Пешка

Пешка (Юникод: ♙♟) — самая слабая шахматная единица (её не принято считать фигурой) и основная единица измерения шахматного материала: в пешечном эквиваленте измеряют «вес» фигур (лёгкая фигура примерно эквивалентна трём пешкам, ладья — пяти).

По Ф. Филидору пешка — «душа шахматной партии», структура пешечного расположения определяет стратегический рисунок партии. В эндшпиле роль пешек значительно возрастает, особенно далеко продвинутых (близких к полю превращения).

Буквенное обозначение — п. (в шахматной нотации обычно используется только при записи положения фигур на диаграмме, а в процессе партии опускается).

Из-за своей индивидуальной слабости в сравнении с другими фигурами, пешка в метафорическом смысле олицетворяет беспомощность, низкое положение в иерархии: например, «Он был всего лишь пешкой в моих руках».

Иногда встречается галлицизм пион (фр. Pion) — пехотинец (пешеход).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

К сожалению, в деле учета материала нет никакой строгой теории, и, может быть, такая теория даже невозможна. Ведь что нам нужно, по сути? Необходимо точно определить значимость каждой фигуры. Мы можем совершенно произвольно определить стоимость самой слабой фигуры – пешки или самой сильной – ферзя. Например, пусть пешка стоит 1 балл. А вот далее начинаются серьезные проблемы. Необходимо договориться, насколько сильнее пешки каждая из фигур. Причем безотносительно конкретной позиции. Это сложно во многих планах. Для любого шахматиста сила фигуры привязана к позиционным факторам: сдвоенные слоны сильнее двух несвязанных. Сила пешки увеличивается по мере ее продвижения к последней горизонтали. В дебюте ладьи мало что решают, но в эндшпиле, когда большая часть доски пустеет, их сила резко возрастает. Конь очень важен в миттельшпиле, но в эндшпиле ему сложно перескакивать с фланга на фланг. Слон скачет с большой легкостью, но у слона серьезные проблемы в миттельшпиле, где он на каждом шагу наталкивается на пешки и свои, и противника, кроме того, для слона доступна только половина шахматного поля – половина его цвета. Но тем не менее надо как-то от всего этого отвлечься и оценить собственную силу фигур, ведь интуитивно ясно, что есть какие-то внутренние характеристики.

В. В. Потопахин, Романтика искусственного интеллекта, 2016

«Ясно, что комбинация должна нести в себе что-то завораживающее, это должна быть комбинация с матовым финалом, с жертвами, где сила духа будет торжествовать над грубой материей… Это то, что нравится всем без исключения…. Но современная техника защиты не позволяет проводить такие комбинации, пресекает их в самом зародыше. Жертва фигуры и даже пешки представляется уже чем-то особенным, а жертва ладьи без ярко выраженного комбинационного мотива стала уже реликтом в партиях ведущих шахматистов. Ну, а легендарные проходы короля через всю доску, когда белому или черному монарху под ураганным огнем приходится пересекать минные поля, они вообще отошли в предания старины глубокой. Времена «вечнозеленой» и «бессмертной» партий, сыгранных Адольфом Андерсеном в XIX веке, канули в прошлое. И меньше всего я думал, что когда-либо мне удастся воскресить этот мятежный, романтический дух на шахматной доске и создать комбинацию, которая будет удовлетворять всем самым строгим критериям»

Лев Бабушкин, Зачем прекрасное прекрасно? (Эстетика на примере шахматной игры)

Далее я отметил бы еще один очень важный момент. В шахматной игре очень часто можно выделить один самый существенный фактор: доминирующий фактор позиции. Это может быть, например, слабость пешки в ситуации, где идет позиционная игра, либо это может быть неудачное расположение какой-либо фигуры, создающее предпосылки для проведения выигрывающей комбинации. То есть дальнейшая игра складывается вокруг этого доминирующего фактора.

Николай Николаевич Луданов, Интуитивный трейдинг, 2010

– Туды его в качель! – говорит Потап Епифанович на родном русском. Иностранцы группы уверены, что сказано нечто, имеющее смысл. Но как еще выразить эмоциональную бурю, клокочущую внутри. Четко отработанная и свинченная партия в шахматы сыпется, брякается об пол беспорядочным скопищем фигур; прыскают, теряются в зарослях ковра мелкие незначащие пешки. Все подстегивания электроники, многочасовые сосредоточения человека над микроэкраном, все зазря. Там, у края электронной развертки местности, появился новый фактор. И это не какой-то незначительный и в первые секунды необъяснимый загиб графика потерь виртуального противника, вызванный, оказывается, экстраполяцией уточненной сводки погоды. Это реальный слон, а может случиться, и ферзь, вдвинутый в просчитанную плоскость черно-белого поля из непредсказуемой трехмерной реальности. Тяжелая фигура, помимо прочего, мерцающая неясностью цвета. Кто это? Друг? враг? или нейтральный фактор?

Федор Березин, Красный рассвет, 2005

На каждой стороне пишут иероглиф «цзун», или генерал, соответствующий европейскому королю; два «ши», или советника, то есть наших слона; два «цзуна», или слона; два «ма», или лошади, равноценные нашим коням; два «че», или телеги, которые у нас называются «ладьями»; две «пао», или пушки, и пять «бинь» – пеших солдат, которые у нас именуются «пешками».

Кэтрин Харгрейв, История игральных карт. Вековые традиции создания карточных колод для игры, пасьянсов, фокусов и гаданий в разных странах и у разных народов, 1930