Салон

Салон — литературный, художественный или политический кружок избранных лиц, собирающихся в частном доме.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Первая половина XIX столетия прежде всего ассоциируется с именем А.С. Пушкина и золотым веком отечественной истории, периодом расцвета дворянской культуры. C портретов, выполненных выдающимися живописцами, на нас смотрят благородные мужи и их изящные современницы. Мы знаем, что в императорских резиденциях и дворянских домах устраивались великолепные балы, а образованные дамы объединялись в салоны для музицирования, чтения, обсуждения литературных и театральных новинок и светских новостей. Но чтобы позировать живописцу, блистать на балу, отправляться с визитами к тетушке, посещать музыкальный салон графини N., требуется подходящий туалет. И если о моде того времени можно судить по портретной живописи и по специальным изданиям, посвященным костюму, то на вопрос, где брали необходимую одежду, ответ найти гораздо труднее.

Татьяна Руденко, Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия, 2015

Начиная с того же 1907 г. все больше художников из России показывали свои работы в Осеннем салоне, независимо от того, приезжали ли они специально к выставке (как, например, Л. Бакст, С. Судейкин, Н. Милиоти, П. Кузнецов) или жили в Париже постоянно (Е. Кругликова, Н. Тархов и др.). Круг художников, выставлявшихся в Осеннем салоне и Салоне независимых, постепенно менялся. Вначале это были участники из «Мира искусства», а также из «Голубой розы» – объединения художников-символистов, которое было образовано в Москве в 1907 г. живописцами и графиками Н. Крымовым, братьями В. Милиоти и Н. Милиоти, Н. Сапуновым, М. Сарьяном, С. Судейкиным, П. Уткиным и др. Своим названием оно обязано одноименной выставке, организованной в Москве в 1907 г. журналом «Золотое руно». Члены этого объединения тяготели к мистике и ориенталистским мотивам. В их работах чувствовалось влияние импрессионистов, хотя смысловое значение было уже иным. Постепенно рафинированные эстеты оттеснялись представителями новых творческих поколений. В Осенних салонах 1908–1909 гг. это были К. Петров-Водкин, П. Кончаловский, И. Машков, М. Васильева и др. К этому стоит добавить, что в первое десятилетие ХХ в. на выставках Салона независимых и Осеннего салона В. Кандинский и А. Явленский регулярно показывали свои работы, сочетавшие черты югендстиля (немецкой разновидности стиля «модерн» начала века) и экспрессионизма.

Владимир Счастный, Художники Парижской школы из Беларуси. Эссе, биографии, путеводитель

Большинство художников «первой волны» эмиграции, принадлежавших к кругу «Мира искусства» и тяготевших к ретроспективизму и модерну, с трудом соотносили себя с космополитической парижской творческой средой. Лишь некоторые – как правило, те, кто до революции регулярно «наезжал в Париж», смогли найти себя в непривычных условиях. Русские художники мирискуснического круга поодиночке не так уж часто сотрудничали с парижскими галереями и магазинами – эта форма участия в художественной жизни была им не слишком привычна, и с большей охотой они показывались на «проверенных» ежегодных парижских салонах. Исключение составляли магазины и галереи, которые либо сами представляли эмигрантские круги (как, например, магазин Владимира Гиршмана, в прошлом известного московского коллекционера и мецената, героя одного из лучших портретов Валентина Серова), либо их владельцы симпатизировали русскому искусству и художникам из России (магазин S. Lesnick, галереи Jean Charpentier, Bernheim-Jeune, Charles-Augustes Gerard, Zak, La Boetie, La Renaissance, Barbazanges, Aux Quatre Chemins и некоторые другие), [см. цв. ил.]

Коллектив авторов, Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище, 2012

В мемуарах Гюго встречаются и заметки о России, сделанные под впечатлением новостей из газет и журналов или светского общения с русскими знакомыми в Париже, в частности, в салоне мадам Ансло, любившей принимать у себя русских, особенно после поездки в Россию, которую она совершила вместе с мужем. Двери салона мадам Ансло были открыты для посетителей на протяжении четырех десятилетий (1824–1864), Гюго был вхож в него с самого начала, еще совсем молодым, и это стало одним из первоначальных импульсов к его разнообразным и активным контактам с русскими в дальнейшем; в годы изгнания и затем после возвращения во Францию, вплоть до смерти писателя, эти контакты развивались особенно интенсивно.

Виктор Мари Гюго, Что я видел. Эссе и памфлеты

После революции 1848 года, в событиях которой принимала участие и либерально настроенная чета Мундтов, Луиза Мюльбах перешла к созданию исторических романов. Их художественные достоинства невысоки, но они изобилуют интересными эпизодами, что и обеспечило этим книгам стойкий успех на литературном рынке. Романы Л. Мюльбах нравились тем, кто ценит в книге фабулу и не расположен обращать внимание на достоинства стиля. Исторические произведения писательницы интересны еще и тем, что сюжеты своих романов она строила на реальных мемуарах изображаемых ею героев. Свое предпочтение Луиза отдает известным личностям, жившим в XVIII–XIX веках. Первым в ее большой исторической библиотеке стал многотомный роман «Фридрих Великий и его двор» (1853). За ним последовали: «Иосиф II и его двор», «Исторические характеры», «Наполеон в Германии». Одновременно Луиза становится хозяйкой популярнейшего в Берлине литературного салона. Помимо собратьев по перу и берлинской богемы, салон посещают представители высшей прусской знати, например, принц Георг Прусский, герцог Эрнст фон Заксен-Кобург, Карл Гуцков и др.

Луиза Мюльбах, Шестая жена короля Генриха VIII, 1864

Кружок – содружество «неистовых»[68] романтиков – сразу же привлек к себе внимание шумными нравами, вызывающими литературными вкусами и нетерпимостью ко всему умеренному, благопристойному и «освященому» официальным покровительством или одобрением. В кружок входили писатели и художники крайне демократических по тем временам взглядов: А.Девериа, Л. Буланже, С.Нантейль, Ж. де Нерваль, Ф.О’Недди, Н.Том, А. Бро, О. Маке, Ж.Бушарди. Многие из них прежде были членами «Малого сенакля». Центральной фигурой в кружке «Бузенго» был Петрюс Борель. Независимость и презрение к царящим в обществе вкусам он демонстрирует всем своим внешним обликом: он носит бороду (на которую, вопреки общепринятой моде, в те годы отваживались лишь немногие «чудаки»), жилет à la Марат, прическу à la Робеспьер и перчатки «цвета королевской крови». С этими атрибутами непримиримого республиканца и в трехцветном обрамлении Борель изображен на портрете художника Наполеона Тома, выставленном в салоне 1833 г.

Соколова Т. В., Многоликая проза романтического века во Франции, 2013

Кубистические увлечения и собственные опыты в новой художественной системе стали первыми значительными произведениями многих художников, приезжавших из России в Париж, – это касается не только «русских парижан», но и тех, кто приезжал всего на несколько лет – вплоть до первой мировой войны, – чтобы поучиться в частных «академиях» и студиях, поучаствовать в выставках вместе с парижскими знаменитостями – и тем самым приобщиться к новым течениям с их поисками собственной выразительности. Почти все основные представители нового русского искусства – от Любови Поповой до Юрия Анненкова – в начале 1910-х годов побывали во Франции и хотя бы ненадолго влились в артистическую атмосферу Парижа с его маршанами, радикальными и не очень салонами и т. п.

Коллектив авторов, Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей, 2008

Пожалуй, Лилин поэтический вкус был безупречен. Для Маяковского в поэзии она высший судия. Впрочем, как и для других пишущих, ставших потом известными. К ней и тянулись. Когда Лиля со своими мужчинами въехала в новую квартиру в Гендриковом переулке – заслуга Маяковского, – она там оборудовала уютную гостиную-столовую. И каждую неделю в ней заседала редколлегия журнала «ЛЕФ» («Левый фронт искусств»), потом «Новый ЛЕФ», которую возглавлял Маяковский. Редакционные посиделки быстро переросли себя. Уже собиралась публика разная, но талантами меченая. Слава богу, для истории оставил свидетельства Василий Катанян, ставший, по его словам, душеприказчиком Лили Юрьевны: «Народу бывало много всегда. Все трое притягивали к себе людей, это был „литературный салон“, выражаясь языком прошлого или настоящего. Но в двадцатые годы, в борьбе за новый быт и новые отношения, слово „салон“ презирали, и это был просто „дом Бриков и Маяковского“, где собирался литературно-артистический люд, где поэты читали только что написанные стихи, где хозяйкой салона… была Л. Ю. (Лиля Юрьевна. – Э. М.), а главной фигурой, разумеется, Маяковский… Самая большая комната в квартире была всего четырнадцать метров, и непонятно, как в нее набивалось огромное количество народу в дни, когда поэт читал новые стихи. Правда, круг людей, которые посещали их квартиру, постоянно менялся в силу всевозможных дел, связывавших хозяев с нужными людьми. Сегодня искусствовед Николай Пунин, завтра журналист Михаил Кольцов или кинорежиссер Борис Барнет, американский писатель Синклер или актеры японского традиционного театра „Кабуки“… А просто хорошие приятели, портнихи, врачи, родные или приезжие?»[22].

Макаревич Э. Ф., Интимные тайны Советского Союза, 2007

Среди тех, кто публично высказывался за эту идею, была и княгиня Зинаида Волконская, не только гостеприимная хозяйка популярного в Москве литературного салона на Тверской улице, но и автор ряда исторических сочинений. В 1825 г. она была избрана почетным членом Общества истории и древностей российских при Московском университете. Княгиня не раз предлагала создать университетский «эстетический» музей, посвященный античной скульптуре. Дело оставалось за малым и самым главным – собрать деньги на это благое начинание и получить монаршее благоволение.

Васькин А. А., Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью, 2015

Но сыновья Льва Пушкина избрали для своей деятельности иное поприще. В их лице старинный род воинов и наместников впервые обращается к искусству. Фрондирующая оппозиция Екатерине и «новым» людям, пришедшим на смену Пушкиным служить государству после 1762 года, обращает энергию молодых представителей фамилии к чисто культурным и творческим начинаниям. Записанные с детства в гвардию, они не испытывают никакого желания служить и отличаться в походах и сражениях. Их привлекают иные битвы и победы – в поэтических кружках, в литературных салонах, на любительских сценах. Это стихотворцы, чтецы, импровизаторы, остроумные собеседники, актеры и режиссеры домашних спектаклей. Это прежде всего «любословы», как называли тогда таких вольных артистов речи, распространявших в пробуждающемся русском обществе новые формы европейской поэзии.

Гроссман Л. П., Пушкин, 2011

Ни одна нация не относится ни к одному драматургу столь трепетно и обожающе, как англичане к своему Уильяму Шекспиру. Вот и в лондонском доме Самюэля Айрленда, что стоял на Норфолк-стрит, в Стренде, в конце XVIII века существовал истовый культ Драматурга. Глава семьи, Айрленд-старший, вечерами запоем читал и перечитывал его пьесы и сонеты своим детям – сыну Уильяму (названному, естественно, в честь Барда) и дочери Джейн. Сам же Самюэль Айрленд еще в 1770 году открыл антикварную лавку, где торговал старинными фолиантами, книгами и картинами. В обществе он был известен как весьма образованный почитатель и собиратель древностей, знаток литературы и искусства. Два раза в месяц его магазин превращался в салон искусств – к общительному собеседнику приходили его многочисленные друзья из мира муз. Они обсуждали новинки искусств, устраивали «беседы и философии» за мятным чаем, входившим в моду. Вот только, о чем бы ни заходила речь, антиквар Айрленд постоянно вздыхал об одном и том же: «Как жаль, что от жизни Великого Барда почти не осталось свидетельств!» Словом, Шекспир был его навязчивой идеей.

Коровина Е. А., Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир, 2012

Здесь Жуковский вступает в новую фазу своей жизни: он посвящает много времени самообразованию, приготовляясь к тому литературному служению, о котором не переставал мечтать. Приобретенная им в Москве библиотека была очень полезна для него. В списке его книг встречается, кроме французской энциклопедии Дидро, масса произведений французских, немецких и английских авторов. Жуковский был несомненно человек начитанный и образованный. Чтобы убедиться в этом, стоит, например, заглянуть хотя бы в недавно напечатанные «Записки» Смирновой; в ее салоне, где собирался цвет тогдашней литературы, дебатировались всевозможные вопросы, начиная от «тайн неба и земли» и кончая самыми запутанными историческими явлениями, причем и Жуковский выступал нередко в качестве оракула при разрешении возбужденных вопросов.

Огарков В. В., В. А. Жуковский. Его жизнь и литературная деятельность, -1

Теккерей вместе с несколькими молодыми англичанами отправился в Веймар и был очень любезно принят в салоне великой герцогини, где собиралось избранное веймарское общество. Приглашения на обеды, балы и рауты сменялись одно другим. Несколько раз в неделю давались придворные спектакли. Теккерей всегда с удовольствием вспоминал о своей жизни при этом блестящем Дворе, особенно о своем знакомстве с великим Гёте, который удостоил его даже «почетной аудиенции». По-видимому, Теккерей и здесь обратил на себя внимание своими карикатурами. «Моим наслаждением в то время, – говорит он, – было рисовать карикатуры для детей». Карикатуры эти, однако, по достоинству оценены были и взрослыми; много лет спустя, когда он, уже известный романист, заглянул в Веймар, он, к своему удовольствию и радости, увидел, что многие из его карикатур бережно сохранились. Сам Гёте снисходил до того, что любовался его карикатурами.

Булгаков Ф. И., В. Теккерей, 1895

С именем Эльзы Скиапарелли связана целая эпоха мировой моды, расцвет которой приходится на 1930—1950-е годы. Ее талант напрочь опровергает мнение, что большую моду могут создавать только мужчины. Удивительно талантливая и оригинальная, итальянка Эльза Скиапарелли всего добилась собственным трудом, долгим и серьезным творческим поиском. Одна, без помощи мужа, с маленькой больной дочкой на руках, Эльза прибыла из Нью-Йорка в Париж после Первой мировой войны. Получив благословение самого «императора парижской моды» той эпохи Поля Пуаре, она дерзнула открыть в Париже, городе жестокой конкуренции, свой модный салон и привлечь к себе внимание. Одним из секретов первого успеха Скиапарелли был, на мой взгляд, ее интеллект, ум, помноженный на художественный дар и работоспособность. Человек тонкой культуры, поклонница литературы, поэзии и философии, Эльза родилась в 1890 году и выросла в Риме в семье аристократа, директора Королевской библиотеки. Среди ее предков был знаменитый итальянский астроном Джованни Вирджинио Скиапарелли (1835–1910), отрывший особенности строения «каналов» на поверхности Марса. Реальное и ирреальное, подчас даже космическое, окружало девочку с детства и научило ее нестандартно мыслить. Эльзу всегда тянуло к неизведанному, новому и оригинальному. Смелость помогла ей переделать образ сотен тысяч женщин, ставших в 1930—1940-е годы ее клиентками и поклонницами. Об успехах и трудностях, о страхах и размышлениях, о встречах и путешествиях Скиапарелли вы узнаете из этой книги.

Скиапарелли Эльза, Моя шокирующая жизнь, -1

После возвращения Пушкина из ссылки они постоянно встречались в литературных салонах, у общих друзей и знакомых, активно участвовали в культурной жизни столицы. Известны их многочисленные встречи на субботах у Жуковского, В.Ф. Одоевского, на знаменитом обеде у Смирдина, в Российской академии.

Малькова Н. К., «На знакомом острову…» Пушкинские места на Васильевском острове, 2017

Брайдсхедский стиль, мирок академических павлинов и воркующих голубей, провоцировал не только hearties. В 1929 году Д. Г. Лоуренс написал саркастическое стихотворение «Голос Оксфорда», в котором высмеял оксфордский акцент, опознавательный знак элитарных слоев общества: «И, ах, столь соблазнительно превосходя / столь соблазнительно / самоуничижительно / пренебрежительно / превосходя – / Мы не будем пока что настаивать на этом / но мы же / мы же / вы же сами знаете / что мы самые лучшие». Сколько раз приходилось ему слышать жеманные, лениво-задумчивые интонации в салоне леди Оттолин Морелл в ее поместье Гарсингтон, где собирались лондонские Bloomsberries[59] и молодые умники из близлежащего Оксфорда? Особый «аромат конюшни» богемных современников, которого начисто был лишен Стивен Спендер, учившийся, между прочим, непосредственно в источнике «оксфордского акцента». В автобиографии «Мир в мире» (1951) Спендер описывает университет как «порабощенное классовыми предрассудками сообщество». Правильное происхождение, престижная частная школа и деньги играли там решающую роль; и те, кто был этого лишен, оста вались «в Оксфорде исключенными из Оксфорда». Но даже острее, чем собственное положение аутсайдера, Спендер воспринимал изоляцию университета, его равнодушие к проблемам, волновавшим современников: социальным конфликтам, политическим переломам в Европе 1930-х: «Мы были разобщенным поколением, поколением Гамлетов, обнаруживших, что мир разошелся по швам, но не сумевших скрепить его заново».

Загер Петер, Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история, 2005

София Ивановна Аничкова (по мужу баронесса Таубе; 1881–1957), поэтесса, писательница, издательница, журналистка, мемуаристка, родилась в Харькове. Получив из-за слабого здоровья «самое поверхностное» образование, восполняла его пробелы чтением. Два года вела унаследованное коммерческое предприятие. Рано увлеклась литературным творчеством. Уже в четырнадцать лет печаталась в журнале «Шут», а в восемнадцать она издала первую книгу – комедию в стихах «Страсть и разум. Супруги» (1906). Эта и другие ее пьесы («Интеллигентная прислуга» и «Союз недовольных») были поставлены в Петербурге и Москве. Затем последовали сборник стихотворений «Три пути» (1907) и книга «Рассказы. Эликсир бессмертия». Первые шаги в литературе были одобрены В. П. Бурениным и Н. Г. Михайловским. Аничкова сотрудничала в газете «Новое время», где появился ее рассказ «Когда смертные станут бессмертными», близкий по замыслу к антиутопии Евгения Замятина «Мы» (рассказ Аничковой был напечатан семью годами ранее замятинского), редактировала журналы «Весь мир» (до 1919), «Алтын», «Сказки жизни» и др. Участвовала в кружке К. Случевского. Была хозяйкой Петербургского литературного салона, где бывали Н. Гумилев, Г. Иванов и др. Ее салон притягивал многих литераторов отчасти и потому, что туда можно было прийти без приглашения в любой день недели. В 1910 году написала книгу «Преступление или безумие? Воспоминания об Андрее Гилевиче». Сотрудничала в изданиях «Свет», «Шут» (1902–1910), «Новое время» (1904–1916), «Ежемесячные сочинения», «Север», «Россия», «Аргус», «Огонек» (1918), «Новые искры», который редактировала в годы Гражданской войны.

Аничкова С. И., Загадка Ленина. Из воспоминаний редактора, 1935

Нет сомнения, что Николай I получал информацию о том, как продвигается работа Глинки над новой национальной оперой, в первую очередь от графа Виельгорского, а также Жуковского и Розена. Дело в том, что по мере написания новых фрагментов Глинка устраивал их исполнение в различных престижных и влиятельных петербургских салонах, в первую очередь у Виельгорского.

Волков С. М., Большой театр. Культура и политика. Новая история, 2018

Весной 1874 года на бульваре Капуцинов в Париже прошла первая неофициальная выставка художников. В ней приняли участие тридцать молодых художников, работы которых были забракованы академиками. В число недостойных академического салона вошли мастера, известные в настоящее время всему миру, – Клод Моне, Камиль Писсарро, Поль Сезанн, Альфред Сислей, Эдгар Дега, Огюст Ренуар. Первая выставка сопровождалась скандалом, а журналисты впервые в своих разгромных статьях назвали молодых художников импрессионистами. В то время им в голову не могло прийти, что так презираемое ими направление вскоре обретет всемирную славу.

Мастера авангарда, 2003

А Зоя Денисовна Пельц? Были у нее прототипы, кроме Зои Буяльской? И сама Буяльская, кто она такая? Ряд исследователей пытались, просматривая «Вечернюю Красную газету» и вечерние выпуски «Красной газеты», выходившие в Ленинграде, отыскать в номерах за 1924–1925 годы заметку, о которой упоминает Л. Е. Белозерская. Увы, обо многих страшных событиях рассказывалось в этой газете в отделе происшествий и уголовной хроники, о теневой стороне жизни в северной столице. Были там похожие случаи, разоблачения, суды, но точно Зою Буяльскую найти не удалось. Зато привлек внимание громкий процесс, освещаемый печатью целую неделю. В начале октября 1924 года читатели вечернего выпуска «Красной газеты» могли прочитать репортаж о суде над группой лиц во главе с Аделью Адольфовной Тростянской, организовавшей притон и дом свиданий под видом пошивочной мастерской и массажно-маникюрного кабинета. Дело было поставлено широко. 27-летняя бывшая баронесса Тростянская для привлечения новых посетителей салона публиковала в газете объявления о массаже и уроках французского языка для взрослых. Хозяйка салона, ее компаньонки (Кукушкина, Селяминова-Урванцева, Брувер, Генчке) и компаньоны (Гурвич и именовавшийся в процессе как «главный развратник» Борис Борисович Сечинский) получили по заслугам[75].

Мягков Б. С., Булгаков на Патриарших, 2007

Что касается Германии, то Шопен бывал здесь многократно. Здесь он поддерживал контакты с музыкальной средой и лично с Шуманом и Мендельсоном, играл в салонах, участвовал в официальном концерте в Мюнхене в августе 1831 г.11. Популяризаторами музыки Шопена, которая здесь высоко ценилась, особенно благодаря отзывам Шумана, выступали Клара Шуман и Ханс фон Бюлов. Шуман утверждал, что Шопен олицетворяет собой великий дух поэтической эпохи, хотя сам он не до конца понимал музыкальные композиции Шопена. Он говорил, например, о Прелюдиях как о произведениях неясной формы, а в Сонате b-moll не видел циклической связности, рассматривая ее форму как некий каприз, и характеризовал финал как «издевательскую усмешку сфинкса»12. Поначалу ярым оппонентом Шопена был берлинский критик Л. Рельштаб. После издания шопеновских Этюдов соч. 10 он написал, что во время их исполнения рядом с исполнителем должен сидеть хирург, ибо есть опасность вывихнуть себе пальцы13. Благодаря музыкальным изданиям и монографическим исследованиям Шопен в Германии стал известен как один из величайших классиков прошлого, но, возможно, не достиг в сознании немцев высот Баха, Моцарта и Бетховена. Автор первой немецкой монографии о Шопене Й. Шухт помещал Шопена где-то на границе между Европой и Азией, особенно если говорить о ритме14.

Сборник статей, Отзвуки Шопена в русской культуре, 2012

На протяжении жизни мастер сохранял стойкое пристрастие к ряду тем, которые способствовали выражению его творческих интересов. Среди них бытовые сцены, главными героинями которых являлись прачки, гладильщицы, продавщицы галантерейных шапок и шляпных салонов. Во всех сюжетах Дега привлекали профессиональные движения и характерность поз. Благодаря этому ему удалось открыть неожиданные декоративные эффекты в сопоставлении фигур и ритмическом взаимодействии силуэтов. Работы, составляющие эту серию, как правило, решались вне бытовой среды, что помогло художнику достичь высокого уровня социального обобщения.

Художественные течения конца XIX – середины ХХ века. 24 самых известных художника, 2013

Эстетизацию смеха осуществил возникший в России театр миниатюр, для которого одним из главных направлений стала пародия по отношению к искусству каноническому, такому как опера, балет, драматический театр, а также различная режиссерская стилистика, драматические сюжеты и приемы и просто конкретные театральные постановки, шаблоны кинематографа и искусство танца. Творчество театров миниатюр формировало не просто новый тип спектакля, но и новое отношение к современному театральному искусству, новую форму реакции на зрелище. Это были интеллектуально и художественно изысканные новаторские сцены. В отличие от парижских кабаре, возникших в первую очередь как социальная и уж потом эстетическая оппозиция буржуазному салону, кабаре и театры миниатюр в России явились поначалу абсолютно элитарным художественным феноменом, обращенным в первую очередь к самому искусству.

Русская развлекательная культура Серебряного века. 1908-1918, 2017

Луи Куперус (1863–1923) – самый изящный и самый чарующий прозаик в нидерландской литературе за всю ее историю: достаточно прочитать несколько строк, написанных его необыкновенным, нарушающим правила нидерландской грамматики, изысканным пером, как погружаешься в неожиданно многомерный мир кипящих людских страстей, мир одухотворенной и таинственной природы, мир мерцающей красоты, отдающий пряным привкусом декаданса. Куперус родился в аристократической семье в Гааге, но значительная часть его детства прошла в Нидерландской Индии, среди таинственной тропической природы, что, несомненно, наложило отпечаток на его мироощущение. Став взрослым, Куперус много путешествовал, в том числе по Греции, Алжиру, Египту и Японии, и подолгу жил за границей, предпочитая Лазурный Берег побережью Северного моря. Его творчество представляет собой удивительный синтез множества настроений и идей, витавших в воздухе на рубеже XIX–XX веков. Пристальное внимание натуралистов к наслед ственности, среде и патологическим проявлениям человеческой природы сочетается с эстетизмом и дендизмом; интерес к анархизму и вопросам социального устройства соседствует с увлечением мистицизмом; бесстрашие, с которым анализируется и изображается любовь (в том числе однополая), не вступает в противоречие с морализаторством. О чем бы ни писал Куперус, какие ужасные сцены ни развертывал бы перед взором читателя (убийства, лужи крови, трупы, сбрасываемые в реку) – все это происходит на фоне чего-то сказочно-красивого: тропической природы, утонченных гаагских будуаров и салонов, фантастических гор; Куперус всегда остается аристократом и рафинированным эстетом.

Куперус Луи, О старых людях, о том, что проходит мимо, 1906

Джентльмены в цилиндрах и бабочках, богемные денди в элегантных шейных платках, чарующие красотки в кринолинах и изысканных платьях, будто выпорхнувшие из светского салона Серебряного века, – кто они и как оказались здесь, среди мира компьютеров, гаджетов, ночных клубов и высотных зданий перманентно суетящегося мегаполиса? Китайская каллиграфия и спиритический сеанс, герои рок-н-ролла и куртуазные поэты. Звезды отечественного театра и кино, завороженные модной и необычной субкультурой, которая в самом начале нового, XXI века связала идеалы эстетизма и атмосферу декадентства прошлых веков с актуальными веяниями современного искусства… Как назвать все это, объединенное в рамках одного мероприятия автором и продюсером фестиваля «Бархатное подполье», журналистом и музыкантом Владимиром Преображенским, лидером группы «Бостонское чаепитие»?

Коллектив авторов, «Бархатное подполье». Декаденты современной России, 2015

Луи Куперус (1863–1923) – самый изящный и самый чарующий прозаик в нидерландской литературе за всю ее историю: достаточно прочитать несколько строк, написанных его необыкновенным, нарушающим правила нидерландской грамматики, изысканным пером, как погружаешься в неожиданно многомерный мир кипящих людских страстей, мир одухотворенной и таинственной природы, мир мерцающей красоты, отдающий пряным привкусом декаданса. Куперус родился в аристократической семье в Гааге, но значительная часть его детства прошла в Нидерландской Индии, среди таинственной тропической природы, что, несомненно, наложило отпечаток на его мироощущение. Став взрослым, Куперус много путешествовал, в том числе по Греции, Алжиру, Египту и Японии, и подолгу жил за границей, предпочитая Лазурный берег побережью Северного моря. Его творчество представляет собой удивительный синтез множества настроений и идей, витавших в воздухе на рубеже XIX–XX веков. Пристальное внимание натуралистов к наследственности, среде и патологическим проявлениям человеческой природы сочетается с эстетизмом и дендизмом; интерес к анархизму и вопросам социального устройства соседствует с увлечением мистицизмом; бесстрашие, с которым анализируется и изображается любовь (в том числе однополая), не вступает в противоречие с морализаторством. О чем бы ни писал Куперус, какие ужасные сцены ни развертывал бы перед взором читателя (убийства, лужи крови, трупы, сбрасываемые в реку) – все это происходит на фоне чего-то сказочно красивого: тропической природы, утонченных гаагских будуаров и салонов, фантастических гор; Куперус всегда остается аристократом и рафинированным эстетом.

Куперус Луи, Тайная сила, 1900

Когда Хелена вернулась из Нью-Йорка и снова встретилась с Мисей, ее салоны уже были очень известны, а стать настоящим снобом получалось только тогда, когда ты начинал называть мадам Серт по имени. Мися Годебска стала женой художника Хосе Марии Серта в 1914 году. Она покинула улицу Риволи и переехала на набережную Вольтер. Жан Кокто, который тоже попал «в свет», благодаря вечерам на набережной Вольтер, описывал знаменитый салон в очень лестных выражениях: «С севера он освещался зелеными бликами Сены, с юга – оранжевыми всполохами полотен Боннара. Эти картины Мися обрезала на свой лад так, чтобы они соответствовали изгибам стен. Настоящий скандал! …Мы получали догаресс (догаресса – супруга дожа. – Прим. ред.) и великих жриц, получали муз, у нас их было предостаточно! Но как редко можно встретить тех, кто необходим искусству, – тех, кто не боится располнеть, но приносит в этот храм дух грабежа, дух тканей и разрезающих их ножниц. (…) Мися с ее страстностью и бунтарским характером все время мешала краски, не позволяя им застыть…Только сильные художники, верящие в свое высшее предназначение, могли выдержать эту возмутительницу спокойствия, которая неслась по жизни как бешено вращающаяся юла, опьяненная шумным вихрем своего кружения и никогда не замедляющая оборотов».

Лево-Фернандез Мадлен, Хелена Рубинштейн. Императрица Красоты, 2003

Его сын – граф Джузеппе Костантино Лудольф – полномочный министр Неаполя в Санкт-Петербурге, награжден императором Александром Первым за битву при Фридланде. Позже другой русский император – Николай Первый лично крестил его сына Николу. Во время своей работы в России граф Лудольф тесно общался с русским министром Нессельроде и с братом основателя Одессы и консулом Неаполитанского королевства в Одессе Феликсом Дерибасом и многими другими. В столице Российской империи он посещал великосветские салоны, общаясь с элитой того времени, а известный русский поэт Вяземский посвятил жене графа Джузеппе Костантино Лудольфа – Текле Лудольф – великолепное стихотворение. Графы Лудольф состояли в родстве с такими русскими аристократическими семьями, как Романовы, Штакельберги, Мейендорфы, Чичерины, Голицыны, Сен-При, Николаи, Гуттен-Чапские, Мантейфели, Чарторыйские, Долгорукие, Шуваловы, Глазенапы, Липхарты и другие.

Скаммакка дель Мурго Елена, Графы Лудольф, 2013

В роскошных залах особняков и их парадных помещениях, утративших почти полностью в результате перестроечных работ свой первоначальный вид, теперь открывались общественные клубы, литературные салоны, Благородное собрание и даже коммерческий банк.

Зуев Г. И., Течет река Мойка. Правый берег. От Невского проспекта до Устья, 2014

Загородные усадьбы XVIII века представляли собой одновременно роскошные резиденции аристократов, сельские культурные салоны, приюты ученых, поэтов, философов и патриархальные семейные очаги.

Кусково и Останкино, 2004

Все знали гостеприимный дом, где по пятницам собирались яркие личности, невзирая на идейные разногласия. В салоне царила жена Свербеева, красавица Екатерина, в которую безнадежно влюблялись, «оспаривая право на безраздельное внимание» хозяйки салона, Вяземский, Чаадаев, Александр Тургенев… «Приветливого нрава» Екатерина тяготела к славянофилам, хозяин дома слыл более западником.

Колодный Лев Е., Никитский бульвар, 2014

В романе «Озимь» (1911) Берент собрал в салоне варшавского банкира представителей разных слоев польского общества – науки, искусства, политики, духовенства. Они спорят о героическом прошлом Польши, которое автор противопоставляет цинизму и неверию в будущее страны многих своих современников. Действие происходит в феврале 1904 г., накануне революции 1905 г., которую Берент предвещал и в которой видел силу, способную нарушить застой в духовной жизни Польши. Метафорическая «озимь» символизирует весеннее прорастание зерна – нравственной силы нации – в духе древнегреческого мифа о Персефоне – Коре, ежегодно возвращающейся из царства мертвых и олицетворяющей жизненную силу природы.

Хорев В. А., Польская литература XX века. 1890–1990, 2016

«У парижан нет своего очага, он их нисколько не интересует, их жизнь сосредоточена на улицах, в музеях, салонах, театрах, кружках, в этом огромном муравейнике, который не смолкает ни днем, ни ночью, возбуждает, забирает все ваше время, ваши мысли, душу, пожирает все», – писал свидетель той эпохи Октав Фейе.

Знаковые бренды, -1