Национализм (изучение)

Среди специалистов, занимающихся исследованиями национализма, выделяют три ведущие школы: примордиализм, модернизм (конструктивизм) и этносимволизм. Основные различия между этими школами лежат в вопросах о том, когда и почему появились нации и национализм. При этом российские исследователи столкнулись с проблемой националистического дискурса, которая до сих пор не решена.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Никакого первого националиста не существовало. Не было какого-то одного момента, когда люди, которые прежде понятия не имели ни о нации, ни о политических устремлениях или идеологических предпочтениях своей собственной страны, внезапно начали мыслить в националистических терминах. Скорее несколько различных течений исторических перемен слились воедино, чтобы создать современный национализм. Бесполезно пытаться «объяснить» национализм (и родственные идеи вроде нации и национальной идентичности) поиском первого случая и последующим изучением распространения терминологии или практик. Термин «нация» стар (хотя «национализм» сравнительно нов), но до наступления Нового времени он означал всего лишь людей, связанных между собой общими местом рождения и культурой[3]. Он ничего не говорил о связи такой идентичности с более или менее крупными общностями и не имел явных политических коннотаций.

Крэйг Калхун, Национализм

Французская революция, наполеоновские войны, созданные ими идеологии и право, способствовали формированию национализма как идеологии и практике создания национальных государств в XIX–XX вв. и объединению Европы в единое сообщество наций. Классический пример – рецепция в разных странах Европы, а затем и мира французского частного и публичного права. Индивидуалистическое по своей сути оно, парадоксальным образом, получило во Франции национальный характер и в то же время произвело за пределами страны сходный результат. Его принципы стали одновременно основой нового права в рамках отдельных государств и генерализации национализма. В XIX в. оно способствовало происхождению нового великого национального единства и последовательному нарастанию антагонизмов в Европе (166). Национальная лояльность гражданина заменяет традиционный способ легитимации по отношению к государственной власти. Национализм редко проявляется в чистом виде и обычно выступает в соединении с другими идеологиями вплоть до социализма и анархизма. Своеобразна интерпретация им принципа народного суверенитета. Речь идет о восприятии народа (нации) как носителя национального суверенитета. На этой основе ведутся поиски этнического, социально-экономического и культурного единства. В результате происходит фактическое (если не теоретическое) отождествление понятий народа (демоса) и нации (этноса). Это имеет следствием подавление и искаженную ассимиляцию других этнических, культурных, религиозных или социально- экономических частей населения в рамках политического объединения. Она стремится совместить принцип народного суверенитета и его этническую трактовку, интерпретируя гражданское общество и демократию как защиту прав большинства народа в ущерб политическим правам национальных меньшинств. В крайней форме данный подход находит выражение в расовой теории, допускающей гражданские права лишь для одной господствующей расы.

Андрей Медушевский, Социология права

Дихотомия между гражданским и этническим национализмом, как их ни назови, существенно упрощает реальную картину и потому не выдерживает критики. В большинстве упомянутых выше пар этническая категория является своего рода вместилищем всех тех форм национализма и национальной идентичности, которые не удалось отнести к гражданским, либеральным или договорным. В частности, эта категория вмещает в себя две совершенно разные концепции национальной идентичности – этнически-расовую и культурную. Читатель, возможно, заметил, что выше мы не упомянули «нацию» в числе возможных источников идентичности. Причина этого следующая: на Западе национальная идентичность время от времени становилась основной формой идентичности, однако она оставалась «производной» и черпала свою интенсивность из других источников. Таковая идентичность обычно (но не всегда) включает в себя территориальный элемент, а также элементы аскриптивные (раса, этническая принадлежность), культурные (религия, язык), политические (государство, идеология) и даже экономические (сельское хозяйство) и социальные (сети и сетевые коммуникации).

Самюэль Хантингтон, Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности, 2004

П. Н. Милюков видел в «культурной истории», выделенной им из «прагматической», социологическую направленность. Он назвал три основных «тенденции» культурного развития народов: рост населения той или иной страны, влияние среды и окружающей обстановки и роль личностного фактора. Опираясь на теоретические труды Н. И. Кареева, историк ставил своей целью «осветить основные процессы и явления, которые характеризуют русскую общественную эволюцию». Он выделял три периода в истории русской культуры: «органический» (охватывающий XV–XVII вв., определяемый как «эпоха созидательной государственной работы, создания и усвоения националистических идеалов»); «переходный период» (падающий на XVIII столетие и знаменующий «первые успехи общественной критики») и «критический период» (относящийся уже к «новейшей истории» – XIX в. – и исповедующий идеалы, «которые подверглись упреку в космополитизме»). Милюков прослеживал развитие общественного самосознания, видя в этом «культурную историю», а потому оставлял за рамками своего исследования литературу, искусство, театр, музыку и т. д. Для него движение культуры замыкалось рамками борьбы «национализма народа» (до XVIII в.) и «общественного – критического – сознания». Национализм как более низкая ступень самосознания общества формировался в эпоху столкновения наций, «борьбы за национальное объединение и независимость» и фиксировал «особенность, отличие данной национальности от соседних». Национальное самосознание носит характер традиционного и ориентировано в прошлое.

Людмила Алексеевна Черная, Антропологический код древнерусской культуры, 2008

В России гражданская нация пока не сложилась ни на культурно-ценностном, ни на институциональном уровне. Пока не проявился даже базовый, отправной фактор такого развития – устойчивое преобладание общероссийской гражданской идентичности населения по сравнению с этнической, региональной, конфессиональной и т. п. Не определена и во многом непонятна и траектория такого движения. Просматривающаяся в российской Конституции ориентация власти на развитие гражданской нации, объединяющей весь многонациональный (многоэтнический) народ страны, не конкретизирована в политической практике и пока слабо воспринимается не только в массовом сознании, но и в элитарных кругах. К тому же Конституция создавалась в эпоху, когда либеральные ценности, по крайней мере, декларировались как доминирующие в государстве. В новую же эпоху все большую популярность получают иные принципы формирования нации. Различные модели этнического национализма, основанные как на идеях превосходства одного «государствообразующего народа» над другим, так и на идеях этнического сепаратизма, лишь кажутся конкурирующими, а на самом деле взаимосвязаны и усиливают друг друга. В книге показано, как раскачивается в России этнополитический маятник, как нарушение баланса интересов любой из сторон межэтнических отношений (этнического большинства и этнических меньшинств) различными политическими силами приводит к дестабилизации не только самих этих отношений, но и всей политической жизни в стране.

Эмиль Паин, Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России

Русский народ всегда был краеугольным камнем и системообразующим ядром государства. В дальнейшем автор останавливается на его консолидирующей роли, а конкретнее – на русской социокультурной и духовной традиции, которая на протяжении веков обеспечивала целостность российского государства и достойное его существование в мире, несмотря на смену политических форм. Много внимания в очерке уделено проблемам национализма, рассмотрены сущность национализма как социального феномена, различные интерпретации русского национализма – от имперского до этнического национализма, – показано их место в политической жизни российского общества.

В. Н. Шевченко, Современные проблемы Российского государства. Философские очерки, 2015

На уровне обыденного сознания понятие «национализм» воспринимается, как правило, негативно, т. е. в третьем из приведенных выше его определений. Однако в среде политиков и ученых наиболее распространенным является понимание национализма как политического принципа, согласно которому «политическая и национальная единицы должны совпадать» (Э. Геллнер) [10]. Стремление осуществить данную идею применительно к определенной этнокультурной общности порождает движение, которое добивается – на словах либо с оружием в руках – совмещения политических границ государства с пределами проживания образующей это государство этнокультурной общности. Такого рода общественные движения принято называть национальными или национально-освободительными.

В. А. Мельник, Основы идеологии белорусского государства, 2013

Проблеме русского национализма на разных этапах его истории посвящены материалы А. Панченко, Н. Славнитского, А. Даркиной и Р. Бараш. Из статей первых трех авторов становится очевидно, что русский национализм не успел сложиться в период существования Российской Империи в связи с отсутствием консенсуса как среди управленческих, так и среди интеллектуальных элит, что, безусловно, повлияло и на неудачные попытки его реставрации в постсоветское время. А. Панченко на примере имперской этнографии показывает, каким образом Российская империя пыталась репрезентировать свое этническое многообразие. Сосуществование двух парадигм – одной – основанной на русификации и лояльности населения, другой – на подчеркивание особенности подданных народов империи, было связано с тем, что государство само не могло решить, что оно собирается строить: империю или национальное государство. Н.Славнитский подчеркивает, что русский национализм был ограничен крупными городами и не нашел понимания среди масс, остававшихся православными.

Сборник статей, Нации и этничность в гуманитарных науках. Этнические, протонациональные и национальные нарративы. Формирование и репрезентация, 2017

Статьи первой части нашего сборника иллюстрируют историю понятия «особый путь» на российском материале. Работа В. М. Живова посвящена раннему этапу функционирования концептуальной модели, связанной с представлениями о «пути», – в данном случае сценария индивидуального спасения, важнейшего для человека Средневековья и раннего Нового времени. Перспектива спасения формировала восприятие христианином собственной жизни как «пути», ее этапов и итогов, а базовой практикой, регулировавшей взаимоотношения человека с Богом, служила исповедь. Между тем специфика исповедальных и покаянных практик в православной России XVII–XVIII веков заключалась в их крайне слабой институционализации и, в общем, в необязательном характере их исполнения, что предопределило особенный взгляд русского человека на спасение души. Спасение, отмечает исследователь, осмыслялось в России не столько в терминах «западной» интериоризации социальных запретов, описанных Н. Элиасом, или с помощью разработанного индивидуального исповедального нарратива, сколько в духе коллективной ответственности за совершенные грехи и глубинного сочувствия к грешникам. Слабо структурированный тип личности, присущий притом людям разных социальных страт, в XIX веке заложил основу огромной (местами даже нелогичной в свете реформаторских усилий русского правительства и образованного меньшинства) популярности общинных форм землевладения и общинной идеологии. С точки зрения Живова, относительно недавнее по времени формирование теории русского национализма (в том числе в романах и публицистике Ф. М. Достоевского с его идеей «всеобщего греха») оказывается непосредственно связанным с формированием индивидуального сознания в раннее Новое время. Специфический «путь» православного спасения служит базой для дальнейшего идеологического конструирования национальной идентичности, а логика избранничества русского народа подпитывается принципиальным неразличением частного и общественного, восходящим к религиозным практикам того времени, когда границы категории «русский» очерчивались иначе, чем в XIX веке.

Сборник, «Особый путь»: от идеологии к методу, 2018

Для понимания эволюции представлений о национальности важна работа, выходящая за строгие хронологические рамки нашего исследования: в 1912 г. появилась книга П.И. Ковалевского о национализме, в которой он дал дефиниции понятий «нация» и «национальность»: «„Нация" – группа людей, занимающая определенную территорию на Земном шаре, объединенная одним разговорным языком, исповедующая одну и ту же веру, пережившая одни и те же исторические судьбы, отличающаяся одними и теми же физическими и душевными качествами и создавшая известную культуру… Национальность – собрание свойств и качеств, присущих той или иной другой нации»[372]. Это определение знаменательно: теперь первое место в ряду дефиниций занимает не описание качеств этнокультурной группы, а сам объект научного исследования. «Нация» и «национальность» по Ковалевскому представляют собой эквиваленты (заимствованные из другого языка) слов «народ» и «народность», в некотором роде они являются соположенными «этносу» и «этничности». Ковалевский не соглашался с отождествлением нации и национальности (народа и народности), призывая различать их как наименование и определение, т. е. вернуться к начальному соответствию с русскими терминами.

М. В. Лескинен, Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности, 2010

Говоря о роли нации в идеологии украинского национализма вообще, стоит отметить, что украинский национализм объявлял нацию наивысшей ценностью. Украинский национализм провозглашал лозунг: «нация превыше всего!», поэтому ОУН строила свою идеологию на «максимализме, здоровом эгоизме, нетерпимости к чужому»[112]. Украинские националисты противопоставляли свое «интегральное» понимание нации «атомистическому» пониманию нации либерализмом. Нация определялась украинскими националистами как народ, который стремится к построению собственного государства[113]. Именно нация, а не государство, была основой основ для украинского национализма. Человек мог принадлежать только к одному народу, нельзя было одновременно быть украинцем и поляком[114]. Выражаясь современным языком, возможность существования двойственной идентичности, самоидентификации, украинскими националистами отрицалась. При этом самоидентификация человека играла важную роль для украинского национализма. В одном из идеологических «вишкилов»[115] подчеркивалось, что именно субъективное отождествление человека с тем или иным народом, а не какие-либо объективные признаки (такие как, например, религия, общие антропологические признаки и т. д.) является первоочередным в определении его национальной принадлежности[116]. Эта идея была заимствована украинскими националистами из работ украинского ученого В. Старосольского[117], подчеркивавшего роль субъективного фактора – самоотождествления человека с народом в качестве одного из основных факторов в определении национальности[118]. Как отмечал в своих воспоминаниях Л. Ребет[119], работы Старосольского активно использовались украинскими националистами. Тем не менее большое внимание самоидентификации человека вовсе не мешало тому, что украинские националисты видели в нации аналог биологического вида, когда подчеркивалась именно общее происхождение нации, «объективные» черты, нежелательность межнациональных браков[120].

А. И. Баканов, «Ни кацапа, ни жида, ни ляха». Национальный вопрос в идеологии Организации украинских националистов, 1929–1945 гг., 2014

Формирование дискурсов домодерной национальной идентичности проявлялось также в концептуализации в эпоху Возрождения мифа о происхождении народа, появлении различных этногенетических легенд. В этом состоит еще одно отличие домодерных наций – им также присущ национализм, только не политический, как в Новое время, а культурно-религиозный. Об этом точно сказал Дж. Хатчинсон: если для политических националистов главное – достижение и обеспечение суверенитета своего национального государства, то «культурные националисты считают государство второстепенным, ибо сущность нации – ее особая цивилизация, которая является продуктом ее уникальной истории, культуры и географического положения»[59]. В Новое время культурный национализм развивался преимущественно у народов, которые входили в состав европейских империй и не имели практических перспектив скорого построения своих государств (чехи, венгры, хорваты в составе Австро-Венгерской империи, поляки в составе Российской империи, болгары и румыны в составе Турецкой империи и т. д.). Для их консолидации были важны общая историческая память, культурные национальные символы, что восходило как раз к Средневековью.

С. Е. Федоров, История и теория наций и национализма, 2016

Отношения власти и контроля над идентичностью, приписывание группе дискриминирующих определений возникают, как правило, в контексте более крупных, особенно государственных, образований, подразумевающих контроль над некоторыми ресурсами. Представления о национальности и национализм формулируются и спускаются «сверху» [Gellner, 1983; Anderson, 1998], поддерживаются различными институтами власти, в частности, – переписями населения, картами государства и его пограничных территорий, музеями, репрезентирующими историю группы. Как отмечает Б. Андерсон, «вместе они глубинным образом определяли способы, формы, в которых колониальное государство воображало свои доминионы – природу человеческих существ, их поведение, географию их обитания и легитимность происхождения» [Anderson, 1998, р. 163–164]. «Воображаемое сообщество» позволяет ощущать связь в том числе с незнакомыми членами группы, однако ограниченную рамками собственной национальности [Anderson, 1998, р. 6].

В. В. Баранова, Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья, 2010

Парадоксальным образом, торжество конструктивистского подхода в изучении нации и национализма (приведшее к «денатурализации» нации и национального государства) не сопровождалось параллельной деконструкцией понятия «империя». Существует реальная опасность, что империя может занять ставшее вакантным место основополагающего элемента исторического процесса (в котором «национальный» период занимает всего лишь несколько веков). Стремление к универсальному определению империи в сочетании с расхожей идиомой имперского архаизма способствует ее эссенциализации. Как нигде отчетливо эта тенденция проявляется в исторических исследованиях «периферийных империй», когда нарратив отсталости и инаковости переплетается с негативными или позитивными оценками «имперского предназначения» или «имперского проклятия». От восприятия империи как объективно существующей политической формы, развивающейся по особым законам, один лишь шаг до представлений о реальности «судьбы империи» или «имперской миссии». Вот почему плохая историческая наука (некритичная и архаичная по методам) идет рука об руку с плохой политикой (ультраконсервативной, холистской по мировоззрению и негуманной по целям).

Коллектив авторов, Изобретение империи: языки и практики, 2011

Вплоть до конца 1990-х гг. неоязычество практически не рассматривалось специалистами, интересующимися взаимоотношениями между религией и национализмом (см., напр., Hutchinson 1994: 66–96). Действительно, западное неоязычество, за редчайшим исключением, далеко от националистических ультраправых идеологий; его заботят, прежде всего, индивидуальное самосовершенствование, демократические ценности личной свободы, равенство полов, охрана окружающей природной среды (Hardman, Harvey 1996). Сегодня националистические настроения там маргинальны, зато господствует космополитизм, а вере и догматам западные неоязычники предпочитают активную практику, включающую психотехники, позволяющие выйти за пределы повседневного опыта (York 2005: 12, 143). До известной степени в этом можно усматривать влияние неоиндуизма, для которого тоже важен не Бог, а психотехники, позволяющие достичь наслаждения (Ткачева 1999: 483). Между тем, пример русского неоязычества, озабоченного не столько индивидуальным психическим самочувствием, сколько социальными проблемами, служит ярким образцом создания националистической идеологии, опирающейся на, так называемое, «изобретенное прошлое». По мнению одного специалиста, так случилось потому, что новые религии не были принесены в Россию миссионерами, а попали из самых разных источников и были здесь переосмыслены и приспособлены к местным злободневным потребностям, получив в итоге национал-патриотическую окраску (Ткачева 1999: 479–480). Впрочем, это оказывается отнюдь не уникальным явлением, так как, по словам Л. Полякова, «германский [языческий] пантеон образуется как продукт трудоемких реконструкций, практически после полного забвения, точно так же, как и пантеоны кельтских или этрусских богов» (Поляков 1996: 83).

В. А. Шнирельман, Русское родноверие. Неоязычество и национализм в современной России, 2012

Позиции представителей Франкфуртской школы по вопросу социальных трансформаций и теории революций весьма радикальны. М. Хоркхаймер, Т. Адорно и Г. Маркузе исходили из принципа приоритета культурных изменений над экономическими или насильственными. Если для ранних марксистов «врагом» был капитализм, то для франкфуртцев таким врагом стала западная культура[59]. Победа станет возможной, лишь когда в душе человека не останется ни грамма старой культуры, морали, семейных и христианских ценностей и т. д. Для этих целей М.Хоркхаймер, Т. Адорно и Г. Маркузе создали «критическую теорию общества». Философы Франкфуртской школы определили ее «как обоснованную критику всех без исключения элементов западной культуры, в том числе христианства, капитализма, авторитета семьи, патриархата, традиции, сексуальных ограничений, верности, патриотизма, национализма, конформизма и консерватизма»[60].

В. В. Бурматов, Современные революционные технологии. Стратегия, технология и тактика «цветных» революций, 2011

На рассвете XXI века вопреки теоретическим и политическим инновациям национализм (об руку с которым обязательно шагает и его критика) проявляется в четырех видах. Один тип современного национализма проявляется в облике политики великих держав. Их национализм «экспортного» типа, то есть он всем своим содержанием критикует, осуждает, разрушает и воюет с малыми, слабыми нациями и их странами. Он использует утонченные средства (известная синтагма «кнута и пряника»), дипломатию, политику, СМИ, кабельные телесети, а в случае необходимости и оружие. Деньги – основное средство скупки людей, институтов, организаций. В политическом языке этот тип национализма называется «борьбой за демократию и права человека», за «гражданское общество», или же открыто признается «национальными интересами Америки». Во время бомбардировок руководители американской администрации открыто заявляли, что война против Сербии ведется с целью «защиты национальных интересов Америки».

Зоран Аврамович, Демократия и бомбардировки. Есть ли будущее у демократии?, 2017

В ХХ в. в Западной Европе и США представление о единстве демократической и конституционной традициях принимается в качестве аксиомы. Так, незадолго до краха СССР Ю. Хабермас писал: «В нынешнем наследии европейской государственной системы национализм лишен привлекательности – движение осуществляется в направлении постнационального общества… мы сможем получить утвердительный ответ на вопрос об актуальности французской революции, обратившись к тому единственному, что у нас осталось, – к тем идеям, которые инспирировали демократическое правовое государство. Демократия и права человека образуют универсальное ядро конституционного государства, различные варианты которого обязаны своим происхождением американской и французской революциям. Этот универсализм сохраняет свою преобразующую силу и жизненность не только в странах третьего мира и сфере советского влияния, но также и в западноевропейских странах, где патриотизм в отношении конституции обретает новое значение в связи с меняющимся правом гражданства» [Хабермас, 1992, с. 59–60].

Коллектив авторов, Теория и история политических институтов, 2014

История геноцида дает понять, что при соответствующих обстоятельствах все народы в более или менее равной степени оказывались способны осуществлять этнические чистки. Кирнан отмечает, что это явление выходит за пределы политических ярлыков: «Геноцид был связан с распространением колониализма, распадом империй, религиозной общинной рознью, атеистической диктатурой, неограниченным капитализмом, национал-социализмом, коммунистическими революциями, посткоммунистическим национализмом, национальным охранительным милитаризмом и исламистским террором» (р. 37). Примечательно, что почти всегда геноцид был направлен против иных расовых или этнических групп. Тот факт, что этническое насилие прослеживается повсеместно на протяжении всей известной нам истории, подразумевает, что корни такой модели поведения могут лежать в общей для всех нас человеческой природе. Кирнан не говорит об этом. Он пытается объяснить действия виновников геноцида, истребления и массовых убийств их одержимостью идеями расизма, экспансионизма, аграрианизма и средневековыми нравами (pр. 38, 605). Мне же представляется, что конечное объяснение можно проследить в непрекращающейся борьбе за существование и в нашей эволюционной предрасположенности к этническому фаворитизму. Борьба за контроль над землей и территориями вытекает из неизбежной борьбы за существование и ограниченные ресурсы, а этнический фаворитизм объясняет, почему соперниками так часто становятся отличные друг от друга этнические группы.

Тату Ванханен, Этнические конфликты, 1999

Разновидностью националистической идеологии является сионизм. В его основе лежит идея о переселении евреев на земли их отдаленных предков, к горе Сион. Как и всякий другой национализм, сионизм прошел две фазы в своем развитии. Первая связана с оформлением идеи государства Израиль – «земли обетованной» для всех евреев, где они могли бы обрести чувство родины. Для второй стадии развития сионизма характерно проявление политики угнетения и дискриминации по отношению к иным народам, прежде всего к арабскому народу Палестины, оккупированной Израилем. Сионизму как идеологической концепции свойственна большая гибкость. Националистический элемент дополнен в ней традиционно-шовинистическими и мессианско-избранническими положениями, восходящими к некоторым догматам иудаизма. В идеологических полемиках апологеты сионизма часто используют двойственный характер национализма, апеллируя к его национально-освободительной составляющей и игнорируя факты агрессии и угнетения сопредельных народов.

И. Н. Блохин, Журналистика в этнокультурном взаимодействии, 2013

Этнологическое самосознание – осознание принадлежности к этносоциальной общности; осознание места и роли своей общности в системе межнациональных отношений, осознание самобытности, уникальности своей культуры, понимание своего места в социальном мире. В результате развития актуализируется потребность в самоопределении нации, в создании собственной государственности. В крайнем своем проявлении этнологическое самосознание может принимать формы этноцентризма и национализма. Главная задача этнологического самосознания – формирование национальной идеи. Как только идея оформляется, отражая основные потребности и интересы этнической группы, становится известной и доступной людям, принимается ими, у большинства членов этноса создается впечатление о нации как едином целом, отличном от других, т. е. в сознании людей начинается процесс национального самоопределения. Этнологическое самосознание основывается и на осознании сходства с другими этносами. Поиск общих интересов и взаимовыгодный обмен культурами и материальными ценностями – наиболее перспективный путь развития межнациональных отношений.

С. А. Трифонова, Этнопсихология и конфликтология, 2013

Еще заметнее квазитрадиционная природа русского этнического национализма, одними из первых носителей которого в молодежной среде России были так называемые скинхеды – движение, полностью заимствовавшее свое название, символику и идеологию у молодежных радикальных группировок стран Западной Европы. Лишь в начале 2000-х годов часть этих организаций стала рядиться в одежды русских национальных организаций, что проявилось главным образом в их переименованиях. Если в 1990-х преобладали организации с названиями типа Blood&Honor, то в 2000-х стало больше организаций с названиями, подчеркивающими их национальный русский характер: «Русская гвардия», «Русский кулак», «Русский порядок»… Эти проявления русского радикального национализма (зачастую расизма), как и начало движения исламского фундаментализма, отразили типично молодежные, совсем не традиционные, а скорее революционные (во всяком случае, протестные) настроения, облаченные в форму национальных традиций.

Коллектив авторов, Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов, 2011

Наступление фашизма, рост национализма снова пробудили политическую сторону концепции норманизма. Норманизм становится оружием в руках наиболее реакционных сил. С конца 30-х гг. с норманизмом ассоциируется обязательно антимарксистское понимание исторического процесса. Напротив, почти любая разновидность антинорманизма претендует на то, чтобы выступать от имени исторического материализма. В основном же норманизм отвергается за счет ряда положений, содержание которых было рассмотрено выше. Конкретная аргументация норманистов при этом почти не рассматривалась и постепенно стала выпадать из работ, посвященных началу Руси.

А. Г. Кузьмин, Древнерусская цивилизация, 2013

Авторы послевоенных концепций японской морали отказались от наиболее агрессивных националистических лозунгов «нравственного гегемонизма». Однако в последнее время они всё чаще начинают звучать в работах современных исследователей, стремящихся интерпретировать и использовать традиционные нравственные представления японцев.[95] Причем эти исследователи сознательно смешивают понятия японской общественной официальной морали и нравственные представления японского народа, выдавая их за нечто единое. Прикрываясь целью «духовно объединить» нацию, «встать выше» общественных противоречий, эти идеологи играют на патриотических чувствах японцев, чтобы таким образом способствовать обеспечению стабильности государственной системы и активизации борьбы Японии со своими конкурентами на мировой арене. Однако именно нравственная культура японского народа, ратующая за человечность отношений, взаимное уважение, ненасилие, равенство людей, за их единство в решении общих задач, по сути дела противостоит национализму, на почве которого произрастают идеи шовинизма, милитаризма и гегемонизма. Неслучайно прогрессивные представители японской философской мысли ведут непрекращающуюся борьбу с националистической идеологией, подвергая обоснованной научной критике её мировоззренческие (и этические в том числе) концепции.[96]

Е. Л. Скворцова, Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века, 2014

Особая роль в процессе формирования имиджа государства принадлежит культуре, тому, какие материальные и духовные ценности она экспортирует. Приведем слова З. Бжезинского на эту тему: «Рим экспортировал законы, Англия – парламентскую партийную демократию, Франция – культуру и республиканский национализм, а современные Соединенные Штаты – научно-технические новации и массовую культуру…»[89]. Культура обладает уникальными возможностями, связанными с формированием позитивного образа народов, государств, который в конечном итоге помогает и в решении политических проблем[90].

Н. М. Боголюбова, Межкультурная коммуникация и международный культурный обмен: учебное пособие, 2009

В западной литературе Сингапур имеет репутацию полицейского государства, которое пользуется незрелостью своих граждан[122]. Его даже называют «патологией демократии», которая «не может быть оправдана этнической рознью»[123]. Однако многие иностранные наблюдатели восторгаются «сингапурским чудом». Неоднозначно оценивается Сингапур и своими соседями. В первые десятилетия независимости правительство Сингапура поддерживало тесные отношения с Китайской Республикой на Тайване и всячески дистанцировалось от коммунистического Китая. Положение изменилось после 1990 г., когда Сингапур установил дипломатические отношения с КНР, а этнические китайцы Сингапура стали активно вкладывать капиталы в китайскую экономику. В последнее время руководители КНР объявили Сингапур образцом для подражания именно за то, что в нем идеально сплавлены «авторитарная политика и свободная рыночная экономика»[124]. Правда, насколько гигантский Китай может перенять опыт крохотного города-государства, остается под вопросом. На Тайване же политические силы, рожденные низовым протестным движением, относятся к Сингапуру весьма критически. Так, в связи с недавней кончиной Ли Куан Ю бывший президент Тайваня от Гоминьдана, а ныне лидер радикального крыла тайваньского национализма Ли Дэн-хуэй заявил: «Образ мыслей Ли Куан Ю не совпадал с моим. Я стою за демократическое общество, а Ли Куан Ю проповедовал азиатские ценности и всю эту пятитысячелетнюю историю Китая, и императорский строй. Но в семье все должны принимать участие в управлении»[125]. Впрочем, поборники демократии из рядов Демократической прогрессивной партии «внимательно изучают достижения Сингапура, чтобы понять, как развивать демократию на Тайване»[126].

Чэнь Цзя-вэй, Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация, 2017

Ф. Лист был автором концепции немецкого экономического национализма, изложенной в книге «Национальная система политической экономии». К. Маркс начал, но не завершил критику системы Листа, и об этом очень мало известно[91]. «Немецкий национализм, – как отмечал известный американский исследователь Р. шпорлюк, – касался не только культуры и политики, но также экономических вопросов, включая индустриализацию»[92]. Иными словами, немецкий национализм был вызван трудностями модернизации и вхождения в западное сообщество. Маркс и Энгельс полагали, что эта проблема будет решена посредством революции. Революция должна была ускорить процессы и приблизить Германию к индустриальному развитию Англии. Маркс показывал, что индустриальная революция была источником современного мира, в который Германия стремится и не может попасть. Маркс сосредоточился на классовых конфликтах, следующих за индустриальными революциями, Лист – на национальных. Лист считал основой политического сообщества национальное сообщество, решающее дилемму между свободой и организацией[93]. Теория национализма Листа была теорией индустриализации или модернизации.

В. Г. Федотова, Модернизация и культура, 2015

Наибольшее число исследований было проведено представителями социально-психологического направления. В современной западной этнопсихологии изучение проблем взаимодействия этнофоров из разных этнических групп чрезвычайно актуально. Особый акцент делается на изучении этноцентризма, расизма и национализма. Важнейшими в этом направлении являются проблемы смены этнического самосознания и этнической принадлежности, прекращения существования этноса, растворения одной этнической общности в другой. Американские ученые подходят к этой проблеме с точки зрения так называемой «теории факторов», в которой этническое сознание рассматривается как набор компонентов, или взаимосоотносящихся переменных. Например, отношение того или иного этнофора к другим этносам и даже к своему этносу объясняется посредством таких факторов, как страх, неудачи, ригидность, авторитаризм, отчуждение, борьба за статус, консерватизм, конвенционализм и т. п. При этом делается ссылка на такие «фоновые» факторы, как образование, род занятий, религия, социальная мобильность, местожительство.

Н. А. Спешнев, Китайцы. Особенности национальной психологии, 2011

Поскольку спектр идеологий очень широк, имело бы смысл определить критерии, по которым те или иные из них можно считать частными или общими. Частные идеологии фокусируют свое внимание на отдельных вопросах общественной жизни или имеют отношение к отдельным социальным группам. К таким идеологиям относятся, например, антиклерикализм, движение за права гомосексуалистов, пацифизм, защита животных, а также различные формы расизма, этноцентризма, национализма, интернационализма и регионализма. К общим идеологиям можно отнести либеральные, консервативные и социалистические учения, т. е. те, которые, в большей или меньшей степени, сосредоточены на мироустройстве в целом. С течением времени частные идеологии могут приобретать черты общих; примеры – феминизм и движение «зеленых». Могут также возникать различные сочетания частных идеологий с общими (Будон 1989). Так, некоторые движения «зеленых» в своих версиях нарождающейся идеологии экологизма вписывают свои идеи в контекст марксизма или анархизма (Добсон 1990; Пеппер 1993).

Кристофер Флад, Политический миф. Теоретическое исследование, -1

Абсолютизация принципа общности людей на основе веры на протяжении последующей истории ислама позволяла оправдывать консолидацию этнически разнородных групп населения в пределах одной империи. Поэтому национализм как идеология, утверждающая в качестве фундамента государственности национальное единство и рассматривающая религиозную общность не как приоритетную, а лишь наряду с общностью языковой, территориальной, экономической, культурной и т. д., кажется несовместимой с исламом.

Мехди Санаи, Мусульманское право и политика. История и современность, 2016

С точки зрения инновационных подходов к переговорному процессу в эпоху глобализации важно иметь в виду, что в современном мире продолжается уточнение сути, принципов, ценностей демократии, ее процедур и значимости, высказывается тезис об общем кризисе демократии, содержательном наполнении понятия «суверенная демократия», в том числе и в плане международного права, фиксирующего суверенность национального государства в пределах любых объединений и союзов, что чрезвычайно актуально именно сегодня. Поскольку суверенитет – это, по существу, и есть самостоятельность, самоправомочность государства и большинства его населения, то он напрямую касается демократии, а потому и нарушение суверенитета особенно болезненно сказывается в случае «импорта» и насаждения «готового демократического продукта» вопреки демократической воле народа, порождая хаос и недоверие к демократическим реформам, национализм, этнические конфликты и даже войны.

Я. С. Яскевич, Переговорный процесс в социально-экономической деятельности, 2014

Подлинный патриотизм как высокое ценностное отношение человека к своему Отечеству не приемлет национализма, особенно, в крайне агрессивных формах его проявления. Он органично соединяется с уважением к другим народам и культурам, с толерантностью, т. е. с отношением к людям других народов и культур как к равным себе собеседникам. Такое восприятие и понимание патриотической идентификации наиболее отчетливо проявилось у большинства советских людей в годы тяжелых испытаний Великой отечественной войны. Гордость за удивительные проявления патриотизма и интернационализма советских людей белорусский народ хранит не только в своей исторической памяти, о чем масштабно и с большой теплотой к ветеранам войны свидетельствовали прошедшие в 2015 г. во всех городах и деревнях Беларуси разнообразные мероприятия, посвященные 70-летию Победы над фашистской Германией.

Е. М. Бабосов, Человекомерность социальных систем, 2015

Идеология Исламской революции 1978-1979 гг. в Иране сформировалась в ходе сложных процессов общественно-политического развития этой страны в период 40-70-х гг. XX в., в которых были представлены все основные идейно-политические течения современности: марксизм, либерализм, национализм и т.д. Все эти направления охватывали очень узкий сегмент иранского общества, ориентированный на культуру и ценности западного мира. В это же время в лоне шиитской религиозной традиции вызревала новая идеология, отвечавшая менталитету широких слоев иранского народа и апеллировавшая к традиционным для них религиозным ценностям и установкам. Именно эта идеология сумела в условиях конкуренции с другими идеологическими системами консолидировать общество и мобилизовать его на борьбу с шахским режимом. Следует отметить, что особую роль в формировании этой идеологии сыграло шиитское духовенство.

И. Р. Гибадуллин, Муртаза Мутаххари и Исламская революция в Иране, 2017