Современники

Современники (исп. Los Contemporáneos) — авангардная группа мексиканских интеллектуалов, объединившихся вокруг журнала того же названия (1928—1931), который издавался в Мехико.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Будучи деятельным и авторитетным исследователем и практиком, Тик не нашел последователей в деле обращения немецкой сцены к театральным «истокам». Его случай единичный. В историю литературы, по материалам немецких источников, он вошел как автор десятка пьес, романов «История Вильгельма Ловелля» и «Странствия Франца Штернбальда», и совместного с Августом Шлегелем перевода собрания сочинений Шекспира. «Тик был реставратором радикальным и как таковой достоин уважения, но влияния на современников он не оказал»,[3] – пишет в своей работе «Опера и драма» Рихард Вагнер.

Е. А. Ткачева, Театр Людвига Иоганна Тика. Реконструкция постановочного метода Людвига Иоганна Тика на материале его драматургии, 2010

Во второй половине 1930-х годов Грэм мало работал как живописец. Это связано не только с обстоятельствами его личной жизни, но и с его увлечением проблемами преподавания и теории искусства. Его книга «Система и диалектика искусства», вышедшая в 1937 г. сначала в парижском издательстве «L'Imprimerie Crozatier», а затем в нью-йоркском «Delphic Studios» тиражом всего в 1000 экз., стала настоящим интеллектуальным бестселлером и настольной книгой для молодых американских художников. Это «провокативно-догматически-стимулирующее» творение, как его определил один из современников Грэма[202], имело в своем основании набросок 1929 года «Некоторые обрывочные мысли об искусстве». Книга представляет собой своеобразную коллекцию из 129 вопросов различного типа и соответственно стольких же лаконичных, афористичных, зачастую спекулятивных ответов. Спектр их разнообразен – от глобальных «Что есть искусство?», «Что есть абстракция?», «Что есть культура?», «Что такое красота?» и т. д. до практических – «Как обучать рисунку и живописи?» и неожиданных – «Каково место любви и секса в искусстве?», «Что такое анекдот и в чем его значение?», «Каково отношение искусства к преступлению?».

Коллектив авторов, Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей, 2008

«Гизо? – Обогащайтесь!» – примерно так на вопрос об этом политике могла бы ответить читающая публика, более или менее знакомая с историей Франции. Действительно, имя Франсуа Пьера Гийома Гизо (1787–1874), историка, социолога и государственного деятеля, теоретика и практика режима представительного правления, предвестника идей европейской интеграции и мирного сосуществования государств с различным общественно-политическим строем, на протяжении долгого времени было незаслуженно забыто. Конечно, как историк Гизо был известен, и его исторические труды по истории цивилизации во Франции, истории Английской революции середины XVII века были известны и популярны в России (вспомним пушкинского графа Нулина, который привез «из чужих краев» среди прочего «ужасную книжку Гизота») и не потеряли значимости и по сей день. Однако, как политик, Гизо был непопулярен как среди своих современников, так и среди исследователей. Вплоть до недавнего времени его воспринимали как ультраконсерватора, душителя реформ, способствовавшего режиму коррупции, в целом как министра, политика которого привела Францию к очередному революционному взрыву.

Н. П. Таньшина, Франсуа Гизо: политическая биография, 2016

Альфред Барр заявил о себе ещё в Принстоне, куда он приехал из Детройта в 1918 году: уже в ту студенческую пору он выделялся горячим интересом к искусству. Закончив Гарвардский университет в 1923 году, Барр по своей инициативе на два месяца отправился в Москву, где обошёл едва ли не все студии тогдашнего авангарда. После той первой поездки он привёз в Америку вещи, которые ему передали Родченко, Татлин и другие художники, а также записную книжку с их адресами. Этой книжкой он воспользовался при посещении СССР в 1927 и 1928 годах, о чём позже рассказывал в своих дневниковых записях. В 1929 году Барр возглавил Музей современного искусства в Нью-Йорке. Примечательно, что находясь в этой должности, ему приходилось отражать атаки на современное искусство, о которых теперь вспоминают разве что историки. В 1943 году он был даже смещён с этого поста, но в 1947 году стал директором коллекции этого музея. Ему пришлось столкнуться с теми, кто возмущался любовью музея к абстрактному экспрессионизму. Барр искал пути утихомирить возмущавшихся. Поэтому в его поведении было немало от политики. Об этом сохранилось множество воспоминаний современников. О нём говорили, что он плёл интриги, использовал двойные стандарты, которые, кстати, нетрудно было заметить в выставочной программе музея. К примеру, Пегги Гугенхейм, знаменитая галеристка и меценат, открыто заявляла, что она «ненавидит его манеру уходить от прямых ответов на вопросы». Что же заставляло Барра так маневрировать?

Эдуард Гурвич, Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта, 2012

В 1746 году Лессинг, подчиняясь воле родителей, поступает в Лейпцигский университет на богословский факультет. Примечателен контрастный рисунок жизненных дорог отца и сына Лессингов. Первый начинал свою ученую карьеру с филологии и древних языков, от которых отказался в пользу богословия, второй проделал путь в обратном направлении: от теологии к лингвистике и литературе. Не без влияния своего друга и наставника Милиуса, Лессинг увлекся поэзией и завел связи в местных театральных кругах. Он активно участвует в жизни лейпцигской труппы, которой руководит Фредерика Каролина Нойбер (1697–1760), талантливая актриса и антрепренер, одна из самых выдающихся женщин своего времени. Ее вклад в формирование немецкого национального театра весьма значителен, хотя современники не смогли оценить ее заслуги по достоинству[2].

Г. Э. Лессинг, Лаокоон, или О границах живописи и поэзии, 2017

Личность этого английского критика вызывала восхищение не только у русского графа, но и у многих его современников и мыслителей будущих поколений. Лекции, которые Рёскин читал в Оксфорде, собирали так много слушателей, что не всем хватало места даже в самой большой университетской аудитории. Среди более поздних его поклонников были Марсель Пруст, Оскар Уальд, Махатма Ганди. Деятельность Рёскина находит параллели в статьях Владимира Стасова и Бернарда Шоу.

Рёскин Джон, Избранные мысли Джона Рёскина, 1869

Всего Эйнсвортом написано 40 романов, большое количество произведений короткого жанра, с десяток поэтических сборников, несколько десятков серьезных экономических и юридических статей и бесчисленное количество мелких заметок и рецензий, авторство которых не установлено с достаточной степенью уверенности. Последний роман Эйнсворта вышел в 1881 году. Писатель умер на юге Англии в Рейгейте 3 января 1882 года. Кто-то из современников назвал Эйнсворта «одной из самых живописных личностей XIX века». И хотя этот успешный и плодовитый писатель очень быстро был забыт литературной критикой, часть его произведений (особенно исторических) продолжает переиздаваться и по сей день.

Эйнсворт Уильям Гаррисон, Джон Лоу. Игрок в тени короны, 1864

Одностороннее идеологическое понимание творчества Г.Р. Хаггарда нуждается в серьезном пересмотре, в понимании глубинных основ его писательской деятельности, в признании того, что писатель следовал запросам читающей публики переломного периода, уставшей от серьезности современных ей ситуаций и желавшей отдохнуть в ярком мире приключенческого, «массового» романа. Именно ориентация на читательский интерес создала его романам широкую аудиторию. Его стиль, взволнованный, неровный, грубоватый, стиль очевидца, запоминался современникам, а поднятые им африканские темы пришлись как нельзя кстати.

Андреева Е. Д., Ориенталистские мотивы в творчестве Генри Райдера Хаггарда, 2013

Среди них было немало таких, кто обладал собственной неповторимой творческой индивидуальностью и внес свой вклад в сокровищницу русской поэзии. И прав был Катенин, утверждавший, что «мы все современники, сотрудники, волей или неволей соперники». Поэтому, чтобы получить наиболее полное представление о всей сложности и многообразии развития русской поэзии первых десятилетий XIX века, следует говорить не о «пушкинском созвездии», «пушкинской плеяде», а о поэзии пушкинской эпохи, пушкинского времени, поскольку это дает возможность рассмотреть не только творчество поэтов, входивших в круг сподвижников Пушкина и разделявших его взгляды и убеждения, но и тех, кто, в свою очередь, оказал влияние на становление и формирование творческой индивидуальности великого поэта.

Сборник, Поэты пушкинской поры, 2014

Даже после того как в 1803 году Карамзин неожиданно для читателей прекратил публичную литературную деятельность, о нем не забывали. Его произведения оставались по-прежнему популярны. От Карамзина ждали открытий на новом поприще – официального историографа. Выдающийся историк М. П. Погодин вспоминал, с каким благоговением он, еще гимназист, глазел на своего кумира, случайно встретив его в Оружейной палате Кремля. Выход в 1818 году первых томов «Истории государства Российского» стал подлинной сенсацией не только в культурной, но и общественно-политической жизни страны. По свидетельству А. С. Пушкина «несколько времени ни о чем ином не говорили». Труд Карамзина воспринимался как научный и патриотический подвиг. «Карамзин – это Кутузов двенадцатого года: он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас отечество есть, как многие узнали о том в двенадцатом году» – писал позднее П. А. Вяземский, поэт, воспитанник историографа. Общеизвестно высказывание А. С. Пушкина о том, что «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом». Воздействие карамзинской «Истории» на формирование российского национального самосознания признавали и современники, и потомки. Лучшие русские люди нескольких поколений могли бы сказать и говорили словами Достоевского: «Я возрос на Карамзине». Те же, кто были близки к высшей власти, знали, что историографу доверяли свои мысли и чувства, к его мнению прислушивались император, царствующая семья, государственные мужи, находя в нем образец честности, прямодушия и гражданской ответственности.

Старчевский А. В., Николай Михайлович Карамзин, 1849

Ю. Ли-Гамильтон родился в Лондоне, в январе 1845 г., и был семилетним ребенком, когда умер его отец. Матильда Адамс, мать Юджина, обладала немалым состоянием, острым умом и яркой индивидуальностью; современники отмечали ее безукоризненно литературный язык и тонкий художественный вкус; по воспоминаниям дочери, «она была очень цинична, разочарована в жизни и эмансипирована». Неудивительно, что Матильда предпочла чопорной Британии жизнь на континенте. В итоге детство Юджина большей частью прошло во Франции и Германии, а вместо обычной школьной рутины он черпал знания у частных учителей, у матери и из окружающего мира. В девятнадцать лет он поступил в Ориэл-колледж Оксфордского университета (1864 г.) и вскоре получил стипендию Тейлора по современным языкам и литературе, что говорит в пользу его домашнего образования. Судя по стихам (а о многом в жизни Ли-Гамильтона мы узнаём только из его стихов), годы в Оксфорде были самым счастливым периодом на его веку: умный и амбициозный юноша наслаждался всей полнотой жизни, молодости и здоровья. Любовь его к оксфордскому периоду подтверждается и тем, что позже Ли-Гамильтон учредит в родном колледже ежегодную премию за лучший петраркианский сонет на английском языке, которая по сей день присуждается студентам Оксфорда и Кембриджа.

Ли-Гамильтон Юджин, Воображенные сонеты (сборник), -1

Между тем для современников Кандинского это не было большим секретом. Уважение к Теософскому обществу и Елене Петровне Блаватской он подчеркивал в своем манифесте «О духовном в искусстве», там же есть и ссылки на журнал немецких теософов «Люцифер – Гносис», где обильно печатался Рудольф Штайнер, будущий основатель Антропософского общества. Упомянута и книга Штайнера «Теософия»[24]. Потом все это ушло в тень и вышло на поверхность лишь в 1960-е годы, когда таким исследователям, как финский историк искусства Сикстен Рингбом, пришлось с пеной у рта доказывать очевидные факты[25].

Фаликов Борис, Величина качества. Оккультизм, религии Востока и искусство XX века, 2017

Завершая разговор о связи эстетических исканий Е. И. Замятина с акмеизмом, нужно назвать еще одну точку соприкосновения – художественную игру, вырастающую из символистской идеи жизнетворчества. Активное участие Замятина в «Обезвелволпале» А. М. Ремизова и «Тетради примечаний и мыслей Онуфрия Зуева» (цикл шутливых обзоров в «Русском современнике»,[175] материал к которым собирал целый коллектив единомышленников – К. Чуковский, М. Зощенко, П. Щеголев, А. Эфрос и др., – но автором был Замятин) – это дань эстетической игре, собственно художественной деятельности, которая существовала в пространстве литературы и не претендовала на жизнетворение, но обусловливалась представлением о художественном творчестве как сакральной деятельности. Культурно-мифологические травестийные маски Епископа Обезьянского и Онуфрия Зуева позволяли обнажать тайники души автора, играть «другое существо» (И. Хейзинга) во имя сохранения культуры.

Хатямова М. А., Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века, 2008

Как подчеркивает Леонид Сидельников, «камертоном» для русского шопеноведения и музыкальной критики стали в то время, наряду с высказываниями Серова и Стасова, именно взгляды корифеев тогдашней русской композиторской школы13. Отношение Чайковского к Шопену было, по свидетельству современников, неоднозначно, хотя своей музыкой он в некоторой степени обязан польскому композитору, так как она во многом родственна шопеновской. После короткого периода изначально сдержанного отношения с энтузиазмом отнеслись к Шопену композиторы «Могучей кучки» (Кюи: «…боготворили Шопена и Глинку»14, Милий Балакирев: «Не знаю, почему я отдаю предпочтение творчеству Шопена, но он меня всегда глубоко трогает»15). Балакирев прославился как прекрасный интерпретатор Шопена, став наряду с братьями Рубинштейнами сооснователем его русской исполнительской традиции. Необыкновенно интересные воспоминания о исполнении Шопена Балакиревым, а также Лядовым, Глазуновым и Блуменфельдом находятся в опубликованном в 1946 г. обширном аналитическом очерке «Шопен в воспроизведении русских композиторов» Бориса Асафьева16. Балакирев является также автором многих транскрипций произведений Шопена17. Оркестровую сюиту из произведений Шопена составил также и Римский-Корсаков. В то же время музыкальный стиль Шопена оказал воздействие и на творчество композиторов «Могучей кучки». Зофья Лисса пишет о «типично шопеновских альтерациях аккордов, видах модуляций, тональных отклонений, эффектах, возникающих от использования народных ладов» у Балакирева, о том, что у Кюи «влияние Шопена просматривается в его цикле мазурок, в его фортепианных сюитах, а особенно в цикле 25 прелюдий, явно шопеновских»18. Несомненное влияние Шопена признавал Римский-Корсаков, который посвятил памяти польского композитора оперу «Пан воевода» (1903), местами пронизанную духом его музыки.

Сборник статей, Отзвуки Шопена в русской культуре, 2012

Роман дает аутентичную картину одного из этапов иранской истории, где точны даты, события, историко-культурный фон изображаемой эпохи (Фирдоуси, Низами, Омар Хайям), и одновременно подчеркивает живое сопоставление со временем страшных диктатур ХХ в. между двумя мировыми войнами. Не оцененный современниками, «Аламут» лишь в 1980-е гг. получил широкое признание в Словении и за рубежом.

Коллектив авторов, Словенская литература ХХ века, 2014

Поэзия Броневского явилась примером соединения новаторского содержания с умением использовать отечественную поэтическую традицию, прежде всего романтическую, сформировавшую читательское восприятие. В прямом родстве с романтической поэзией у него находится образ поэта – резко и сильно выраженное лирическое «я» («Меня сжигают мои слова» – «О себе самом»). Это не помешало поэту создать яркие портреты исторических героев революции и своих современников во многих известных, ставших хрестоматийными стихотворениях – «На смерть революционера», «Элегия на смерть Людвика Варыньского», «Луна с Павьей улицы», «Товарищу по камере» и др.

Хорев В. А., Польская литература XX века. 1890–1990, 2016

В 1967 году не имеющий возможности работать в Ленинграде Е.Л.Шифферс переезжает в Москву. Здесь он пытается продолжать театральную работу – ставит в «Современнике» спектакль «Народовольцы» (совместно с О. Ефремовым), сотрудничает на Таганке с Ю. Любимовым и создает еще несколько не получивших сценического воплощения театральных проектов. Но и здесь, несмотря на неизменное восхищение профессионалов его театральным искусством, новаторство Шифферса, его непреклонно отстаиваемые мировоззренческие позиции не дают возможности реализовывать его планы. Последняя осуществленная Шифферсом театральная работа – спектакль «Прежде чем пропоет петух» в каунасском театре (1973).

Шифферс Евгений, Смертию смерть поправ, 2004

Соотечественник и современник Уэста, американский художник Джон Синглтон Копли, перебравшийся в Лондон в 1774 году, также работал в историческом жанре. Прежде популярный портретист, в Англии он увлекся исторической живописью. Одна из самых известных работ Копли – картина «Гибель майора Пирсона».

Мастера исторической живописи, 2001

Вторая половина XV – начало XVI вв. – время величайшего взлета изобразительного искусства в Италии, где в этот период лучшие черты гуманизма проявились в произведениях трех великих современников.

Алексеев В. С., История нового времени. Шпаргалка, -1

В. Белинский в пору работы в «Отечественных записках» побуждал к переводу «Фауста» Александра Струговщикова, которого считал одним из лучших переводчиков поэзии. Это имело успех, и перевод первой части «Фауста» был им опубликован в журнале «Современник». Следующие полвека этот перевод считался лучшим.

Гёте Иоганн Вольфганг, Остановись, мгновенье! Ты прекрасно, -1

Что касается мемуарно-биографической и документальной литературы, то, помимо многочисленных воспоминаний о С. А. Есенине, необходимо отметить такие издания, как «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии», «Русское зарубежье о Сергее Есенине», «Сергей Есенин глазами современников», «Сергей Есенин и Галина Бениславская» Н. И. Шубниковой-Гусевой [63; 64; 65], а также выход двух сборников воспоминаний [67; 68]. и биографических книг, К. М. Азадовского, С. И. Субботина, С. С. Куняева о Николае Клюеве [69; 70; 71]. В серии «Литературное наследство» опубликована переписка Клюева и Блока [72]. Огромный материал для исследователей представлен в книге «Наследие комет. Неизвестное о Николае Клюеве и Анатолии Яре» из архивов семьи Кравченко [73]. Напечатанная в этом издании поэма Клюева «Кремль» стала темой научно-практической конференции в Петрозаводске [74].

Пономарева Т. А., Художественный мир новокрестьянской литературы, 2017

Одним из ярких представителей кинематографических деятелей является Сергей Александрович Соловьев – не только выдающийся сценарист и кинорежиссер, фильмы которого стали классикой отечественного экрана, но и яркий просветитель-телеведущий, вдумчивый педагог. Наконец, он еще и самобытный «кинематографический писатель», памятливый мемуарист. Его авторский цикл «Те, с которыми я…» для телеканала «Культура» создан с подкупающей искренностью, он пронизан трепетным отношением к выдающимся современникам, с которыми Сергея Соловьева сводила судьба на съемочной площадке и за ее пределами. Его словесные портреты выдающихся мастеров экрана лишены банальных черт, общеизвестных фактов, они согреты неповторимой личностной интонацией автора, который рассказывает о своих коллегах по искусству (в большинстве случаев они являются его друзьями) свободно, раскованно, иронично, но и нежно, с массой ярких деталей и подробностей, которые известны только ему.

Соловьев С. А., Те, с которыми я… Олег Янковский, 2017

Таким образом, анализ психологии человека посредством исследования внешних детерминант его поведения с опорой на достижения и методы науки – это, по Стендалю, необходимое условие осуществления проекта литературы как формы объективного знания о сути настоящей жизни. Именно в такой литературе нуждаются современники, пережившие революцию и поражение Наполеона. Эти события французской истории, по Стендалю, отменили и актуальность классицизма (ведь ему не свойственно правдоподобие в изображении конфликтов), и актуальность романтического письма (оно идеализирует жизнь). Стендаль, правда, также называет себя романтиком, но смысл в это самоназвание он вкладывает другой, нежели тот, который был закреплен за романтизмом в 1820–30-е годы. Для него романтизм – это искусство, способное сказать нечто существенное о современной жизни, ее проблемах и противоречиях.

Турышева О. Н., История зарубежной литературы XIX века: Реализм, 2014

В 2014 г. издательство «Геликон Плюс» выпустило в свет русский перевод романа «Тайная сила», «О старых людях и Том, что проходит мимо» – второй роман Куперуса, выходящий в России в XXI веке, спустя век после первого знакомства русских читателей с его ранними романами. В работе над текстом переводчик столкнулся с теми же проблемами, о которых писала Е.Половцева, говоря о трудности перевода «красивого поэтического языка» голландского романиста. Дело в том, что Куперус нередко строит свой текст по принципам музыкального произведения, с повтором лейтмотивов и тщательной проработкой тональности. Стремясь выработать свой собственный, необыкновенный, ни на что похожий язык, писатель-денди не только максимально усложняет синтаксис, придавая ему витиеватость и вычурность, но также создает прихотливые неологизмы и широко использует графические возможности, такие как курсив, заглавные буквы, надстрочные знаки, авторские знаки препинания. Его излюбленный знак препинания – это многоточие в комбинации с вопросом или восклицательным знаком, при этом сочетание!.. передает иную интонацию, чем сочетание!.. Уже современники писателя иронизировали насчет «парфюмированности» его произведений. Тем не менее переводчик стремился максимально сохранить авторские особенности стиля Куперуса.

Куперус Луи, О старых людях, о том, что проходит мимо, 1906

Словом, это не архив, а живой репертуар, духовная пища нашего современника, человека на рубеже нового столетия.

Зоркая Нея М., Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино, 2017

Уникальна сама методика повествования автора. Анни Латур погружает читателя в атмосферу описываемой ею эпохи, расцвечивает исторический рассказ множеством мелких подробностей, анекдотов и воспоминаний современников. Все это вкупе дает богатый интеллектуальный материал для размышления и понимания сути многих явлений моды.

Латур Анни, Волшебники парижской моды, 2012

В Оксфорде Моррис отличался от многих соучеников. Это был, по свидетельствам современников, «крепко сбитый широкогрудый человек, выделявшийся среди толпы скучающих, апатичных студентов… как военный вождь зулусского племени при полном параде, явившийся на званый прием у викария в саду. Студенты были заворожены этим валлийским дикарем, который подавлял собеседников грохочущим голосом и неистовой жестикуляцией»[55].

Гопман В. Л., Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник), 2012