Кочевники

Коче́вники — этносы, народы, народности и племена, исторически сложившиеся в кочевых-номадических этнокультурных условиях.

В современное время это люди, постоянно или временно пребывающие в соответствующих культурах и ведущие кочевой образ хозяйства, или культурно-этнически принадлежащие к традиционной кочевой культуре и типу хозяйства. Рождаемость у кочевых скотоводов как правило ниже рождаемости земледельцев. Кочевники были варварами, по единодушному мнению исследователей представляющих оседлые цивилизации, как средневековых европейских авторов, так и представителей оседлых цивилизаций Азии, от древнего Чина, Сина (Китая) до Персии и иранского мира.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Еще одна гипотеза объясняет возникновение городов-государств Шумера взаимодействием оседлого земледельческого населения Месопотамии и кочевых племен окружающих территорий. Видимо, данный фактор также следует принять во внимание, но и он не может быть единственным, хотя, конечно, такие контакты вполне могли играть роль катализатора в становлении государства. Если судить по письменным источникам, относящимся к более позднему времени, то отношения между оседлыми общинами и кочевниками строились на взаимной подозрительности, а то и открытой вражде и военных столкновениях. Такие отношения, отраженные в клинописных текстах III–II тыс. до н. э., сохранялись вплоть до недавнего времени. «И все-таки, – отмечает К.К. Ламберг-Карловски, – несмотря на враждебность во взаимоотношениях кочевники благодаря мобильности, пастушескому образу жизни были необходимы жителям земледельческих поселений для общения, торговли и разведения домашнего скота, в частности, овец и коз. Номады обладали ценной информацией. Благодаря постоянным миграциям они всегда знали, где можно найти те или иные ресурсы, и были в курсе политических событий в разных районах. Эти миграции также позволяли им выступать в роли посредников в обмене товарами и идеями между оседлыми жителями горных областей и обитателями месопотамской равнины».

В. И. Гуляев, Шумер. Вавилон. Ассирия: 5000 лет истории, 2005

В этой ситуации тюрки не только играли роль посредников, но одновременно развивали и собственную культуру, которую они считали возможным противопоставить культуре Китая, и Ирана, и Византии, и Индии. Эта особенная степная культура имела древние традиции и глубокие корни, но известна нам в значительно меньшей степени, чем культура оседлых стран. Причина, конечно, не в том, что тюрки и другие кочевые племена были менее одарены, чем их соседи, а в том, что остатки их материальной культуры – войлок, кожа, дерево и меха – сохраняются хуже, чем камень, а потому среди западноевропейских ученых возникло ошибочное мнение, что кочевники были «трутнями человечества» (Виолле ле-Дюк). Ныне археологические работы, проводимые в южной Сибири, Монголии и Средней Азии, ежегодно опровергают это мнение, и вскоре наступит время, когда мы сможем говорить об искусстве древних тюрок. Но еще более, чем материальная культура, поражают исследователя сложные формы общественного бытия и социальные институты тюрок: эль, удельно-лествичная система, иерархия чинов, военная дисциплина, дипломатия, а также наличие четко отработанного мировоззрения, противопоставляемого идеологическим системам соседних стран.

Лев Гумилев, Древние тюрки

В эту пору и начинается распад уже самой иранской общности. Отличия между её племенами в культуре, языке, даже в хозяйственных навыках становились всё глубже. Решающее значение для ослабления связей между разными ветвями иранцев имел переход северных степных племен к кочевому скотоводству. Осваивая непригодные для первобытного земледелия пространства, сначала как выгоны для скота, а затем как основную среду обитания, северная часть иранцев отказалась от земледелия вовсе. Но в продуктах его кочевники продолжали нуждаться. Это могло вести к своеобразным договорным и меновым отношениям с соседними земледельцами. Но если разделение труда не складывалось, то хорошо организованные степные скотоводы брали необходимое силой. Потому с этих пор земледельческие племена Средней Азии и Иранского нагорья становятся мишенью постоянных набегов для северных соседей. Южане уже не желали признавать кочевников за ариев, за «иранцев», оставив это имя для себя, а врагов именуя «турья», «турами», их страну – «Туран». Впрочем, сами кочевники отнюдь от имени ариев не отказывались. Во всяком случае, античные географы знают в «азиатской Скифии» народы с такими названиями. Корень «Арья» встречается в именах европейских скифов. В итоге же имя арьев возродилось в Северном Причерноморье как название могучего кочевого племени аланов – арианов, «арийских людей».

Сергей Алексеев, Скифы. Исчезнувшие владыки степей, 2015

Совершенно иную картину представляет евразийская степь. Казалось бы, здесь, где основой жизни было экстенсивное кочевое скотоводство, изменение природы не должно было бы иметь места. А на самом деле степь покрыта курганами, изменившими ее рельеф, стадами домашних животных, которые вытеснили диких копытных, и с самой глубокой древности в степях, пусть не надолго, возникали поля проса. Примитивное земледелие практиковали хунны, тюрки и уйгуры. Здесь видно постоянно возникающее стремление к бережному преобразованию природы. Конечно, в количественном отношении, по сравнению с Китаем, Европой, Египтом и Ираном, оно ничтожно и даже принципиально отличается от воздействия на природу земледельческих народов тем, что кочевники пытались улучшить существующий ландшафт, а не преобразовать его коренным образом, но все-таки мы должны отнести евразийских кочевников к второму разряду нашей классификации, так же как мы отнесли туда ацтеков, но не тлинкитов. Как бы парадоксальны ни представлялись, на первый взгляд, эти выводы, но, чтобы получить научный результат исследования, мы должны выдержать наш принцип классификации строго последовательно.

Лев Гумилев, Этносфера: история людей и история природы

Но первым людям предстояло преодолеть существенное ограничение: для оседлой жизни они были слишком агрессивны. Ранние человеческие общества – это малочисленные родоплеменные группы охотников и собирателей, чья жизнь проходила в постоянной войне всех со всеми. Еще 35 000 лет после исхода из Африки первобытные кочевники не могли перейти к оседлости. Далеко не сразу людям удалось хоть немного умерить агрессию. Когда интенсивность вражды ослабла, в разных популяциях по всему обитаемому миру появились грацильные, т. е. более изящного сложения люди. Около 15 000 лет назад на Ближнем Востоке человек наконец совершил решающий поворот в образе жизни, основав первые постоянные поселения. Вместо эгалитаризма охотников-собирателей, не обремененных имуществом, в оседлых сообществах люди выработали сложные общественные структуры с элитами, различными ролями и функциями, а также с собственностью. Впервые в истории люди стали производить и заготавливать излишки продовольствия и других продуктов, что повело к усложнению социального устройства и активизации контактов между разными племенами.

Николас Уэйд, На заре человечества: Неизвестная история наших предков, 2006

При поверхностном взгляде на историю Северного Причерноморья может показаться, что эта территория представляла из себя некий проходной двор по которому периодически проносилась очередная орда кочевников, сметая все на своем пути. Так ли это? Нет. Изменение политической картины степной жизни еще не означало какого-то существенного изменения этнической мозаики или же антропологических параметров населения. В южнорусских степях, к примеру, после утери печенегами политической власти, с середины XI века, до явления моголов в середине XIII в., в Степи доминировали половцы, западную ветвь которых ромеи называли куманами. Половцы обычно считаются мигрантами, но здесь вот что интересно. По словам С.А. Плетневой: «… антропологическое обследование кочевнических черепов X–XIII вв. показывает, что население того времени внешне почти не отличалось от жителей степей VIII – начала X в.».[132]

К. А. Пензев, Альтернативная история России. От Михаила Ломоносова до Михаила Задорнова, 2016

Этнические процессы в Днепровско-Донском междуречье проходили в тесной связи с экономическим развитием и социальными изменениями. Кочевники постепенно переходили к осёдлому пастушеству, однако в военной организации, в экономике и быту сохраняли выработанные столетиями традиции кочевничества. Проживая в вежах со стадами, они начинали активно использовать оседлые укрепления. На это указывали летописцы в описании действий чёрных клобуков в случаях опасности: «…Жёны своя и дети своя в городех затворише на Поросье, а сами приехаша к Изъяславу всеми своими силами»{107}.

С. С. Ахматнуров, Казаки Золотой Орды, 2017

Из разнообразных народностей только кочевники в дальнейшем сыграют важную роль в нашем рассказе о преображении варварской Европы в 1-м тысячелетии, но и то косвенную, а следовательно, нет необходимости подробно описывать их уклад. Довольно будет сказать, что к началу этого периода племена кочевников уже давно скитались по землям к юго-востоку от Карпатских гор и к северу от Черного моря. Географически этот район опять-таки является частью Великой Европейской равнины, однако скудость летних осадков делает земледелие здесь по меньшей мере сложным, если не невозможным. К востоку от Дона дожди столь редки, что без ирригации заниматься сельским хозяйством попросту невозможно, а поскольку эта технология не была принесена в эти земли в античную эпоху, там сохранялась лишь традиционная степная растительность – трава. К западу от Дона влаги для культивации достаточно, однако эти долины находятся слишком близко к засушливой зоне, недалеко от побережья Черного моря, где опять же начинаются степи. Поэтому не следует удивляться тому, что господство над этой территорией во времена Античности получали то кочевые народы, то оседлые племена земледельцев. По рождению Христа германоязычные бастарны и певкины, пришедшие в эти земли в III веке до н. э., по-прежнему оставались их полноправными хозяевами, однако вскоре их разбили кочевые племена сарматов, пронесшиеся по этим степям в I веке н. э.[7]

Питер Хизер, Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы, 2009

Причины, породившие интенсивное освоение Северо-Восточной Руси, по мнению ученого, носили комплексный характер. Первая из них более высокий естественный прирост населения «на спокойном севере», где оно не встречало таких препятствий, как «на опасном юге». Вторая «прилив» населения с юга, обусловленный натиском кочевников (печенегов, половцев) и частыми разорительными усобицами князей. Третья влияние характера хозяйственной деятельности древнерусского населения (экстенсивное земледелие, рыбная ловля, охота, бортничество), которая заставляла его «раскидываться мелкими поселками на большом пространстве». И, наконец, четвертая «благоприятная этнографическая обстановка» на севере[227]. Продвижение это происходило не без борьбы колонистов с аборигенами, но «нередко устанавливалось и мирное сожительство славян с финнами, которое, весьма вероятно, уже в древнейшие времена вело к их смешению»[228]. Этими факторами можно объяснить, считал Любавский, резкое усиление в конце XII начале XIII в. Галицко-Волынского и Владимиро-Суздальского княжеств.

М. К. Любавский, Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно, 2012

Славяне продвигались главным образом на юг к Фессалонике (через нынешнюю Югославию к нынешним Салоникам). Их продвижение было, пожалуй, сильнее всего в VI веке, когда Тиберий II был вынужден оставить эту границу открытой из-за большей угрозы с востока. Славяне не оказали серьезного влияния на население Фракии, сохранившее свои основные характеристики, несмотря на усилия Льва III, который переселил сюда в первой половине VIII столетия жителей с восточных границ, чтобы создать надежный заслон от набегов кочевников. Вопреки распространенному мнению, влияние славян на население Греции также было не слишком существенным. Сельское население было оттеснено на юг и даже за море, что привело в то время к увеличению числа греков на Сицилии. Славяне проникли тогда на Пелопоннес. Однако города остались практически нетронутыми, а случайно появлявшиеся там чужаки быстро ассимилировали. Результатом подобных набегов и вторжений было нарушение устоявшегося привычного уклада жизни, то есть воздействие было довольно поверхностным, в отличие от так называемого глубинного влияния, которое отражается на характере и природе обитателей этих краев.

Д. Т. Райс, Византийцы. Наследники Рима, -1

В эпоху среднего каменного века – мезолита (IX-VII тыс. до н. э.) – под воздействием серьёзного похолодания, так называемого «малого ледникового периода», племена, проживавшие в Центральной Европе, начинают расселение из данного региона. Они были предками большинства народов Евразии и Северной Африки. Учёные назвали эти племена ностратическими (от лат. «noster» – «наш»). Часть последних ушла далеко на юг, в нынешнюю Восточную Турцию и Курдистан. Здесь эти позднемезолитические племена освоили азы производящего хозяйства – земледелия и скотоводства, создали очень развитую для того времени протогородскую цивилизацию, строили храмы Матери богов и её мужа-дракона – подателя дождя. Они были предками большинства народов Европы, Ирана и Индии, и учёные называют их индоевропейцами. Примитивное земледелие, однако, довольно быстро привело к засолению почв и голоду. Тогда в конце VII тыс. до н. э. индоевропейцы вернулись в Северное Причерноморье и на Дунай, где создали матриархальную энеолитическую культуру (культуру медно-каменного века). Засуха V–IV тыс. до н. э. превратила часть из них в скотоводов. Они называли себя «арья» (первоначально просто – «кочевник»), и стали предками народов Ирана, Индии и, до IV в. н. э., Великой Степи, которая называлась тогда Тураном. Они изобрели колесные повозки и лёгкие боевые колесницы, приручили лошадь и создали конницу, постепенно перешли к патриархату. Власть здесь стали захватывать воины-профессионалы, потеснившие прежнюю знать – жрецов. Другие же индоевропейские племена отступили в Среднюю Европу, образовав так называемый дреенеееропейский массив, где они долго сохраняли древнюю «священную демократию» и ряд черт матриархата. Эти племена занимались, в первую очередь, земледелием. Между земледельцами и скотоводами шли почти постоянные войны.

И. В. Лисюченко, История России до ХХ века. Учебное пособие, 2013

Начало истории человечества Ратцель связывал с освоением моря. Народоведение несовершенно, если оно изучает только земледельцев и скотоводов, кочевников и охотников. Морские народы являются подлинными двигателями истории, распространяясь с берега на берег, с острова на остров, они несут свою, более развитую оригинальную культуру. Морская кочевая жизнь обусловлена избытком населения. История Египта и Китая, где подобного явления не наблюдалось, однообразна, она рано приходит к застою. Ратцель делает вывод, что на континенте возможны лишь полукультуры, а пастушеские народы вообще враждебны культуре; настоящие мировые державы владели морем – Рим, Испания, Англия.

А. В. Гвоздев, Геополитические аспекты философии культуры славянофилов. Монография, 2019

В VI веке они поработили другой родственный им народ, чтобы установить свое господство над территорией, ставшей известной как Монголия. Оттуда они распространились по обширному участку степи в северном, южном и западном направлении и основали империю кочевников – крупнейшую из всех доселе известных. Теряя единство по мере расселения, они тем не менее сохранили отчетливые расовые и языковые признаки. Их чувство общности было настолько сильным, что в своем языческом поклонении земле, воздуху, огню и воде они считали силы природы тоже турецкими. Миновав стадию примитивного пастушеского варварства, турки создали в рамках патриархального кланового общества свою собственную цивилизацию с правителями. И она была чем-то большим, чем просто старейшины племен и вассальные племена под их властью.

Джон Патрик Бальфур, Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв., -1

Большинство кочевников являются скотоводами и для получения пищи и одежды рассчитывают на свои стада. Хорошие пастбища, таким образом, становятся их первостепенной потребностью, самой предпосылкой их жизни, и поэтому все племя в целом всегда готово отстаивать свое право на обладание такими землями и, если понадобится, защищать их. Обычно пастбища не захватываются случайно в результате какой-то сезонной стычки, не приобретаются в ежегодной борьбе, а традиционно связаны с конкретными племенами. Причем границы их территорий обозначены четко, и их право собственности известно так же точно, как и границы пахотных земель среди сельскохозяйственных общин. В результате племя часто проводит годы в одном и том же регионе, перебираясь с одних и тех же зимних пастбищ на одни и те же летние луга, как это делали их предки из поколения в поколение до этого.

Т. Т. Райс, Скифы. Строители степных пирамид, -1

В данном случае четко прослеживается одно из важнейших противоречий кочевой жизни вообще. Поскольку скот являлся личной собственностью (собственностью семьи), то для каждого кочевника, а особенно для богатого скотом, куда удобнее было кочевать отдельным аилом. Привольно, никто не мешает, нет бедных родовичей-нахлебников. Однако такое кочевание становится приемлемым только при достаточно высоком уровне безопасности. В условиях постоянных набегов, грабежей и межродовых войн – а именно такова была ситуация в XII веке – аильный способ, при всех своих плюсах, становился слишком опасным. Надо было искать выход, и тогда возникли курени – фактически укрепленные поселки, где в середине кольца стоял шатер старшего, а вокруг, концентрическими кругами, повозки и юрты младших родовичей. Применялся, по-видимому, и смешанный способ, когда владельцы жили в куренях в целях личной безопасности, а стада их вместе с подневольными пастухами кочевали аилами. При этом в случае набега на аил из куреня могла прийти быстрая помощь, а при превосходстве нападавших в самом курене можно было успешно держать круговую оборону. Таким образом, в XII веке два способа кочевья соседствовали друг с другом. Позднее, с созданием империи Чингисхана, куренной способ отмирает, так как вместе с имперским порядком пришла и безопасность, жестко контролируемая Ясой[29].

А. А. Доманин, Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники, 2010

Наиболее радикальная версия этой мифологемы утверждает, что формирование тюрок в целом происходило не в глубинах Азии, как считают большинство специалистов, а в Волжско-Уральском регионе, начиная, по меньшей мере, с IV тыс. до н. э. Тем самым тюркам фактически приписываются все достижения ираноязычных кочевников. Одновременно тюрки рисуются автохтонами европейских степей, великими путешественниками и культуртрегерами. Этот этногенетический миф содержит такие важные для балкарского самосознания положения, как автохтонность в Европе в целом и на Северном Кавказе в частности (тем самым балкарцы объявлялись изначально европейским народом), обширность занимаемой предками территории (евразийские степи, Северный Кавказ и даже Месопотамия), необычайная древность (6–7 тыс. лет), участие в создании древнейших государств и цивилизаций.

Коллектив авторов, Что нужно знать о Северном Кавказе, 2006

Однако к 1500 г. н. э. древнеиндейские культуры востока и юго-запада находились в состоянии упадка и проходили через стадию коренных изменений. Время расцвета индейской культуры в ее первозданном, так сказать, нетронутом виде прошло. Европейцы были весьма удивлены, встретив у местного коренного населения глубокие, уходящие корнями в далекое прошлое культурные традиции, которые, однако, находились в состоянии упадка. Позднее американцы попытаются представить индейца лишь как дикаря, поскольку, во-первых, его образ жизни был чужд и непонятен белым переселенцам, а во-вторых, им было выгодно очернить коренных жителей Америки, чтобы иметь оправдание вытеснению индейцев с их земель и фактическому уничтожению индейского образа жизни. Однако в наше время такие ухищрения уже не проходят. Следует признать, что выдуманный и насажденный образ индейца не имел ничего общего с реальной действительностью: это был не темный кочевник, а обладавший высокой самобытной культурой мастер, достигший в свое время неоспоримых высот и в искусстве, и в ремеслах, и в архитектуре, и в сельском хозяйстве. Европейцы появились в Америке тогда, когда индейская культура находилась в нижней точке своего цикла; и кто знает, каких новых высот она достигла бы в своем развитии, когда «качели» пошли бы вверх, не будь вмешательства европейцев?

Д. М. Уайт, Индейцы Северной Америки. Быт, религия, культура, -1

Русская идентичность мыслилась древнерусским книжникам как территориальная, государственная и, естественно, конфессиональная (православно-христианская), но не как собственно этническая. Возможно, в этом сказалась обширность и пестрота «областных» ее элементов и неславянское происхождение собственно «русской» социально-политической элиты. Возможно, это связано с тем, что «основным катализатором формирования этноконфессионального самосознания явились недружественные контакты с соседями-иноверцами, прежде всего – кочевниками» (А. В. Лаушкин), что, естественно, усиливало в этом самосознании религиозный компонент. Возможно – с отсутствием прямого влияния на культуру КР античной традиции, в которой представление о народах, как субъектах истории, занимало важное место. И уж если так русскую идентичность «воображали» интеллектуалы, то что говорить о народном большинстве – крестьянах, чей кругозор редко превышал пределы родного села. Так или иначе, но эта идущая издревле особенность русского самосознания дает знать о себе практически на всем протяжении нашей истории, вплоть до сегодняшнего дня, существенно затрудняя формирование русской нации.

С. М. Сергеев, Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия, 2017

Все славянские племена говорили на одном языке, хорошо понимали друг друга и объединялись в борьбе с многочисленными ордами кочевников. Их объединяло не столько родство, сколько общественные связи и отношения, вид деятельности, необходимость выживания в окружающей среде, единая власть князя и общая территория. Преобладающими видами занятий были земледелие, скотоводство, рыболовство, зарождавшиеся ремесла и необходимый обмен товарами (торговля).

А. И. Толстая, История государства и права России, 2010

И ведь во всех странах и у всех этносов наблюдается та же картина. В VIII в. до н. э. так возникли этносы – создатели и носители античной культуры: Рим, Эллада и Персия – и почти одновременно (в исторических масштабах) погасли. В I–II вв. готы начали Великое переселение народов, даки погибли в борьбе с Римом, а крошечные христианские общины выросли в золотую Византию; и тоже инерции хватило на 1200 лет, кроме тех случаев, когда процесс был оборван вмешательством со стороны. В VI–VII вв. аналогично проявили себя арабы, раджпуты (этнос, смешанный из аборигенов и мигрантов: саков, согдийцев, эфталитов), тибетцы, средневековые китайцы и японцы. В IX в. в Западной Европе начались походы викингов, феодальные войны, реконкиста и образование наций, из которых лишь немногие дотянули до XX в. В XIV в. появились великороссы, турки, абиссинцы – ныне это молодые народы; перед ними будущее. Прочие примеры опускаем, ибо мысль ясна: кочевники Великой степи развивались так же, как и все прочие этносы, и если скифский виток этногенеза был нарушен и оборван внезапно возникшим хунно-сяньбийско-сарматским толчком, то это только показывает, что этногенные взрывы – явление природы.

Л. Н. Гумилев, Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации, -1

Процесс постепенного изменения расового облика тюркских кочевников под влиянием вековых движений с востока монголо-тунгусо-маньчжурских племен являлся неизбежным. Наряду с названным, существовал другой, и судя по имеющимся историческим сведениям, гораздо более серьезный источник формирования полиформизма расовой конституции тюркских кочевников нового времени [8, с. 170].

А. Г. Оловинцов, Тюрки или монголы? Эпоха Чингисхана, 2018

На ход их исторической жизни оказали огромное влияние новые пришельцы в южнорусские степи – тюрки. Их появление должно было изменить отношения между южными и центральными племенами восточных славян; тюрки должны были занять известное положение по отношению тех и других и этим видоизменить ход исторической жизни всего восточного славянства, оказать тем самым значительное влияние на его дальнейшую судьбу. Насколько и как повлияло соседство кочевников на жизнь политическую Древней Руси, каковы были отношения между тюрками и славянами, – проследить это и заставляет цель нашей работы. Мы не могли обойти при этом и вопроса о взаимном племенном родстве и племенном происхождении печенегов, торков и половцев. Это сделать было необходимо и потому еще, что до сих пор в науке существуют некоторые спорные вопросы. Таков вопрос об узах и торках, с которым связан другой – об узах и кипчаках.

П. В. Голубовский, Печенеги, торки и половцы, 1884

На рубеже IX-VIII вв. до н.э. в степях Центральной Азии сложился комплекс кочевых этносов, в котором ведущую роль играли хунны. Туда входили также динлины, дунху (предки сяньбийцев и монголов), усуни, кочевые тибетцы Амдо из предгорий Куньлуня. Эта многоэтническая целостность находилась в оппозиции к древнему Китаю и ираноязычному Турану (юечжи) [3]. Вплоть до 209 г. до н.э. история кочевников письменными источниками практически почти не освещена, конец же этой фазы известен достаточно подробно. Большую часть сил хунны тратили на отражение ханьской (китайской) агрессии, благодаря чему смогли сохранять независимость и целостность своей степной державы до конца I в. н.э. [4]

Л. Н. Гумилев, Люди и природа Великой Степи, 1987

Отмеченная неполнота в исследованиях Великого переселения народов естественна, поскольку масштабность этого явления затрудняет возможность квалифицированного изучения его одним автором – ему необходимо быть одновременно по меньшей мере германистом, славистом и специалистом по истории кочевников. В настоящей работе делается попытка преодолеть это препятствие путем объединения усилий трех авторов, представляющих три данных ответвления исторической науки. В работе рассматриваются социальные и этнополитические процессы, происходившие у германцев, славян и кочевников Восточной Европы в ходе Переселения, их причины и результаты. Верхней хронологической гранью исследования для германцев и славян является окончание миграций и начало образования государств, для кочевников – образование Первого Болгарского царства в конце VII в.

В. П. Буданова, Великое переселение народов: этнополитические и социальные аспекты, 2017

Решающий прорыв на восток, в глубь Евразии был осуществлен в годы правления первого и самого жестокого русского царя Ивана IV Грозного. При нем в остром противоборстве с Крымским ханством и Османской империей были подчинены Казанское и Астраханское ханства и совершено вторжение в Сибирское ханство, подчиненное уже после смерти Ивана IV. В результате, опорные центры мусульманской цивилизации в Евразии, осколки монгольского «ритма Евразии», населенные кочевниками и полукочевниками, перешли под контроль земледельческой Московской Руси. Уместно подчеркнуть, что кочевые государства степей и полупустынь Евразии вполне соответствовали структуре мусульманской цивилизации и куда меньше почти исключительно земледельческой России. Хотя главные регионы этой цивилизации были земледельческими (Египет, Ирак, Анатолия, частично, Иран) практически повсеместно на ее пространстве проживали кочевники. А само земледелие имело оазисно-ирригационный характер. Неудивительно, что Крымское ханство, будучи полукочевым государством, 300 лет оставалось форпостом мусульманской цивилизации в западной Евразии. Закономерно, что России пришлось вести упорную борьбу с Турцией и Крымом после захвата евразийских ханств.

А. С. Смирнов, История южной Руси, 2008

Между тем, произошло то, чего, видимо, не ожидал и Прицак, связывавший украинскую национальную идею исключительно с христианством. Подготовка к празднованию юбилея не только стимулировала целый вал художественной и научно-популярной литературы, посвященной ранним славянам, но и создала почву для роста неоязыческих настроений, хорошо вписавшихся в тот общественно-политический климат, который характеризовался интенсивной антихристианской пропагандой, сочетавшейся с ростом этнических национализмов. В те годы в украинской литературе возникла целая школа, искусственно занимавшаяся оживлением интереса к древним «славяно-русам», их дохристианским верованиям, их исконным землям, которые обычно помещали в Северном Причерноморье («земля Трояна»), и их борьбе с заклятыми врагами. При этом в качестве последних византийцы постепенно теряли свои былые позиции, тогда как образ степных кочевников становился все более притягательным (Плачинда 1982а, 1982б; Шевчук 1980, 1989; Iванченко 1982, 1984, 1988). Такие произведения не просто яркими красками рисовали языческую древность и языческую религию, но делали их символом величия предков и порой прямо или косвенно порицали христианство за разрушение этого древнего наследия. Во второй половине 1980-х годов на Украине начали обретать силу идеи о тождестве древних славян со скифами, сарматами и гуннами (см., напр., Василенко 1988, 1991).

В. А. Шнирельман, Русское родноверие. Неоязычество и национализм в современной России, 2012

Решающий прорыв на восток, в глубь Евразии был осуществлен в годы правления первого и самого жестокого русского царя Ивана IV Грозного. При нем в остром противоборстве с Крымским ханством и Османской империей были подчинены Казанское и Астраханское ханства и совершено вторжение в Сибирское ханство, подчиненное уже после смерти Ивана IV. В-результате, опорные центры мусульманской цивилизации в Евразии, осколки монгольского «ритма Евразии», населенные кочевниками и полукочевниками, перешли под контроль земледельческой Московской Руси. Уместно подчеркнуть, что кочевые государства степей и полупустынь Евразии вполне соответствовали структуре мусульманской цивилизации и куда меньше почти исключительно земледельческой России. Хотя главные регионы этой цивилизации были земледельческими (Египет, Ирак, Анатолия, частично, Иран) практически повсеместно на ее пространстве проживали кочевники. А-само земледелие имело оазисно-ирригационный характер. Неудивительно, что Крымское ханство, будучи полукочевым государством, 300 лет оставалось форпостом мусульманской цивилизации в западной Евразии. Закономерно, что России пришлось вести упорную борьбу с Турцией и Крымом после захвата евразийских ханств.

А. С. Смирнов, Проект Новороссия. История русской окраины, 2015

Благодаря различным источникам информации мы имеем возможность составить достаточно ясное представление о социальных условиях, в которых жили древние семиты. Эти люди были пастухами-кочевниками; они вели полностью кочевой образ жизни во внутренней пустыне, когда одомашнивание верблюда сделало это возможным, и частично кочевой образ жизни, пася стада овец и ослов на краях пустыни. Процесс перехода полукочевых племен к оседлости можно наблюдать и в наши дни. Иногда племена, живущие в пустыне, имеют стоянки, куда возвращаются весной, когда солнце начинает сжигать траву и осушать колодцы. Порой у них нет собственных стоянок, но есть договоренность с оседлыми племенами, по которой кочевникам предоставляются пастбища в обмен на защиту. Переход к оседлому образу жизни происходит, когда полукочевое племя или часть его перестает возвращаться в пустыню на зиму и начинает обрабатывать землю. В целом это естественная и мирная эволюция, но могут иметь место и эпизоды насилия, если, например, оседлые племена не хотят соглашаться с кочевниками.

Сабатино Москати, Древние семитские цивилизации, 1949

С другой стороны, русская дореволюционная и советская историографии оценивали влияние Золотой Орды на историю России как исключительно отрицательное, как «татарское иго». В интерпретации господствующего эволюционизма кочевники вообще считались отсталыми и должны были быть цивилизованы прогрессивными русскими европейцами. Достижения монголо-татар в области военной и государственной организации, налоговой системы, коммуникаций, международной торговли и культурного обмена не были оценены. Подобные интерпретации применялись и к проблеме «присоединения» новых территорий к России, которые были оправданы историками. Однако, советские историки в 1920-х и 1930-х годах отказались от такого евроцентристского, колониального мировоззрения и интерпретировали экспансию России как серию военных и политических захватов, которым нерусские с основанием сопротивлялись. Под воздействием советского патриотизма и догмы о «дружбе народов» советская историография с конца 1930-х годов вернулась к оценке процесса присоединения новых территорий к России сначала как к «наименьшему злу» (ввиду опасности господства над ней других отсталых стран), а затем как к абсолютно прогрессивному явлению, потому что нерусские народы, таким образом, приближались к братскому русскому народу, вместе с которым пожинали плоды цивилизации и Великой Октябрьской социалистической революции. К такой интерпретации подходит и то, что конкуренты России в процессе экспансии – Османская империя, Польско-Литовское королевство, Швеция или Иран – обычно считались отсталыми или, по крайней мере, чужими и агрессивными державами. Другие интерпретации, особенно со стороны историографий нерусских народов, не допускались7.

Сборник статей, Российская империя в сравнительной перспективе, 2004

Греческую понтийскую цивилизацию подробно описали Миннс и Ростовцев. Греки, поселившиеся на северных берегах Черного моря (Понт), обнаружили, что южнорусские степи принадлежали скифам, которые, вероятно, представляли собой аристократию алтайских кочевников. Они говорили на языке алтайской группы и относились к иранской культуре; они подчинили себе множество народов, многие из которых занимались земледелием. Под патронажем скифских вождей расцвело замечательное искусство, возникшее под влиянием греческой, иранской и верхнеазиатской культур. Экономика скифов, основанная на скотоводстве и земледелии, дополняла экономику греческих городов-государств, и в течение нескольких веков греческие колонии и скифские вожди Северного Причерноморья богатели за счет процветавшей торговли между степью и средиземноморскими странами. От поставок скифского зерна зависели даже Афины, особенно в годы Пелопоннесской войны. Понтийский регион играл важную роль в политике всего эллинского мира. Пейскер утверждал, что огромная потребность Греции в зерне заставляла кочевников-скифов продавать грекам весь урожай пшеницы, собранный народами Северного Причерноморья, которые им подчинялись. Он подчеркивал, что Геродот объединял под именем «скифы» самые разные племена – кочевые и оседлые, которые имели, очевидно, разное происхождение. Эти племена выращивали зерно «не для питания, а для продажи», и Пейскер не сомневался, что среди этих сельскохозяйственных племен находились и славяне.

У. Э. Аллен, История Украины. Южнорусские земли от первых киевских князей до Иосифа Сталина, 1940

Помимо электровой вазы, изображения скифов имелись и на ряде штампованных бляшек из Куль-Обы. Большая серебряная с позолотой ваза из кургана Чертомлык (в 20 км от города Никополь; раскопан в 1862 г.) украшена сценой ловли скифами диких коней. И там тоже ни о каких раскосых лицах говорить не приходится. И Блок, и Васнецов стали жертвой распространенного заблуждения. Оно чрезвычайно живуче, поскольку человек бессознательно ориентируется на современную политическую карту. Отсюда и проистекают ложные стереотипы обманутого сознания и разного рода комплексы относительно молодости русского народа и принципиальной недопустимости присутствия наших предков в глубинах Азии. В этом смысле примечательно название васнецовской картины. До прихода скифов южные области России населяли потомки арийских племен, в том числе и киммерийцы. Их художник назвал русскими и противопоставил скифам. Относительно внешнего вида кочевников он, безусловно, ошибся. Но насколько близки к коренному населению они были в культурном плане?

А. А. Абрашкин, Да, скифы мы! «Откуда есть пошла Русская Земля», 2014

Поэтому эти события, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Ухудшение же было причиной выселения кочевников мелкими группами, обычно оседавшими на степных окраинах. Такие неэффектные передвижения выпадали из поля зрения историков и географов, обращавших внимание на события мирового значения, и отсюда возникла путаница, при которой сопоставление исторических событий и явлений природы казалось бессмысленным. На самом же деле, установив два типа передвижений кочевых народов, мы можем сопоставить их с увлажненностью степной зоны без каких бы то ни было натяжек. Тем самым, но обратным ходом мысли, можно восстановить изменения климата за те три тысячи лет, история которых известна по письменным источникам. Этот новый подход к фактам основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии и этнографии. Он не имеет ничего общего с «географическим детерминизмом» Монтескье и Л.Мечникова, которые сводили объяснение исторических событий и «духа народов» к географическим факторам.

В. Г. Манягин, Хазары. Таинственный след в русской истории, 2010

Карт с расселением скифов великое множество. Они отражают разные представления их авторов, включают в ареал распространения скифов другие народы под различными именами. А кроме того они отличаются временем своего создания и трудностью определения границ при подвижном быте кочевников. Некий усредненный вариант, дающий приблизительную территорию, занимаемую скифами по представлениям европейцев, представлен ниже.

Г. Н. Марков, От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян, 2014

Во второй половине столетия, в основном стараниями американского профессора Марии Гимбутас, в науке утвердилось мнение, что эта прародина располагалась в причерноморских или прикаспийских степях (собственно, эту теорию выдвинул еще в 1869 году Теодор Бенфи). Древние арии были кочевниками, воинами (в отличие от миролюбивых жителей старой Европы), именно с помощью изобретенных ими боевых колесниц они могли одерживать победы и покорять земледельческие цивилизации Старого Света. Эта т. н. курганная теория доминирует в науке и сейчас, хотя предостаточно и других версий, как «европейских», так и «азиатских».

А. Е. Виноградов, Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?, 2013

Поэтому эти события, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Ухудшение же было причиной выселения кочевников мелкими группами, обычно оседавшими на степных окраинах. Такие неэффектные передвижения выпадали из поля зрения историков и географов, обращавших внимание на события мирового значения, и отсюда возникла путаница, при которой сопоставление исторических событий и явлений природы казалось бессмысленным. На самом же деле, установив два типа передвижений кочевых народов, мы можем сопоставить их с увлажненностью степной зоны без каких бы то ни было натяжек. Тем самым, но обратным ходом мысли, можно восстановить изменения климата за те три тысячи лет, история которых известна по письменным источникам. Этот новый подход к фактам основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии и этнографии. Он не имеет ничего общего с «географическим детерминизмом» Ш. Монтескье и Л. Мечникова, которые сводили объяснение исторических событий и «духа народов» к географическим факторам.

Л. Н. Гумилев, Открытие Хазарии, -1

Греческие города-государства были небольшим подобием греческого рабовладельческого мира. Большинство колоний были совершенно независимы друг от друга. Это были рабовладельческие республики. Только в Пантикапее утвердилась тирания. Греческие города вели активную торговлю с государствами Средиземноморского бассейна. В Грецию поставлялись соль и хлеб, которого там не хватало. Греческие города северного Причерноморья вывозили скот, медь, воск, меха, строевой лес, рабов. Активная морская торговля способствовала углублению развития товарного производства. В северном Причерноморье сложились крупные земельные латифундии. Греческие города-государства активно контактировали с племенами причерноморских степей. Издревле их населяли киммерийцы (их этническая принадлежность остается невыясненной до сих пор; в науке высказано предположение, что это были индоиранцы, но ряд историков и археологов не разделяет этого положения). Киммерийцы были кочевниками, к VIII в. до н. э. у них сложился союз племен. Однако в VIII–VII вв. до н. э. он был разбит скифами, пришедшими в причерноморские степи с Востока (видимо, с Алтая) из-за Дона. У скифов был мощный племенной союз, сложившийся, по Геродоту, вокруг царских скифов.

В. И. Моряков, История России IX – XVIII вв., 2010

Россия, добиваясь признания в Европе, смогла завоевать его, наращивая могущество, основанное на единстве, достигнутом между европейским наследием Руси и ее азиатским предназначением, проистекающим из территориальной непрерывности континента. Н. Алексееву удалось сформулировать властно-политическое измерение «русской идеи». Он считал, что: «…вся наша история и есть, прежде всего, борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии». Далее он писал: «Государство наше родилось в процессе суровой долголетней борьбы с азиатскими кочевниками, которые были сначала победителями, а потом постепенно стали побежденными. Государство наше, выросшее в этой борьбе, типично имело характер военного общества, построенного как большая армия по принципу суровой тягловой службы»2.

З. Х. Ибрагимова, Чеченцы, 2010

Таким образом, в многолетнем споре между сторонниками автохтонной и центральноазиатской версий происхождения скифов и их культуры чаша весов все больше склоняется в пользу «азиатчиков». Следовательно, в скифах можно видеть пришельцев из Азии (в чем солидарны и археологические данные и свидетельства античных авторов). Скорее всего, прародина скифов находилась где-то в пределах довольно обширной азиатской территории: между Тувой, Северной Монголией, Алтаем, Средней Азией и Казахстаном. Там они жили в окружении родственных им по культуре и языку племен: саков, массагетов, «пазырыкцев» (жителей Алтая). Диодор Сицилийский, автор I в. до н. э., сообщает, что скифы первоначально занимали территорию на р. Араке (совр. Сыр-Дарья), а затем «захватили страну к западу от Танаиса» (т. е. р. Дон). Что же заставило этих воинственных кочевников покинуть свою родину и искать счастья в далеких западных землях? Одно объяснение, как отмечалось выше, приводит Геродот. «Кочевые племена скифов, – пишет он, – обитали в Азии. Когда массагеты вытеснили их оттуда военной силой, скифы перешли Араке и прибыли в киммерийскую землю (страна, ныне населенная скифами, как говорят, издревле принадлежала киммерийцам)». А какие причины побудили встать на путь миграции самих массагетов – ближайших родственников скифов?

В. И. Гуляев, Скифы: расцвет и падение великого царства, 2005

В результате внутренней нестабильности Египет стал утрачивать позиции во внешнем мире и терять свои колонии. В этот период участились набеги кочевников – гиксосов, которые в конце концов захватили Египет и установили свое господство на полтора столетия (около 1710–1580 г. до н. э.). Несмотря на более низкий уровень их развития, гиксосы тем не менее привнесли в хозяйство Египта много нового. К примеру, гиксосы пользовались в своих набегах колесницами, запряженными лошадьми, тогда как египтяне в ту эпоху еще не знали ни колеса, ни лошадей.

Т. М. Тимошина, Экономическая история зарубежных стран: учебное пособие, 2016

Несмотря на масштаб и численное значение кочевников, именно оседлые элементы и особенно те, кто жил и трудился на трансаравийских торговых путях, в действительности сформировали историю Аравии. Последующее смещение этих путей определило перемены и перевороты в арабской истории. В 502 году н. э. длительный мир между Персидской и Византийской империями подошел к концу, и началась новая серия войн, которые продолжались вплоть до финального персидско-византийского столкновения в 603–628 годах. Как и мир, возобновление войны принесло перемены, имевшие далекоидущие последствия. Короткие и прямые маршруты между двумя империями стали недоступны, поскольку оба стремились полностью или хотя бы частично воспрепятствовать торговле соперника. Пути, лежащие за границами обеих империй, – через северные степи и южные моря и пустыни – приобрели новую коммерческую и стратегическую важность. Путь по Евфрату и Персидскому заливу, до той поры предпочитаемый купцами, путешествовавшими между Средиземным морем и далее на Восток, был затруднен из-за политических, военных и экономических преград, а также общей дезорганизации по причине постоянной враждебности. Египет тоже был в состоянии беспорядка и уже не мог служить альтернативным путем через долину Нила и Красное море. В силу этого торговля снова вернулась к трудному, но более спокойному маршруту из Сирии через Западную Аравию в Йемен, в чьи порты заходили индийские суда. Несмотря на попытки персов, византийцев и их эфиопских союзников получить контроль за этим путем, он оставался удобным и доступным. Пальмирское и Набатейское царства на севере, былое процветание которых было связано с аналогичным сочетанием причин, давно исчезли. И город Мекка воспользовался создавшейся возможностью.

Бернард Льюис, Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы, 2002

Седло без деревянного каркаса и для VII века было весьма несовершенно. Кочевники в VII веке умели делать седла, формы которых удержались до XX века. Это обстоятельство заставляет предположить, что тут мы имеем дело с всадником, но не с кочевником, и на этом основании согласиться с М.И.Артамоновым, приписывающим всю эту группу сходных памятников барсилам, современникам и близким родственникам хазар.[14] Барсилы впервые упомянуты Феофилактом Симокаттой как одно из северокавказских племен, подвергшихся нападению аваров,[15] и в «Армянской географии», которая локализует их «на острове» в дельте Волги, где они укрывались от хазар.[16] По ранним сведениям, барсилы и хазары – два разных народа, а по мнению авторов Х века – близко родственные племена.[17] Наши находки показывают, что обряды погребения у барсилов и хазар различный и это обстоятельство позволяет высказаться в пользу ранних источников.[18]

Л. Н. Гумилев, Соседи хазар, 1965

Еще одним доказательством является резкое изменение стереотипов поведения местных жителей. Если в V–IV вв. до н. э. греки сообщали о мирных «меотах», пассивно переходивших под власть Скифии или Боспора, то римские авторы в I–II вв. н. э. предостерегали, что оседлые жители Приазовья не менее воинственны, чем кочевники. То есть, они вобрали в себя часть скифов, праславян, сарматов. У них существовали и крупные центры вроде г. Танаиса – Азова. Этот город был не греческим – во всех документах его граждане подразделяются на «танаитов» и «эллинов», причем руководство составляли «танаиты». А умение здешних племен воевать римляне испытали на себе, в 47 г. их легионы от Тамани прошли по Приазовью, взяли Азов, но он стал самой северной точкой их завоеваний. Римляне тут крепко получили и дальше не продвинулись ни на шаг [214].

В. Е. Шамбаров, Казачество. Путь воинов Христовых, 2021

Его исключительная филологическая компетентность также помогла ему относиться к кочевникам, о которых говорится в обрывках старых манускриптов, как к реальным людям, описать их экономику, социальное расслоение, виды транспорта и способы ведения военных действий, религию, фольклор, искусство. Он сумел создать правдоподобный рассказ о предшественниках турок и монголов, свободный от традиционных западных предрассудков и лингвистических ограничений.

Отто Менхен-Хельфен, История и культура гуннов, 1973