Казённокоштный

Казённоко́штный — в XVII веке — первой половине XIX века название учащихся некоторых учебных заведений, обучавшихся и содержавшихся полностью за счёт государственных средств, на «казённый кошт» (в отличие от своекоштных).

При разработке проекта создания Московского университета был использован опыт содержания на казённый счёт учащихся при Академии наук. По первому варианту было предусмотрено содержание казённокоштных студентов в 20 человек, затем — 30 человек; а также казённокоштных гимназистов — по 50 человек из дворян и разночинцев. В результате в Московском университете первоначально наибольшее число казённых мест было на философском факультете, с которого начиналось обучение, а к началу XIX века количество казённых мест по штату было: 40 человек на юридическом, математическом и словесном отделениях и 100 человек на медицинском. Такое положение практически сохранилось до конца XIX века.

Студенты принимались на казённый кошт на основе прошения при условии хорошей успеваемости, хорошего поведения и предъявления свидетельства о бедности, подписанного несколькими лицами благородного происхождения. По окончании университета они должны были в качестве компенсации расходов государства на их обучение прослужить не менее 6 лет по ведомству Министерства народного просвещения.

Различные ведомства выделяли финансовые средства на содержание воспитанников, чтобы по окончании курса они поступали на службу в данном ведомстве. Были также особые «кавказские казённые воспитанники», обязанные по окончании курса прослужить не менее шести лет на Кавказе.

Казённокоштным студентам предоставлялось жильё, питание, обмундирование, канцелярские принадлежности и учебная литература. Это открывало дорогу к образованию молодым людям из малоимущих слоёв населения.

Довольству казённокоштных студентов, судя по воспоминаниям, завидовали многие из своекоштных. Всё необходимое для учёбы, начиная от одежды и книг, рекомендованных профессорами для лекций, и до сальных свечей, писчей бумаги, карандашей, чернил и перьев предоставлялось университетом. Университетские служители следили за сменой белья, чистили студентам платье и сапоги, даже пришивали недостающие пуговицы на вицмундире — таким образом, осуществлялась та цель, чтобы всё время казённокоштных студентов могло быть отдано науке.

Казённокоштные студенты жили в особо отведённых для них помещениях: длинных и обширных залах — «камерах». В одной камере помещалось 8—10 человек. Обстановка комнат состояла из железных кроватей вдоль стен, разгороженных щитами; возле кроватей стояли тумбочки для белья, а в центре, лицом друг к другу — несколько пюпитров с выдвижными досками для книг и тетрадей, за которыми учащиеся готовили уроки. На середине камеры было два стола с ящиками и скамьями для занятий. В казённых домах соблюдался строгий порядок дня (подъём в 7 часов утра, лекции с 9 до 2 часов дня и с 3 до 6, в 11 часов - сон). Во время лекций дежурный суб-инспектор обходил номера и отсылал в университет не пошедших на занятия студентов. Позволялось заниматься ночью не в номере, а в студенческой библиотеке, а также уходить из университета к родным или знакомым и проводить ночь там (с разрешения суб-инспектора). По праздникам казённокоштные студенты обязаны были посещать церковные службы.

В 1858 году казённокоштные студенты были перемещены на вольные квартиры, и им вместо полного содержания стали отпускать определённую сумму в виде стипендий. В целом ряде учебных заведений, где были интернаты и пансионы, казённые стипендии на руки не выдавались, и воспитанники, эти стипендии получавшие, были обязаны жить в интернатах и пансионах.

Казённокоштные студенты много читали, покупали в складчину книги. Несмотря на запреты, среди студентов широко распространялись вольнодумные произведения (стихи Пушкина, К. Ф. Рылеева, А. И. Полежаева и др.). Студенты часто устраивали литературные вечера, на которых читали вслух собственные произведения и устраивали диспуты о выходивших в то время сочинениях.

Введение платы за обучение и отказ от содержания «казённых квартир» (1841) существенно ограничили возможности получения высшего образования для малообеспеченных слоёв населения. Пожертвования на содержание университетских воспитанников всегда были одним из наиболее распространённых видов «вспомоществования» университетам со стороны русского общества, а во второй половине XIX века эта деятельность приобрела новые формы организации благотворительных комитетов или обществ. Общества в поддержку университетского студенчества возникли в начале 1870-х гг. в Москве, Казани и Санкт-Петербурге. Согласно Уставу, общества ставили целью "доставление бедным студентам университета" средств к существованию для окончания университетского образования".

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Гораздо сильнее, нежели влияние профессоров, было на мальчика-студента влияние старших товарищей. Ввиду отдаленности дома Пироговых от университета он проводил обеденное время у своего бывшего учителя Феоктистова и только вечером, то есть в 4–5 часов, возвращался домой. Феоктистов был казеннокоштным студентом и жил в общежитии с пятью другими товарищами в № 10 корпуса студенческих квартир. Впечатления, вынесенные из ежедневных посещений десятого номера, были чрезвычайно разнообразны. “Чего я не насмотрелся и не наслушался в 10 нумере!” – говорит Пирогов. Споры об отвлеченных предметах, о политике, чтение запрещенных стихотворений Рылеева и других, вплоть до легкомысленных произведений поэта-студента Полежаева, дикие кутежи в дни получки денег – вот жизнь “десятого нумера”. Шум и гам, царившие в общежитии казенных студентов в первых числах каждого месяца, доходили до таких гомерических размеров, что, по словам Пирогова, проходящие мимо этого питомника детей Аполлона крестились и отплевывались. В такую-то бесшабашную компанию попал 14-летний Пирогов прямо из детской комнаты, из семьи, где соблюдались все посты, вся обрядовая часть религии. Влияние “десятого нумера” было громадно, оно обусловило перелом нравственный и умственный в богато одаренной натуре Пирогова, оно дало могучий толчок его развитию, очень расширив его кругозор. Даже кутежи “десятого нумера” сослужили Пирогову ту службу, что впоследствии, в Дерпте, бьющий часто через край разгул студенческой жизни не представлял для него уже ничего нового и увлекательного. Кутежи в Дерпте, где Пирогов был вполне уже самостоятельным человеком и находился вне влияния родной семьи, могли бы иметь для него роковое значение, как и для многих русских юношей, попадавших в Дерпт прямо с гимназической или школьной скамьи.

Юлий Германович Малис, Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность

Учащие пред годичным испытанием составляют разграфованную ведомость, в которую приказывают каждому студенту самому вписать свой возраст, облик, три колена на родине (т. е. что отец и дед его жили на месте его рождения), год и месяц поступления в училище, исключение из казеннокоштных, понижение, пребывание в трауре по родителям, перемену имени, бытие в отпуску по болезни. Сию ведомость заблаговременно представляют попечителю училищ. Еще составляют вторую ведомость полного числа студентов с показанием, сколько казеннокоштных, сверхштатных, прибавочных и деревенских; сколько из них явилось на испытание, сколько в трауре по родителям и в отпуску по болезни, сколько какого разряда по прежнему испытанию, сколько отличного и средственного поведения. Сию ведомость представляют попечителю в день его прибытия. Пристав экзаменального двора (т. е. областной или окружной правитель) подает третью ведомость, в которой по статьям изложено:

Никита Бичурин, Неизвестный Китай. Записки первого русского китаеведа, 2016

В период службы в Ташкенте Снесареву пришлось заняться и военно-педагогической деятельностью. Это был его первый опыт подобной работы, к которой он снова вернется, но уже значительно позже. Как мы уже отмечали выше, в Ташкенте перед самым приездом Снесарева была открыта Ташкентская подготовительная школа 2-го Оренбургского кадетского корпуса. Школа была рассчитана на 100 «казеннокоштных интернов» и предназначалась к приему детей офицеров и военных чиновников с целью их подготовки для последующего поступления во 2-й Оренбургский кадетский корпус, как ближайший к Туркестану. Для строительства школы было выбрано место за каналом Саларом на территории казачьего лагеря. 24 октября 1899 г. состоялась торжественная церемония закладки первого в крае военно-учебного заведения. Проект двухэтажного здания из жженого кирпича составил инженер-полковник К. Е. Коревицкий[145]. В июле 1901 г. школа перешла в новое красивое здание. Вскоре последовало Высочайшее соизволение (4 декабря 1901 г.) на преобразование подготовительной школы в Ташкентский кадетский корпус.

М. К. Басханов, «У ворот английского могущества». А. Е. Снесарев в Туркестане, 1899–1904., 2015

Трутни, с которыми я сравнил «старых» в одной из предшествующих глав, пытались и здесь присвоить себе над новичками господство; но к их несчастью, всего несколько суток пользовались они властью, да и та была фиктивная, основанная на неопытности и робости новопоступивших. Это не то, что в Синтаксии; там атрибуты действительной власти были в руках: цензорство, авдиторство, старшинство. А здесь «старшие» существуют только для бурсаков, для своекоштных же лишь номинально, да и назначаются из воспитанников Высшего отделения – «богословов». Цензор хотя есть, но без всякой власти, почти утратил и название цензора; его именуют чаще журналистом. И назначен он, как и вообще назначались, из казеннокоштных; а на грех, в нашем классе ни одного «старого» нет из казеннокоштных; журнал потому оказался в руках новичка (первого ученика из «Андроньевских»). Авдиторы тоже назначены; но здесь не так, как в училище, это учреждение настолько слабо, что, например, я не могу даже восстановить в памяти ни одного случая, когда бы «слушался». Ясно, что ученики смотрели на авдиторство как на пустую формальность, лишенную значения. И действительно, продолжалось оно всего месяца четыре, после чего было совсем упразднено; а и было только для уроков словесности.

Никита Гиляров-Платонов, Из пережитого. Том 2, 1886

Согласно инструкции, бурсаки, то есть живущие в семинарском общежитии «казённокоштные» ученики, обязаны были вставать в 6 часов утра, следующий час назначался «на молитву» и завтрак. С 8 до 12 – занятия в классе (в 1845 г. уроки стали начинаться с 9 утра). После двухчасового перерыва на обед занятия продолжались еще два или четыре часа. Остальное время отводилось на молитвы, домашние занятия, прогулку и ужин. В 10 вечера учеников укладывали спать. Особым пунктом отмечено: «Часы отдыха не должны быть проводимы в совершенной праздности и должны иметь свой род занятий, состоящих из невинных и занимательных разговоров, или в чтении удобнейших для разумения и невредных для нравственности книг», музыка и пение дозволялись «только духовные и благопристойные». Строго воспрещалось посещение» театра и других «каких-либо худых общественно-подозрительных домов», нюхание и курение табаку, своевольные отлучки, грубость, дерзость.[225] Курение было запрещено в сентябре 1841 г., после того как однажды один из священников (Иоанн Викторов из слободы Александров Гай) явился к епископу Иакову «смердящим трубкою». «Зараза эта трубочная, – с возмущением писал Иаков, – должна происходить от невнимания начальства к образу жизни учеников по семинарии». По распоряжению епископа все ученики и преподаватели семинарии дали подписку «не курить табак».[226] Замеченный «в трубокурстве» одноклассник Чернышевского Василий Никольский был в октябре 1845 г. «оштрафован 2-х дневным заключением в карцер и записью в книге поведения».[227] Цитированная выше инструкция для семинаристов вовсе не ограничивалась утверждением определённого распорядка дня – она призвана «споспешествовать развитию религиозного чувства, утверждению духа благочестия и истреблению всех пороков в учениках».

Адольф Андреевич Демченко, Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858), 2015

С начала царствования императора Александра II широко распространилось мнение о необходимости отделения специального образования от общего. Такого же мнения придерживались и в военном ведомстве, и занявший в 1860 году пост главного начальника военно-учебных заведений великий князь Михаил Николаевич, и возглавивший военно-учебное ведомство вслед за ним генерал-майор Н. В. Исаков были твердыми противниками существования прежней системы кадетских корпусов, готовивших своих воспитанников непосредственно к офицерской службе. Под руководством военного министра Д. А. Милютина была проведена коренная реформа военного образования: старшие классы кадетских корпусов сводились в военные училища (1-е военное Павловское, 2-е военное Константиновское, 3-е военное Александровское и Николаевское кавалерийское), корпуса лишались строевой организации, а вскоре были преобразованы в военные гимназии, в которых до минимума была сокращена военная составляющая, шло сокращение числа казеннокоштных вакансий, увеличилось число «приходящих» учащихся.

М. М. Иванов, Воспоминания генерала Российской армии. 1861–1919, 1919

Научно-организационную структуру, учебные планы и программы Московского университета разработал М. В. Ломоносов, уделивший внимание проблеме подготовки учителей как фактора развития народного просвещения. Модель педагогического образования, функционировавшая во второй половине XVIII–XIX веке, осуществлялась путем рекрутирования учительского и преподавательского корпуса из «казеннокоштных» университетских студентов.

М. А. Гончаров, Государственно-общественное управление педагогическим образованием в России в XVIII – начале XX века, 2013

«Кандидат Столетов, как казеннокоштный студент педагогического при университете института, обязан, на основании параграфов 151 и 158 общего университетского устава, выслугой 6 лет собственно по учебной части Министерства Народного Просвещения».

Полина Чех, Александр Столетов, 2016