Русофобия

Русофо́бия (нем. Russophobie, фр. russophobie, от рус и др.-греч. φόβος — страх) — предвзятое, подозрительное, неприязненное, враждебное отношение к России, русским, специфическое направление в этнофобии (в более узком смысле — страх перед Россией или курсом российской внешней политики). По мнению некоторых специалистов, русофобия, как и антисемитизм, в отличие от большинства других национальных фобий, часто выступает как цельная идеология, то есть как особый комплекс идей и концепций, имеющий свою структуру, систему понятий, историю генезиса и развития, а также свои типичные проявления. При этом русофобия встречается среди самих русских, то есть выступает не как ксенофобия, а как «русское самоненавистничество» (аутоагрессия).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Однако эти перспективные идеи тогда не стали парадигмой. Даже О. Шпенглер, который критически относился к западноцентризму, писал, что «слово Европа и возникший под его влиянием комплекс представлений были единственной причиной, заставлявшей наше историческое сознание объединять Россию и Европу в одно ничем не оправдываемое целое… Все это слова, заимствованные из банального толкования географической карты и не имеющие под собой никакого реального основания» [1993, с. 50]. «Будущее Британской империи, – говорил в 1919 г. британский премьер-министр Ллойд Джордж, – может зависеть от того, как будет развиваться ситуация в России, и лично я не могу хладнокровно думать о могучей и единой России со 130-миллионным населением» [Цит. по: История…, т. 1, с. 96–97]. Известный польский социолог О. Халецки в годы послевоенного протектората СССР над Польшей свел застарелые счеты «между славян»: «Россия – наследница тоталитарной Азии; ее ценности несовместимы с ценностями его концепции Европы». Такой дальтонизм порой в принципе не знает меры. Не говоря уже о Польше, первый канцлер ФРГ К. Аденауэр чувствовал дискомфорт, проезжая поездом Среднюю Германию, и опускал шторы, чтобы «не видеть этой азиатской степи» за окнами вагона [Цит. по: ОНС, 1997, № 6, с. 89]. Далеко ли русофобия ушла со времен холодной войны, свидетельствует Г. Кроне-Шмальц, корреспондентка телевидения ФРГ в Москве, автор нескольких добротных книг о России. Уже в 2005 г. она констатировала, что «в случае с Россией налицо громадный разрыв между существующими в этой стране реалиями, с одной стороны, и стереотипами, все еще сохраняющимися в западных головах, – с другой» [НГ, 14.10.2005].

И. Я. Левяш, Глобальный мир и геополитика. Культурно-цивилизационное измерение. Книга 2, 2012

Большой вклад в развитие русской общественной мысли того времени внесла книга И. Р. Шафаревича «Русофобия». Ее автор – выдающийся русский математик, бывший диссидент, входивший в свое время в окружение агентов влияния США А. Сахарова и Е. Боннэр, нашел в себе силы порвать с космополитической средой и бросить ей дерзкий национальный вызов, вскрыв корни самых трагических событий и духовного распада в нашей стране. Вслед за французским историком О. Кошеном Шафаревич формулирует применительно к России понятие «малый народ» – такой слой людей, которые противопоставляют себя всему остальному народу, с презрением относятся к его традициям и тем самым утверждают свое право распоряжаться этим народом как материалом собственного творчества. В России ядро «малого народа» составило еврейство. Усилиями «малого народа» разрушаются «интегрирующие механизмы», позволяющие «большому народу» ощущать себя и действовать как единое целое. Подвергаются осмеянию и делаются предметом ненависти русская история, вера, историческая власть, армия. Создается множество антирусских мифов, внушаемых народу. Народ как бы парализуется, становится беззащитной жертвой небольших агрессивных групп.

Олег Платонов, Война с внутренним врагом, 2012

Критика русофобии в работах Н.И. Бухарина, Д. Бедного и др. явно направлялась из высших кремлевских сфер. Однако она отнюдь не говорила о переходе Сталина и всего его окружения на националистические русофильские позиции. Интернационализм – доктрина, предполагающая, в конечном счете, преодоление национальных различий, иначе говоря, доктрина национал-нигилистическая, нациофобская по своей природе. Русская нация в силу своей многочисленности и устойчивости могла вызывать у интернационалистов наибольшие опасения насчет осуществимости их замыслов. Освободиться от русофобии большевики-интернационалисты так просто не могли. Вопреки доктрине им приходилось маскировать свой генетический порок, постепенно выходить на путь уступок русским национальным чувствам, использовать русский национализм для достижения тактических целей, в частности для того, чтобы умерять чрезмерные притязания националистов иных национальностей. Русофобия имеет не только нравственно-этические и социально-психологические измерения. В историческом плане ее можно определить как политику, с большим трудом совершающую переход от национального нигилизма к признанию благотворной роли национальной идеи, национального и национально-государственного патриотизма. В наибольшей степени национальный негативизм в истории нашей страны в ХХ веке сказался и сказывается на русской нации. Отсюда – русофобия как игнорирование и боязнь русского национального фактора при решении политических судеб России и решении русского национального вопроса.

Александр Вдовин, Подлинная история русских. XX век, 2010

В книге рассказывается о таком широко известном сегодня явлении, как русофобия, которая вновь стала главной тенденцией в средствах массовой информации западного мира, вознесшего на пьедестал презумпцию виновности русских. Запад объединен русофобией как главенствующей идеологией и основным средством влияния на общественное сознание. Она задает ему политические решения, определяет настроения и личные переживания людей.

Алексей Николаевич Ильин, Русофобия. С предисловием Николая Старикова, 2018

В постсоветских государствах к настоящему времени созданы новые национальные истории, основанные на «новом историческом мышлении»[2], составным элементом которого является откровенная русофобия. Национальные историки вновь вооружились ветхими идеями первого советского историка-марксиста М.Н. Покровского, утверждавшего, что присоединение их земель к Российской империи было абсолютным злом», тем более что Ленин давно объявил Россию «тюрьмой народов». Покровский и его ученики, развивая ленинскую мысль, не скупились на крепчайшие выражения. Они много и настойчиво писали о «зверствах царизма», о «дикой эксплуатации местных народов», о «кровавых псах царской охранки» и т. п. Их идеи теперь развивают в Ашхабаде, Киеве, Тбилиси, Ташкенте и в других столицах СНГ.

Евгений Александрович Глущенко, Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования, 2010

Социальный расизм элиты сопровождался всплеском русофобии – разновидности расизма этнического, направленного против русского простонародья, а затем и вообще против русских. После крестьянских волнений 1902–1907 гг. либеральная элита качнулась от «народопоклонства» к «народоненавистничеству». Кадет и известный культуролог Михаил Осипович Гершензон писал в книге «Вехи»: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

М. М. Шевченко, Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти?, 2016

«Перезагрузка» населения, по мнению современных коллаборантов, должна пройти благодаря украинскому национализму как идейному комплексу. В этот комплекс входят: культ УПА, культ голодомора, курс на языковую украинизацию всей Украины, распространение нерусского исторического сознания и конфессиональной принадлежности, антикоммунизм и антисоветизм, конфликт с Россией, идентификация Украины как европейской страны и нации, стремление войти в НАТО и ЕС, либеральные реформы. Главная функция этого комплекса – сплотить украинскую нацию вокруг идеи выживания в ходе столкновения украинцев с государством, центром которого является Москва. Речь идет не просто о русофобии, источник смертельной угрозы украинцам трактуется гораздо шире – через русскую государственность.

Е. Г. Пономарева, Грязные войны буржуинов, 2015

На протяжении всей второй половины века США и Запад утверждали, что их борьба ведется не против России, а с агрессивной коммунистической идеологией. Поэтому на «великую джазовую демократию» с надеждой и любовью смотрели стиляги-шестидесятники. Поэтому «джинсовая экономика» казалась поколению фарцовщиков-семидесятников воплощением свободы. Поэтому – и только поэтому – в Америке находили себе пристанище такие русские патриоты, как Солженицын, такие моральные лидеры нации, как отец Александр Шмеман, и такие великие творцы, как Бродский. Геополитическая русофобия никогда – во всяком случае на официальном уровне – не поднималась американцами на щит в качестве официальной внешнеполитической идеологии. Тезис Рональда Рейгана про «империю зла» приветствовался в СССР многими – только потому, что к этому моменту для многих образованных граждан СССР «советская власть» и была воплощением зла, а для русских людей – еще и врагом России. А Рейган – и другие идеологи Запада – выступали будто бы против коммунизма и за Россию.

Дмитрий Юрьев, Кризис Запада – восход России, 2009

Д. Мирон полагал, что смешение близких рас, расово близких типов белой расы полезно, в то время как смешение «далеких» рас может привести к негативному результату. Ведь «смешение белой и черной расы дает менее способную расу мулатов, скрещение белой и красной, метисов южной Америки и Мексики, либо белой и семитской дает анархические, антиобщественные типы. Опять-таки, скрещение белой и желтой расы дает менее ценный, полный противоречий расовый тип, как, например, москали, которые появились в результате смешения славянских, финских, монгольских и норманских расовых элементов. Так же в Украине – любое смешивание с татарами, москалями или евреями давало анархичных, антиобщественных, полных противоречий, «татарских людей», оторванных от национальной почвы»[335]. Как видим, идеолог ОУН был насквозь пропитан расистскими идеями, антисемитизмом, равно как и русофобией. Тут обращает на себя внимание несколько обстоятельств: отсутствие среди расово малооцениваемых народов поляков, которые вскоре пострадают от украинского национализма. Как помним, у Ю. Липы также нет пространного расового описания поляков (в отличие от русских). Очевидно, к началу войны среди членов и лидеров ОУН отсутствовали сколько-нибудь устоявшиеся расовые представления о поляках (в отличие от евреев и русских). Во-вторых, мы можем обнаружить прообраз планов будущей расовой украинской политики: если смешение с «москалями», татарами, евреями – плохо, то, вполне вероятно, будущее украинское правительство, если бы оно исходило из расовых представлений Мирона, попыталось бы произвести сегрегацию расовых «украинцев» и «нежелательных расовых элементов». Продолжение этой линии мы увидим в «автобиографии» Я. Стецько.

А. И. Баканов, «Ни кацапа, ни жида, ни ляха». Национальный вопрос в идеологии Организации украинских националистов, 1929–1945 гг., 2014

Смена наших политических декораций и переиздание некоторых трудов Зомбарта не привели к тому, что в учебниках и в статьях о нем перестали писать всякий вздор – пусть уже совсем иной идеологической окраски. Из единственной опубликованной у нас толковой статьи по социологии Зомбарта мы узнаем, что он то ли сотрудничал с ведомством Гиммлера, то ли очень хотел, да более шустрые не пустили. Когда в неплохом учебнике по истории экономической мысли читаешь о том, что Зомбарт сделался пропагандистом «вовсе одиозных форм мифологии “крови и почвы”, русофобии, антисемитизма», что он «стремился стать одним из идеологов нацизма», то возникает вопрос: читал ли вообще автор соответствующего раздела труды Зомбарта или же переписывал из тех американских учебников 50-60-х гг., в которых последнего именно так изображали – только, в отличие от российских авторов, не по неграмотности.

Вернер Зомбарт, Избранные работы, -1

Сталин в этот момент показал себя как прагматичный политик. И как таковой он не мог себе позволить встать в русском вопросе па сторону Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Каменева, грузинского, украинского руководства (этих последних подпирали внутри РСФСР татарские и другие узкие националисты). Но и повернуть руль в сторону от ленинской русофобии в таких условиях он тоже не мог, если хотел остаться в руководящей политической обойме. А он этого хотел. Вот этим и объясняются его официальные филиппики в адрес русского великодержавного шовинизма в этот момент.

В. Д. Кузнечевский, Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг., 2016

Русофобия Маркса и Энгельса, их представление о русских как реакционном народе были неразрывно связаны с ненавистью к России как государству и стране. В трудах основоположников марксизма это чувство проходит как постоянно звучащий мотив. Оно бросается в глаза и удивляет человека, который начинает читать подряд, без определенной цели, сочинения Маркса и Энгельса, – из советского марксизма этот болезненный колорит был вычищен. Эта адаптация марксизма пошла нам на пользу, но и сделала нас беззащитными против рассуждений, в которых антироссийский смысл сохранился в неявном виде.

С. Г. Кара-Мурза, Дорога в СССР. Как «западная» революция стала русской, 2016

ПЕРВЫМ ОПЫТОМ СОЗДАНИЯ «санитарной империи» может, по всей видимости, считаться Польша XVI–XVII веков, а временем интенсивного конструирования этого проекта – середина XVI века, когда после разрушения русскими войсками Ливонского ордена Европа обнаружила на своих границах не просто окраинное царство, но мощную, динамичную империю с римской (что означает претензию на панъевропейское цивилизационное доминирование) идеологией, со своеобразным цивилизационным устроением и со способностью всерьез угрожать некоторым важнейшим европейским коммуникациям. Деконструкция восточного форпоста Ганзы – Ливонии – в эпоху, когда продовольственная стабильность Европы была очень сильно зависима от прибалтийской ржи, воспринималась в Европе как серьезная опасность. Именно к этому периоду относятся начало маниакальной европейской русофобии, попытки внутренней дестабилизации России, засылка многочисленной агентуры под видом миссионеров и наемников, наконец, торговая и военно-техническая блокада России, совместно осуществлявшаяся Ганзой, Польшей и Швецией.

Е. С. Холмогоров, Защитит ли Россия Украину?, -1

Сталин последовательно взламывал пласты русофобии, которые образовались не только после Октября, но и за два предыдущих столетия – еще со времен бироновщины. И делал это не без присущей ему символичности. «Я сказал как-то Ленину, – передают очевидцы его слова, – самый лучший народ – русский народ, самая советская нация».

Г. А. Зюганов, Коммунисты – 21, 2012

В Германии нет управляемой или пестуемой русофобии. Не существует общественных ограничений, исходя из национальности, страны происхождения или принадлежности к определенной культуре. Германское общество обладает высокой степенью толерантности, политическая модель не требует лояльности титульной нации. Многие русскоязычные весьма успешны в Германии.

Клементе Гонсалес, Путин, водка и казаки. Представления о России на Западе, 2014

После присоединения грузинских княжеств к России на протяжении всего XIX и начала XX века социальная основа российско-грузинских противоречий состояла главным образом в существенных различиях, сложившихся в феодальном общественно-экономическом укладе: грузинская модель феодализма, с XVI века трансформировавшаяся в «разбойную» социальную систему сефевидской шиитской Персии – в сеньорию без домена, принципиально расходилась с российским феодализмом, основанным на европейском принципе – сеньория с доменом. Серьезное несходство двух феодальных систем приводило местную тавадскую знать не только к противостоянию российским властям, но и к выработке в среде этой знати своеобразной идеологической традиции с неизменными чертами русофобии. Отдаляясь таким образом от российских интересов на Кавказе и концентрируясь только на собственных утилитаристских выгодах, грузинская феодальная знать вступала с российской администрацией в неразрешимое противостояние. Что же до российских властей, расположившихся в Тифлисе, в центре Грузии, то под давлением постоянно фрондировавшей местной знати они были обречены идти на поводу у грузинских тавадов и, желая умерить их социальную экспансивность, предоставлять им различного рода привилегии. Среди последних важное значение придавалось ориентации грузинского общества на территориальное расширение и связанные с этим вооруженные захваты.

Марк Блиев, Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений, 2008

Конечно, сама постановка вопроса об национальной самоидентификации русских является очень непростой. Сложнейший вопрос, вокруг которого дискуссии в нашем обществе не утихают столетиями. О русских если и отзываются положительно, то как бы стыдливо и с некоторой опаской. А ведь русофобия и есть обратная сторона национализма.

О. Н. Слоботчиков, Жириновский как философ, 2017

Таким образом, можно с грустью констатировать, что российские интеллектуалы, не говоря уже об обывателях, имеют весьма смутные представления о происходящих в Белоруссии процессах, а потому не могут грамотно противостоять постепенному скатыванию ещё одной постсоветской республики в пучину русофобии и местечкового национализма. В этой связи крайне важным представляется донесение до граждан России правдивой – и далеко не всегда приятной – информации о происходящем в Белоруссии.

Кирилл Аверьянов-Минский, Белорусский национализм против русского мира, 2015

Тема русофобии проявила себя в рамках кампании массовых репрессий 1937–1938 гг. – в вину репрессированным «изменникам родины», «буржуазным националистам» и «троцкистам» было поставлено то, что они «пытались противопоставить русский народ другим народам СССР и насаждали отрицательное отношение к русской культуре». В частности, в русофобии обвинялся Н.И. Бухарин, который называл русских «нацией Обломовых»72, а также глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л.Л. Авербах и его «последыши» из Российской ассоциации пролетарских музыкантов, которые насаждали «теорию изолированности музыкального искусства отдельных народов СССР от русской музыки», провозглашали русскую музыку «чуждой и непонятной для других народов Советского Союза», «объявляли Бородина и Глинку… великодержавными шовинистами»73.

Ф. Л. Синицин, Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945, 2018

Второе, за что часто осуждают Ленина, когда вспоминают о его последних работах, посвященных национальному вопросу, – это якобы за русофобию.

Р. К. Баландин, Завещание Ленина, 2009