Археология

Археоло́гия (др.-греч. ἀρχαῖος «древний» + λόγος «слово, учение») — историческая дисциплина, изучающая прошлое человечества по вещественным источникам. Археологию можно считать как социальной наукой, так и отраслью гуманитарных наук. В Европе её часто рассматривают как самостоятельную дисциплину или как область других дисциплин, в то время как в Северной Америке археология является областью антропологии.

Археологи изучают историю человечества, начиная с разработки первых каменных орудий в Ломекви в Восточной Африке 3,3 миллиона лет назад и до последних десятилетий. Археология отличается от палеонтологии, которая изучает ископаемые останки. Она особенно важна для изучения доисторических обществ, для которых не может быть письменных документов для изучения. История первобытного общества включает в себя более 99 % человеческого прошлого, от палеолита до появления грамотности в обществах по всему миру. Археология имеет различные цели, которые варьируются от понимания истории культуры до восстановления прошлого пути к документированию и объяснению изменений в человеческом обществе во времени.

Дисциплина включает в себя съемки, раскопки и в конечном итоге анализ собранных данных, чтобы узнать больше о прошлом. В широком смысле, археология опирается на междисциплинарные исследования. Она основывается на антропологии, истории, этнологии, географии, геологии, лингвистики, семиотики, социологии, текстологии, физике, информатике, химии, статистике, палеоэкология, палеографии, палеонтология, палеозоологии и палеоботаники и др.

Археология развивалась из антиквариализма в Европе в течение XIX века, и с тех пор стала дисциплиной, практикуемой во всем мире. Археология использовалась национальными государствами для создания особых представлений о прошлом. С момента своего раннего развития, были разработаны различные специфические дисциплины археологии, в том числе морская археология, феминистская археология и археоастрономия, и было разработано множество различных научных методов для помощи в археологических исследованиях. Тем не менее, сегодня археологи сталкиваются со многими проблемами, такими как работа с псевдоархеологией, разграбление артефактов, отсутствие общественного интереса и противодействие раскопкам человеческих останков.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Строго говоря, археология – это наука, исследующая материальные свидетельства человеческой деятельности в прошлом. Ее объектом может быть материальная культура целых народов и исторических эпох либо периоды и географические пространства, существовавшие до появления развитых цивилизаций, владевших письменностью. В последнем случае археология превращается в «немую» науку – она лишается языка, на котором можно описать различные проявления человеческой жизни, отраженной в случайных и разрозненных остатках анонимной материальной культуры. Цель же современных археологических исследований – заглянуть как можно глубже в прошлое, понять и воссоздать жизнь древнего общества, а не просто составить точную опись предметов и памятников; однако нередко к археологии предъявляют чрезмерные требования, которые, по своей сути, она не способна удовлетворить. Таким образом, в отношении кельтов археологические изыскания должны быть в первую очередь направлены в узкие рамки нескольких веков – от Геродота до Юлия Цезаря, чья деятельность знаменует собой начальный и конечный пределы исторической эпохи, оставившей письменные свидетельства об этих племенах. И данные археологии действительно подтверждают, что в течение указанных столетий на уже упоминавшихся территориях существовала обширная культурная провинция. Найденные остатки варварской цивилизации связывают с известными науке кельтскими племенами и датируют начиная с IV века до н. э. в Северной Италии, со II века до. н. э. в Южной Франции и с I века до н. э. почти на всей протяженности Римской империи.

Теренс Пауэлл, Кельты. Воины и маги, 1958

Политизация археологии изучалась на разных примерах в течение последних лет[39], одна из главных тем – это роль археологии в тоталитарных режимах. Наиболее изучена в данном вопросе Германия. Немецкий археолог Густав Коссина (1858–1931) в своей книге «Происхождение Германии» (1911) предложил так называемый метод археологических поселений как основу для национальной интерпретации истории. Коссина полагал, что «резко очерченные археологические культурные области во все времена соответствовали областям проживания определенных народов или племен»[40]. Археологические культуры напрямую связывались с народами, известными по историческим источникам, и, соответственно, с современными нациями[41]. Основной проблемой было то, что в археологических находках нет указаний на национальное самосознание; невозможно судить об идентичности до появления письменности, поэтому появляется простор для интерпретаций археологов, которые «могут быть не в состоянии найти отражение этнического в материальных останках»[42].

Сборник статей, Мусульмане в новой имперской истории, 2017

Начало последнего этапа в эволюции этрускологии следует поместить где-то около 1870 г. С тех пор никакие факторы уже не влияли на направление современных исследований или их непрерывный прогресс. В 1869 г. в древней Чертозе под Болоньей было обнаружено огромное этрусское кладбище, сильно отличающееся от гробниц в Вилланове. Эти раскопки, которые руководил Дзаннони, стали первыми, проводившимися в соответствии со строгими правилами археологии. Каждую гробницу тщательно описывали, все находки описывали в каталогах, различные слои почвы скрупулезно идентифицировали, как и должно быть, если мы хотим, чтобы истории был от них какой-нибудь толк. Таким образом, Дзаннони первым подал пример современных научных раскопок в этрусской гробнице.

Реймон Блок, Этруски. Предсказатели будущего

Оставим шумерские лингвистические изыскания и обратимся вновь к археологии, чтобы коротко суммировать итоги некоторых наиболее важных раскопок на шумерских поселениях, так благоприятно начавшихся Лагашем и Ниппуром. В 1902–1903 гг. немецкая экспедиция под руководством Роберта Кольдевея работала в Фара, древнем Шуруппаке, на родине героя легенды о потопе – Зиусудры, и обнаружила большое количество административных, экономических и лексических текстов, относящихся к XXV в. до н. э.; таким образом, они старше, чем надписи династии Ур-Нанш, найденные в Лагаше. Экономические тексты включали продажу домов и угодий, что указывало на существование частной собственности в Шумере, особенность жизни шумеров, долгое время остававшаяся предметом раздоров в среде ориенталистов. Лексические тексты из Фара также обладали особой ценностью для истории цивилизации, т. к. они указывали на существование шумерских школ уже в XXV в. до н. э., а возможно, и ранее. Археологи также обнаружили ряд частных и общественных построек, гробницы, огромное число ваз из камня, металла и терракоты и множество цилиндрических печатей. В 1930 г. экспедиция Пенсильванского университета под руководством Эрика Шмидта вернулась в Фара, но новые находки не отличались от тех, что появились 30 лет назад. Мне, тогда молодому и неопытному, посчастливилось быть в этой экспедиции эпиграфистом. Тексты многих табличек из Фара изучали и публиковали Антон Даймельм и французский шумеролог Р. Жестен.

Самюэль Крамер, Шумеры. Первая цивилизация на Земле

Три первых – этимологических – исследования анализировали группы терминов, охватывающих разнообразные стороны жизни и быта древних славян, оперируя при этом языковым материалом как историческим источником, способным раскрыть особенности их жизни в период, не обеспеченный письменными источниками. При этом автор активно привлекал к своей работе этнографические и исторические материалы, результаты археологических раскопок и т. д. Ученый-этимолог часто имеет дело с дописьменной эпохой развития языка и культуры, наследие которой намного древнее первых пергаментных книг, летописей, архитектурных сооружений Древней Руси; с эпохой вызревания и образования отдельных славянских народов – русских, украинцев, белорусов, чехов, поляков, болгар и многих других. Ведь мы порой не задумываемся о том, что значительная часть слов нашего языка, сокровенных и ключевых слов нашей культуры восходит к такой глубокой древности. Сведения о жизни людей этой эпохи часто дает нам археология, но это (осколки сосудов, следы строений, украшения и т. п.) – «безмолвные» свидетельства, которые только при совместной работе специалиста-археолога и лингвиста могут дать какие-то сведения этнического характера.

О. Н. Трубачев, К истокам Руси. Народ и язык, 2013

Во-первых, археология изучает среду, в которой создавались письменные источники для реконструкции религиозной жизни эпохи Нового Завета (и обнаруживает сами эти источники – достаточно упомянуть Кумран, Наг Хаммади, памятники псевдоэпиграфики), показывающие Палестину настоящим кипящим котлом религиозных и философских споров. Во-вторых, археология ответственна за сбор и, отчасти, датировку древнейших манускриптов с текстами Нового Завета (в основном это папирусы, обнаруживаемые в Египте), крайне важными для его реконструкции. В-третьих, археология улучшает знания географии и общего ландшафта (в т. ч. архитектурного), в котором разворачиваются библейские события (помогая понять, например, что описание чуда исцеления слепца дано в пространстве между двумя Иерихонами, новым и старым). Возникает особая область новозаветной географии – точно так же, как новозаветной просопографии и хронологии. Археология показывает известное соответствие текстов Нового Завета – историческому контексту: реальными становятся некоторые объекты («колодец Иакова», «бассейн Вирсавии», «Силоамская купель», подиум Гаваффы), а также личности, упоминаемые в Евангелии, от Понтия Пилата до Эраста из Коринфа. Соответственно, упрочилась и уточнилась хронология. В-четвертых, можно говорить о реконструкции археологией социальной среды Средиземноморского мира первых веков н. э. (это самая молодая область: археология только в XX в. расширила подход к Новому Завету от хронологического, географического и архитектурного – до социологического). Примерно в таких же направлениях работает археология и применительно к истории ранней Церкви.

Л. А. Беляев, От библейских древностей к христианским, 2007

В 1740 г. Миллера сменил И.Э.Фишер. Особый интерес представляет инструкция, составленная Миллером для своего «сменщика» и содержащая детальные методические требования к сбору информации о сибирских древностях и к научным раскопкам курганов. Наиболее важная, стратегическая установка инструкции Миллера раскрывается в следующем его утверждении: «Главнейшая цель при исследовании древностей этого края должна, конечно, заключаться в том, чтобы они послужили к разъяснению древней истории обитателей его, чего и можно смело ожидать от различных древностей, встречающихся в Сибири». Таким образом, спустя тридцать лет после первых исследовательских раскопок Толле в Старой Ладоге русская археология делает первый принципиальный шаг – от собирания «старых куриезных вещей» к осознанию вещественных древностей как носителей исторической информации.

Н. И. Петров, Археология: учебное пособие, 2008

Е. А. Мельниковой как скандинависту пришлось тогда заняться практически неведомой для отечественной историографии категорией памятников – руническими надписями. При обсуждении первых итогов исследования в нашем ученом мире не обошлось без недоумений. Лапидарные надписи меморативного или «бытового» характера не имели прямого отношения к кардинальным вопросам российской историографии и хронологически отстояли более чем на столетие от эпохи «призвания варягов». После издания книги «Скандинавские рунические надписи» – первого выпуска Свода «Древнейшие источники по истории народов СССР» (М., 1977) – стало ясно, сколько новой информации содержит руническая эпиграфика: в надписях содержались уникальные данные по исторической ономастике, сведения о трансконтинентальных контактах, известия, характеризующие как макро-, так и микроисторию. Столь же очевидной стала необходимость комплексного – междисциплинарного – подхода к источникам: эпиграфика, данные саг, летописей и археологии оказывались часто в «дополнительном распределении» в отношении проблем, интересующих историка. Особую роль здесь играла археология, дающая все новые и обширные материалы, в том числе по рунической эпиграфике. Естественным стало тесное сотрудничество Е. А. Мельниковой с сообществом археологов – как с авторами новых находок рунических надписей, так и с коллективами, занимающимися проблематикой «норманнских» древностей: в первую очередь с участниками археологических семинаров Ленинградского университета (Г. С. Лебедев, И. В. Дубов и др.) и МГУ (Д. А. Авдусин, В. Я. Петрухин, Т. А. Пушкина и др.).

Е. А. Мельникова, Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды, 2011

В конце XIX в. археология, возникшая в недрах антикварных изысканий начала викторианской эпохи, в пышу жестоких споров по поводу эволюционной теории обрела статус научной дисциплины, основанной на двух методах познания: раскопках и типологии. Генерал Питт-Риверс придал раскопкам статус науки и заставил археологов подходить с большой тщательностью к тому, что они делают. Прошло много лет, прежде чем его соотечественники усвоили эти уроки, и это позволило им достичь того высочайшего уровня, которым славится теперь английская археология. Второй метод был разработан в Англии сэром Джоном Эвансом и Питтом-Риверсом, а в Скандинавии – Оскаром Монтелиусом и его учеником Бернхардом Салином. Тщательное и детальное изучение артефактов, оставшихся от древних народов, позволяет классифицировать их. Основой типологии является тот факт, что изделия человеческих рук определенным образом эволюционируют. Иногда эволюция выражается в постепенном усовершенствовании формы или в том, что вещь становится более функциональной, или в том и другом; иногда она может быть представлена как изменение декора. В качестве примера Монтелиус приводил эволюцию железнодорожного вагона (рис. 1). Первый вагон представлял собой карету, приспособленную, чтобы ехать по рельсам; далее его форма изменялась в несколько этапов: сначала три коляски были совмещены в один вагон, и наконец в последние годы XIX столетия единственным намеком на «каретное происхождение» вагона были закругленные внизу окна вагонов первого класса. Типологическая классификация может использоваться сама по себе или для установления хронологии. Если типологическая последовательность показывает, например, развитие формы определенной разновидности фибул, она может служить шкалой для датировок. Предмет, найденный с фибулой раннего типа, скорее всего, будет древнее предмета, найденного с фибулой более развитой формы. Археологи называют этот принцип «датировкой по связи».

Д. М. Вильсон, Англосаксы. Покорители кельтской Британии, -1

«Археологические материалы здесь, с нами, в настоящем», – пишет Льюис Бинфорд (Lewis Binford, 2001:2). Он подчеркивает, что артефакты и памятники прошлого являются частью современного мира. Наши умозаключения о прошлом делаются сегодня, мы описываем памятники и предметы, извлеченные из почвы, где они пролежали сотни и тысячи лет, именно сегодня. В этом плане археолог отличается от историка, который читает документ, написанный, скажем, в 1492 году и передающий информацию, которая не изменилась со дня написания. Археологический материал состоит из материальных предметов и их расположения в почве. Единственный путь, каким мы можем понять этот материал, это понять, как появились эти отдельные предметы. Бинфорд сравнивает археологические данные с неизвестным языком, который нужно расшифровать. «Археология ставит задачу, которая заключается в том, что сегодняшние исследования статичных материальных объектов нужно буквально перевести на язык динамичного образа жизни в прошлом, нужно описать условия жизни в прошлом» (Бинфорд – Binford, 2001:3). Археологи не могут изучать непосредственно прошлое и должны рассматривать его с оглядкой на настоящее. Поэтому управляемые опыты, наблюдения за современными охотниками – собирателями и садоводами и то, что Бинфорд и другие называют «теорией средней дистанции», являются жизненно важными для археологов (главы 3 и 14).

Б. М. Фаган, Археология. В начале, 2005

Вместе с братом Е. П. Тышкевичем посещал научные центры Европы и России. Это позволило перенять методы археологического исследования, опыт организации музеев, издания научных трудов и создания путеводителей. Прибегали к фронтальному исследованию материальной и духовной культуры отдельных регионов. Одним из самых существенных достижений братьев Тышкевичей в изучении памятников археологии Беларуси явилось использование ими периодизации истории человечества в виде трех эпох (каменной, бронзовой и железной), предложенной датским археологом К. Ю. Томсеном Определили место фольклора в духовной жизни крестьянина, связывая его с обрядами и предметами материальной культуры. Выделили в фольклоре древние элементы. С особым вниманием относились к свадебной поэзии, сквозь призму которой пытались увидеть эволюцию общественной жизни. Братья Тышкевичи – создатели в 1842 г. Логойского музея – первого в Беларуси музея древностей. Позже он стал основой Виленского музея древностей.

О. А. Гапоненко, Ученые, прославившие Беларусь, 2017

Везде и всегда в археологии встречались исследователи-чудаки, и Перу в данном случае не является исключением. Идея Перри относительно того, что цивилизация Древнего Египта полностью перенесена на землю Перу, была в значительной степени забыта в свете расширения познаний об этой культуре, но руины Тиауанако в горной местности Боливии все еще вызывали самые невероятные предположения меньше чем десятилетие назад. Эти участки датируются годами в пределах первого тысячелетия н. э., и, судя по всему, не могут быть значительно старше. Но Перри, исследуя их в изоляции от общего развития перуанской культуры, применял при этом не соответствующие тематике исследования астрономические выкладки и, игнорируя наиболее элементарные факты геологии, серьезно утверждал, что возраст этих руин – четверть миллиона лет и что их разрушили океанские волны в 14 000 футов высотой!

Джеффри Бушнелл, Перу. От ранних охотников до империи инков, -1

Дальше всего в Москве археология смогла пока продвинуться в исследованиях монастырей, и открытия в этой области стали эталонными для всей России. Они готовились не менее 30 лет: до 1980-х гг. в русской науке просто не существовало такого направления и соответствующей школы. Её пришлось создавать, причем, как часто бывает в археологии, по ходу самих исследований[37]. Раскрытие остатков Казанского собора на Красной площади[38], многолетние раскопки в монастырях (Данилов[39], Богоявленский[40], Зачатьевский/Алексеевский и Высоко-Петровский)[41]. К ним следует добавить раскопки вокруг Вознесенской и Георгиевской церквей в Коломенском[42]. Эти комплексные работы, для которых требуется многоуровневый анализ целых групп источников, позволили приступить к глубокой и полной реконструкции истории сакрального пространства средневековой Москвы, первыми серьезными шагами к которому стали монографии о древних монастырях по данным археологии, об истории возникновения и движения престолов, их связи с историей города[43].

О. А. Зиновьева, Москва. Наука и культура в зеркале веков. Все тайны столицы, 2014

Мар очень точно изобразил ту позицию, которая преобладала среди антикваров того времени, и показал, что еще сравнительно недавно, в конце XIX века, само понятие о кельтской археологии и культуре, засвидетельствованной археологическими данными, было еще в зачаточном состоянии. Хотя, конечно, нельзя говорить о каком-то драматическом открытии кельтской цивилизации, обнаружение гальштатских находок и постепенное осознание их значения для первобытной истории Европы и начал европейского железного века оказало огромное влияние на европейскую археологическую мысль.

Энн Росс, Кельты-язычники. Быт, религия, культура, -1

Что еще важнее, археология рисует нам картину первобытного общества варварского и нецивилизованного по сути своей, несмотря на внешний лоск, который, возможно, приобретали отдельные исключительные личности или сообщества, например в Галлии. И делает она этот вывод, не пользуясь текстами, лишь за счет находок в сельских усадьбах и крестьянских хижинах, в укреплениях и твердынях племенных вождей, за счет сведений о варварском обрамлении парадов и войн, даже, как будет видно дальше, данных о ритуалах, включающих в себя человеческие жертвоприношения и охоту за головами. При этом правильность наших выводов, сделанных лишь на основе археологических свидетельств, полностью подтверждают письменные источники.

Стюарт Пиготт, Друиды. Поэты, ученые, прорицатели, 1975

Довольно сложной остается проблема единого и точного наименования нашего предмета. В дореволюционной России это – «церковная археология», однако такой термин оказывается трудно переводимым на европейские языки, в которых есть понятие «христианской археологии» [262, 263], рассматривающей, в основном, древности христианской материальной культуры первого тысячелетия, а также специфически английский термин «Church Archeology» [245: сс. 386–398], связанный с особым вниманием к британским средневековым памятникам храмовой и монастырской архитектуры. Словосочетание «христианские древности», ставшее названием книги московского археолога Л. А. Беляева [245] и введенное им вместо дореволюционного термина, представляется тоже не всеохватным, ибо исключает из себя процесс исторического развития церковного искусства как самостоятельного явления, входящего и в современность. Исходя из сказанного, кажется, что следует просто остановиться на заглавии настоящей работы, сохраняя его взаимодействие с церковной археологией как основой, тем более что, по мысли профессора Н. В. Покровского, последняя может рассматриваться «в связи с историей христианского искусства» [49]. Христианское искусство – понятие более широкое, чем искусство церковное, но, занимаясь искусством Церкви как органичным продолжением богослужения, исследователь почти неизбежно должен входить в этот укрупненный масштаб, чего и здесь не избежать.

Архимандрит Александр (Федоров), Церковное искусство как пространственно-изобразительный комплекс, 2007

Впервые, кроме раскопок, археологи ведут в Палестине систематическую разведку. Именно Олбрайт установил определенные правила публикаций результатов археологических исследований. Он уделял особое внимание исторической географии, связав полевой материал, добытые артефакты с теоретическим осмыслением фактов. Ученый показал, как можно сочетать работы археолога с библейскими исследованиями и научным изучением древнего Ближнего Востока в целом. У. Олбрайт сформулировал концепцию библейской археологии, создав свою школу. Среди работ учеников Олбрайта выдающееся значение имели исследования Нельсона Глюка в Заиорданье, а также его раскопки в Тель эль-Халейфе на Красном море в 1938–1940 годах.

Л. Е. Гомберг, Добрая земля за Иорданом, 2017

Воззрения Н. Ф. Федорова на нашу науку довольно сложно вычленить из бесконечной череды небольших статей и мелких заметок (как правило, анонимных), его писем к ближайшим друзьям и помощникам; однако теперь, к счастью, работа по полной публикации и комментированию его наследия уже проделана [Федоров, 1995–2000]. Эти немногие тексты философа в первом приближении расслаиваются на три значимых для нас уровня: верхний, «парадигматический», посвящен рассмотрению места и перспектив археологии в системе его учения (статьи «Что такое отечествоведение?», «Золото и прах» и др.), средний – практическому применению отдельных идей учения в жизни (в частности, в сфере музейного дела и организации региональной науки – см. заметки 1899 г. «О месте будущего Археологического съезда», «Где быть научным съездам в Туркестане», «Музей, его смысл и назначение», статья-утопия «Воронежский музей в 1998 году» и др.), нижний – конкретным вопросам археологической жизни, очерченным самими названиями его статей («Так называемые каменные бабы как первый надгробный памятник», «Каменные бабы как указание смысла, значения музеев» и др.). Большинство статей написано философом во второй половине – конце 1890-х и в самом начале 1900-х гг. Рассмотрим их последовательно по обозначенным уровням.

Сборник статей, Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки, 2015

Итак, современная библейская археология в лице самых известных своих представителей отказывает повествованию Книги Иисуса Навина в какой-либо исторической ценности. Следует заметить, что поздняя датировка появления Израиля в Палестине не позволяет ученым доверять библейскому повествованию. Так, по статистике Дэвера, только три поселения, названные в Книге Иисуса Навина (Лахиш, Вефиль, Хазор), имеют уровни разрушения ок. 1200 г. А Касвальдер, ввиду дискуссионного характера раскопок в этих трех городах, вообще говорит, что археология не дает ни одного подтверждения разрушения палестинских городов около 1200 г.[130] Но почему бы в этом случае не усомниться в поздней датировке исхода и появления Израиля в Палестине, не отодвинуть период завоевания на 200–300 лет назад и не вернуться к тому, что утверждала «американская школа» в 30-50-е гг.? Но, кажется, сегодня вопрос датировки уже и не обсуждается нигде, кроме как только в фундаменталистских семинариях США[131].

Арсений Соколов, Книга Иисуса Навина, 2017

Насколько определенно держался такой взгляд в науке, можно судить хотя бы по тому, что еще недавно широким признанием пользовалась теория «финикийского влияния», до последних десятилетий воспроизводившаяся в школьных учебниках. Ученые, и весьма видные[3], настаивали, что зачатки цивилизации были занесены в Европу финикийскими купцами, которые, бороздя Средиземное море в поисках за прибылью, являлись благодетельными «культуртрегерами» и на побережьях Греции, и на южных берегах Испании, Франции, Италии. Уверяли, что именно финикийцы научили полудиких обитателей Эллады, Сицилии и Галлии примитивнейшим элементам культурной жизни: обработке металлов, деланию пурпурной краски, выделке стекла, затем счету и письму. Между тем, теперь выяснено, что сами финикийцы выступили на историческую арену едва ли раньше конца 2-го тысячелетия до P. X., около 1000 г., когда культура Древнего Востока стояла у последней грани своего падения, а самобытная культура Европы уже лежала в могиле, после роскошной жизни, длившейся не менее 25 веков. Правда, в середине XIX века археология обнаружила в Европе ряд памятников, принадлежащих эпохе, которая предшествовала исторической Элладе, напр., вазы, так называемого «восточного» стиля, с геометрическим орнаментом; еще раньше были известны так называемые «Львиные ворота» в Микенах. Но, в силу установившегося взгляда, в таких памятниках видели только раннюю стадию эллинского искусства и относили их к периодам, не заходящим за VII век до P. X., никак не допуская, чтобы некоторые были гораздо более древними.

В. Я. Брюсов, Учители учителей, 1917

Что касается второй половины I в. до н. э., то история и археология здесь дополняют друг друга в установлении исторических датировок, не прибегая к услугам естественных наук. Отправным пунктом явилось почти что историческое описание жизни Будды, который, как нам кажется, явился примером и символом расцвета созидательной и творческой человеческой мысли, происходившего во всем мире от Греции до Китая около 500 г. до н. э. Отталкиваясь от этого, можно считать, что влияние управляемой династией Ахеменидов в Персии, с ее сформировавшейся государственностью, ориентированной на внешние захваты, и богатой культурой, достигло Индостана около 518 г. до н. э. (Гандхара, расположенная на Пешаварской равнине и ее окрестностях, была уже под властью персов, когда в 520 – 518 гг. до н. э. по приказу Дария I была высечена наскальная Бехистунская надпись[35]. Гандхара была захвачена Дарием в начале его правления или, возможно, еще раньше Киром. Дарий таким образом распространил свою империю на долину Инда, однако точно неизвестно, насколько ему удалось продвинуться на восток.)

Мортимер Уилер, Древний Индостан. Раннеиндийская цивилизация, -1

В вопросе о том, для чего были предназначены эти древние артефакты, решающее значение имеют данные археологического контекста, т. е. где и в каком предметном окружении они находились в момент открытия; важную роль играют и особые детали, указывающие на то, в каких целях и каким образом их использовали в свое время. А поскольку многие из них найдены в местах древних святилищ и среди погребального инвентаря древних некрополей, постольку культовый характер этой многочисленной части находок сам собой разумеется. Вряд ли можно было бы иначе объяснить известные в истории археологии случаи, когда при вскрытии потайной камеры в гробнице египетского вельможи Мекетра перед археологами предстал настоящий склад миниатюрных судов и построек (более 20) и когда в ходе раскопок архаического храма Геры на острове Самос была собрана целая коллекция архитектурных моделей (35!).

А. Н. Шукурова, Архитектурные модели. Очерки истории и мастерства, 2011

В то же время следует отметить, что в 80-е и особенно 90е годы усилился интерес к предыстории русского народа, к его истокам, корням. В немалой степени этому способствует переворот, произошедший в эти десятилетия в ряде гуманитарных наук: археологии, сравнительном языкознании, сравнительной мифологии и др. Появилась новая наука семиология, предназначенная для изучения «жизни знаков в рамках жизни общества», в котором язык является лишь частью в более широкой совокупности семиологических систем[54]. Была накоплена солидная теоретическая база наукой этнологией. «Новые факты, научные гипотезы, – отмечается в совместной монографии двух известных археологов В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой, – совершенно меняют картину истории человечества, начиная от прародины человека до сложения государств и цивилизаций»[55]. Сами указанные авторы в целом ряде научных статей и монографий проводят мысль о том, что «отсчет собственно индоевропейской истории начинается с VIII тыс. до н. э.» и что «с этого времени начинаем свою праисторию и мы, славяне»[56].

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013

На протяжении первой половины XX столетия можно отметить почти полное отсутствие трудов, посвященных русским средневековым садам. И дело здесь не только в сложной обстановке в стране в эти годы, что стало причиной резкого снижения количества исторических изысканий, но и в иных тематических приоритетах исследований. На смену археологии XIX в. – универсальной науке о древностях – и выросшему на ее основе культурно-историческому подходу к анализу источников приходят исследования, ограниченные рамками отраслевых задач. Материал по древнерусскому садоводству, крайне скудный и разрозненный, не обеспечивает требований научных дисциплин на данном этапе, а время его интегрированного изучения еще не пришло.

В. Д. Черный, Русские средневековые сады: опыт классификации, 2010

Египет – единственная страна, наиболее тщательно исследованная современными археологами. В своей книге я сделала попытку познакомить читателей с достижениями великой цивилизации и помочь осознать значение египтологии в изучении прошлого, которое теперь называют археологией и которое, если рассматривать в целом, считается наукой о развитии человека, умственном и духовном. Цель настоящего археолога нашла выражение в двух известных фразах: «Человек – самое замечательное творение Бога» и «Изучение человечества есть изучение Человека». Человеческая жизнь слишком коротка для серьезного исследования Древнего мира. Однако можно изучить маленький народ и проследить его путь через превратности развития к цивилизации, пока его не погубит более высокая культура или не уничтожат вторгнувшиеся варвары. Каждая часть обитаемого мира, каждое племя и народ, даже самый маленький и бедный, может представить более важное свидетельство развития человеческого разума, чем любая из находок, изготовленных из золота и драгоценных камней, которая лишь служит доказательством богатства страны и своим блеском способна ослеплять посетителей музеев. В то время как печка для плавки металла, датированная периодом правления II династии, оказывает значительно большее влияние на развитие цивилизации, чем все богатства сокровищниц в Лахуне и в гробнице Тут-анх-Амона. Сначала печка использовалась для плавки меди, затем для смеси металлов – сплава под названием «бронза», и вскоре настолько вошла в обиход, что дала название одному из археологических периодов. Когда для изготовления инструментов и оружия на смену меди пришло железо, произошел большой прогресс в материальной культуре и повысился уровень жизни, что явилось свидетельством развития умственных способностей.

Маргарет Мюррей, Величие Древнего Египта, -1

Таким образом, в работах финских археологов в довоенные годы и первые послевоенные десятилетия выявлены и отчасти исследованы все основные категории археологических памятников железного века и Средневековья на Карельском перешейке и Северо-Западном Приладожье, определен в общих чертах ареал карельской культуры, детально разработана типология ряда категорий находок из карельских грунтовых могильников. Намечены также некоторые общие проблемы карельской археологии, выдвинута гипотеза происхождения населения железного века Карелии. Вместе с тем, следует отметить недостаточную разработанность вопросов, связанных с обобщением накопленного археологического материала, этнической историей карел, сложением их материальной культуры, территорией расселения на различных исторических этапах. Археологические памятники исследовались во многом случайно и односторонне; преимущество отдавалось могильникам, а при анализе материала могил – женским украшениям. Также, при тщательно проведенной систематизации и классификации этих предметов, даты остаются очень широкими, что затрудняет разработку подробной хронологии памятников. В обобщающих работах по археологии практически не использовались письменные и другие исторические источники. Все эти нерешенные проблемы учитывались при определении направления исследования при планировании и проведении более поздних работ 1970-1990-х гг., речь о которых пойдет ниже.

А. И. Сакса, Древняя Карелия в конце I – начале II тысячелетия н. э. Происхождение, история и культура населения летописной Карельской земли, 2010

Пока не придумано лучшего названия для астрономической интерпретации археологических памятников, ее принято называть астроархеологией. Синтез древней астрономии и археологии проявил себя во время великой научной экспедиции Наполеона в Египет, и даже больше – в научных исследованиях, посвященных хронологии, Исаака Ньютона. Но лишь тогда, когда Норман Локьер начал свои изыскания в Египте, а затем и в Британии, широкая английская читающая аудитория убедилась посредством его книг «Рассвет астрономии» (1894) и «Стоунхендж и другие британские каменные монументы» (1906) в широких возможностях инновационных подходов к решению сложных проблем, доставшихся нам от Древнего мира.

Питер Браун, Стоунхендж. Загадки мегалитов, -1

Как ни парадоксально, но своеобразное отсутствие внимания со стороны историков и историков права во второй половине XIX – начале XX в. к государственной символике Древней Руси может объясняться и успехами «археологии», как тогда называли вспомогательные исторические дисциплины. Блестящие работы И. И. Толстого, А. В. Орешникова по истории первых русских монет возбудили интерес не только к древнейшим русским монетам, но и к княжеским знакам на них. Работы нумизматов, специалистов по сфрагистике, а также искусствоведов, этнографов раскрывали социальную и техническую стороны появления и эволюции «знаков Рюриковичей», иначе – «трезубца». В советское время знакам власти Рюриковичей посвящали свои работы прежде всего археологи (Б. А. Рыбаков, А. В. Арциховский, В. Л. Янин, его ученики и коллеги), но также и нумизматы (И. Г. Спасский, М. П. Сотникова), искусствоведы (В. Н. Лазарев, О. И. Подобедова), историки (О. М. Рапов, М. Б. Свердлов). Значительно расширилась источниковая база вопроса, однако при всей фундаментальности работ названных авторов они являются составными частями мозаичного панно, ибо в целом проблема княжеских инсигний Руси остается в полной мере не решенной. Это, кстати, касается и ее соседей; во всяком случае, еще тридцать лет тому назад крупнейший исследователь знаков власти (Нerrschaftszeichen) П. Э. Шрамм отмечал, что особого внимания заслуживает разработка проблемы, связанной с символикой власти у народов Южной, Юго-Восточной и Восточной Европы[163].

Н. А. Соболева, Очерки истории российской символики. От тамги до символов государственного суверенитета, 2006

Рерих собрал огромную коллекцию находок каменного века числом в 100 тыс. предметов из кремния, янтаря, полудрагоценных камней. Известность его как крупного археолога росла от года к году и нашла широкий отклик в научных кругах за рубежом. Его опубликованные археологические работы получили высокую оценку зарубежных коллег, которые стали искать научные контакты с ним, интересовались его раскопками стоянок каменного века, стремились увидеть его уникальную археологическую коллекцию. Коллекция Рериха была представлена во Франции на историческом конгрессе в 1905 г. Это была первая коллекция, привезенная из России на зарубежный конгресс. Коллекция была уникальной и вызвала настоящую сенсацию среди ученых-историков различных стран. Один из крупных исследователей каменного века французский ученый Е.Картальяк писал о выставке Рериха: «В ней представлены кремневые орудия самых различных форм и редкостного совершенства. Многие отмечают, что они напоминают образцы из долины Нила, некоторые предметы выполнены в форме силуэтов животных. Имеется также очень оригинальная подвеска и гончарные изделия эпохи неолита с любопытными орнаментами в виде отпечатков» Русская археология была представлена впервые на международном конгрессе именно Рерихом. Позже эти связи укрепятся и разрастутся. Потом пройдут по всему миру выставки его картин, которые поразят их посетителей исторической реальностью и достоверностью.

Н. К. Рерих, Шамбала с комментариями и объяснениями, -1

Особенно тщательно эти нормы погребального инвентаря соблюдали пруссы, древние жители Янтарного края. Как свидетельствуют письменные источники эпохи раннего средневековья, пруссы верили в то, что с чем в могилу попадёт их родич, тем он и будет пользоваться в заоблачном мире. Такими образом, погребальный обряд, принципы, по которым погребались члены определённого коллектива, являлся идеализированным отражением мыслей о правильном, необходимом порядке происхождения событий. Обряд, как правило, соответствовал социальной модели общества, которому он принадлежал. Погребальный инвентарь – необходимый компонент для различных групп населения, составлявших общество, обитавшее на данной территории. Анализируя состав инвентаря и структуру погребального обряда, археолог в состоянии воссоздать те нормы, которыми руководствовались в повседневной жизни население, оставившее определённый памятник археологии.

В. И. Кулаков, Пруссы эпохи викингов: жизнь и быт общины Каупа, 2016

Однако у Любавского имелся ряд моментов, которые достойны положительной оценки. Это прежде всего понимание ученым истоков древнерусской истории не как начала самого государства. Исходной точкой исторических построений курса стал рассказ об эпохе палеолита на территории Восточной Европы. Наличие у него специальных знаний в области археологии, этнографии и языкознания обусловило более широкое и верное понимание исторических истоков Древней Руси, чем это было свойственно русской историографии начала XX в. Именно поэтому, прежде чем перейти к проблеме образования Древнерусского государства, ученый включает в свой курс ряд лекций, посвященных скифо-сарматскому периоду в истории Восточной Европы, эпохе Великого переселения народов. Они подводили к теме «Общественная организация восточных славян накануне образования Древнерусского государства».

М. К. Любавский, Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно, 2012

Работу историка, исследующего историю культуры в контексте истории социальной, затрудняет не только возможность интерпретировать археологический материал различным (порой противоположным) образом, но и сам подход, принятый среди археологов. Как самокритично отмечает та же Э. Русдаль, «со временем археологию стали все больше интересовать описание, построение типологии, датировка, функции находок, возможные иностранные параллели и лишь гораздо позднее она заинтересовалась социальными, а не религиозными вопросами»[5]. Заинтересовалась ли? Как кажется, еще не в достаточной степени. И хотя «проблемы, поднимаемые современной археологией в связи с языческими верованиями и христианским влиянием, почти всегда требуют интердисциплинарного взаимодействия»[6], в реальности попытки осуществить подобное взаимодействие удаются мало. Так, идею о последнем резком взлете скандинавского язычества непосредственно перед принятием христианства, выдвинутую на основе изучения письменных источников[7], археологи не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть[8].

В. В. Рыбаков, Хроника Адама Бременского и первые христианские миссионеры в Скандинавии, 2008

В своей работе автор использовал все возможные исторические источники, от античных до документов XVI–XVIII вв., а также данные этнографии, археологии, топонимики, географии, учел все известные научные публикации и достойные внимания краеведческие материалы, появившиеся на то время в периодической печати и местных изданиях. Работа стала первым в историографии обобщающим исследованием по истории Северо-Восточной Руси, охватившим период от незапамятных (для автора) времен появления мери до возникновения удельных княжеств в XIII–XIV вв. Пользуясь современной терминологией, научный труд Д. А. Корсакова в полной мере можно охарактеризовать как комплексное научное исследование, построенное на совокупности всех доступных автору источников, отразившее существовавшие методы и уровень их научного анализа и господствующие воззрения на отечественную историю.

Д. А. Корсаков, Меря и Ростовское княжество. Очерки из истории Ростово-Суздальской земли, 1872

Археология делает возможным реконструкцию еще более ранней стадии эволюции общества, чем та, которая характеризуется существованием диких племен, и найти еще более первобытные следы военного дела. Данные об этом существуют преимущественно в форме остатков материальной культуры. Это особенно важно, так как «мы не можем обладать более достоверными свидетельствами существования человека, чем те вещи, которые он сам непосредственно обработал, придал им форму и использовал». Практически все остальное, за исключением некоторых образцов наскальной живописи и небольшого числа человеческих останков, давным-давно исчезло. Несмотря на то что первобытные люди почти не оставили свидетельств о том, как именно велись войны в то время, они оставили после себя оружие, что свидетельствует о том, что люди сражались и что они не были слабыми противниками.

Морис Дэйви, Эволюция войн, -1

При описании чудских насыпей Южной Сибири Аспелин ссылается, замечает Г.Ф. Филимонов, на старых академиков – Далласа, Гмелина, Мессершмидта и др., а также на труды Кастрена и Радлова. Во всем остальном – на артефакты археологии. Единственный недостаток в труде Аспелина, по мнению Г.Ф. Филимонова, – то, что на предметах, на которые ссылается Аспелин, не всегда есть номера. Поэтому крайне затруднительно проверить все сказанное об этих предметах: из какой они коллекции, где обнаружены, когда, кем, их описание было проведено на месте или нет и др. Без этого все предположения И.Р. Аспелина о древности некогда огромного финского племени выглядят не более чем гипотетично. Не случайно потом его позиция в этом вопросе вызовет много критики. Но она же найдет и много сторонников в России и, особенно, в Скандинавии, не говоря уже о Финляндии.

Н. М. Крюков, Кто оставил «варяжский след» в истории Руси? Разгадки вековых тайн, 2014

С середины XIX века историки стали заниматься не просто организацией экспедиций, обработкой результатов полевых изысканий, изучением коллекций или общим «попечением» над развитием музейной и особенно архивной областей; они взялись за выработку теоретических основ сбережения, отбора и публичного представления ценных свидетельств прошлого (в первую очередь в рамках общей модели музеефикации «подлинных» памятников). Рост просвещения, в том числе исторического, учреждение (после 1863 года) университетских кафедр по истории искусства, профессионализация церковной археологии, работа археологических институтов в Петербурге и Москве и особенно капитальные труды таких крупных ученых, как Никодим Павлович Кондаков (и его последователей), Николай Петрович Лихачёв, Дмитрий Власьевич Айналов и Егор Кузьмич Редин, – все эти факторы существенно обогатили представления тогдашнего образованного общества о русском художественном наследии и повлияли на общий характер восприятия российского прошлого во второй половине XIX века[66]. Эпоха любителей и энтузиастов, «палеографов» постепенно уходила в прошлое. Однако «академизация» не была и не могла быть окончательной; помимо этой экспертной прослойки в России тогда расширялась и укреплялась за счет формальных институций и неформальных отношений связанная с учеными среда профессионалов, работающих с наследием практически, – реставраторов, живописцев, архитекторов, критиков (особенно стоит отметить тут фигуру И.Э. Грабаря). Многие из них занимались не только прошлым, но даже в большей степени современными художественными практиками и течениями (например, адепты неорусского или византийского стилей, очеркисты и обозреватели, авторы популярных музейных путеводителей, травелогов и т. д.).

Коллектив авторов, Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом, 2012

Расхождения в вопросе о принципах датировки кладов не имеют характера спора чисто источниковедческого, важного только для решения тех или иных хронологических проблем нумизматики и археологии. Важнее всего здесь то, что датировка кладов решает большие проблемы обращения иноземной монеты на территории Восточной Европы. Если эта монета служила, как утверждают, в основном целям накопления, будут совершенно неизбежны и вполне понятны и широкие границы хронологического состава кладов, и «скачки» в их составе, и все те явления, которые вносят известный произвол и условность в датировку кладов. Приняв положения Н. П. Чернева и А. В. Орешникова, мы должны прийти к выводу об относительной слабости денежного обращения древней Руси. Если же хронологический диапазон кладов узок, если дата зарытия близко совпадает с датой младшей монеты клада, то состав монетного обращения, следовательно, постоянно обновляется, а это может свидетельствовать только о том, что монета была по преимуществу средством обращения.

В. Л. Янин, Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода, 2009

Комплекс сооружений в Таре возникает очень рано: первое крупное укрепление овальной формы было возведено еще в эпоху неолита (сер. IV – сер. III тыс. до н. э.). Бо́льшая часть монументов Тары относится к докельтскому времени, эпохе неолита и бронзы. Уже был упомянут ритуальный cursus, ведущий к Кургану Заложников (Duma na nGiall), Тех Мидхуарта. Интересно, что согласно последним оценкам археологов камень конической формы, условно называемый Лиа Фаль[27], первоначально стоял возле Кургана Заложников, и сооружение его может быть датировано второй половиной III тыс. до н. э.[28] Таким образом, средневековые составители старины мест и псевдоисторических трактатов были правы, говоря о древнем происхождении Тары, которая согласно старинам мест пережила несколько названий до появлении в Ирландии сыновей Миля (гойделов). В старинах мест речь идет о некой Теа, дочери египетского фараона, основавшей Тару[29]. Удивительным образом эти псевдоисторические данные находят подтверждение в археологии: среди находок в Кургане Заложников был мальчик с фаянсовыми бусами египетского происхождения, которые датируются приблизительно 2100 г. до н. э.[30] Тара с ее комплексом оборонительных, ритуальных и погребальных сооружений, очевидно, играла важную роль еще в рамках культуры долины реки Бойн, известной своими монументальными курганами в Ньюгрэндже, Ноуте и Доуте (IV – III тыс. до н. э.).

Григорий Бондаренко, Мифология пространства древней Ирландии, -1

Ко времени появления испанских каравелл под командованием Христофора Колумба у восточного побережья Нового Света (октябрь 1492 года) Северная и Южная Америка, включая острова Вест-Индии, была населена множеством племен и народностей. С легкой руки прославленного мореплавателя, предполагавшего, что он открыл новые земли Индии, их стали именовать индейцами. Эти племена находились на разных уровнях развития. По мнению большинства исследователей, до европейского завоевания самые развитые цивилизации Западного полушария сложились в Мезоамерике и в Андах. Термин «Мезоамерика» был введен в 40-х годах XX столетия германским ученым Паулем Киргофом. С тех пор в археологии так обозначают географический регион, включающий в себя Мексику и большую часть Центральной Америки (до полуострова Никойя в Коста-Рике). Именно эта территория ко времени открытия ее европейцами была заселена множеством индейских племен и являла собой пеструю картину культур, которые они представляли. По верному определению чешского американиста Милослава Стингла, «культуры эти находились на различных ступенях развития родового общества, и общие закономерности эволюции, свойственные первобытно-общинной формации, проявлялись здесь во множестве местных вариантов и форм». К наиболее ярким и развитым цивилизациям Древней Америки (доколумбового периода) ученые относят такие культуры, как ольмекская, теотихуакан-ская, майяская, тольтекская и ацтекская.

А. М. Веретенников, Города майя и ацтеков, 2003

Так какой же могли представители молодого поколения увидеть археологическую карту Евразии, в частности её Приарктической зоны и Северной Азии? Ответ на этот вопрос был получен в процессе пилотажного социологического опроса студентов Петербургских вузов весной 2008. Именно в тот год в РГПУ им. А.И. Герцена приехала съемочная группа для работы над документальным фильмом, посвященным 100-летию А.П. Окладникова. На вопрос режиссера: «Что для вас Сибирь, её северо-восток? Каким вы себе представляете эту часть континента Евразия?» молодые культурологи давали следующие ответы: «Лёд, тайга, нетронутые человеком просторы… Рай для экстремального туризма… Место ссылки и каторги… Мне не известна, да, и глубоко неинтересна история этих холодных пугающих просторов…». О выдающихся памятниках археологии Сибири, наскальных рисунках Шишкинских скал, петроглифах Горного Алтая и оз. Байкал, тем более о знаменитых памятниках погребальной и культовой архитектуры, таких, например, как «Китовая аллея» на Чукотке, Дюктайская пещера на Лене, Мальтинская и Буретская палеолитические стоянки на Ангаре не вспомнил никто из них. Не вспомнили они и о священных местах, которые издревле почитались местным населением и, вместе с археологическими памятниками формировали крупные сакральные ландшафты Сибири и Северо-востока Азии. Они ничего не знали о десятках выдающихся исследователей её древней истории, которые теперь образуют известные всему миру научные школы. О них не вспомнил ни один студент-гуманитарий из числа наших респондентов.

Е. А. Окладникова, Сакральный ландшафт, 2014

Значит, наш рассказ следует начать с того момента, когда появились первые упоминания о древностях в печати и были сделаны попытки их научного истолкования. А отмечается это лишь в 1820-х годах, в пушкинскую эпоху. Археология Москвы как особая научная проблема возникла менее двух столетий тому назад.

А. А. Формозов, Исследователи древностей Москвы и Подмосковья, 2007

Археология и иконография также весьма скупо иллюстрируют развитие вооружения, которое, конечно, связано с изменениями в различных сферах военного дела. В отличие от многих других народов у готов и в языческую, и в христианскую эпоху не было обычая хоронить умерших с оружием, – а именно в могилах археологи находят большую часть оружия, по которому можно судить о комплексе вооружения. Находки оружия обычно случайны и немногочисленны. С территорий, занимаемых готами, дошло немного репрезентативных памятников искусства. Римские фигурные мозаики на полах вил и фресковая живопись ушли в прошлое, сохранившиеся саркофаги украшены христианскими мотивами, обычно не связанными с военным делом, как и мозаики равеннских базилик VI в., и рельефы немногочисленных визиготских церквей VII в. Некоторая информация о снаряжении представлена на позднеантичных изделиях из слоновой кости, где в библейских или современных сценах показан правитель, охраняемый гвардейцами, или же восточные и западные варвары, приносящие дань. В частности, можно выделить обкладки кафедры равеннского архиепископа Максимиана (546—556 гг.), представляющие сцены из жизни Иосифа в Египте, где показаны стражи в варварской одежде, но с оружием преимущественно римским[5].

А. К. Нефёдкин, Готы. Первая полная энциклопедия, 2021

В литературе имеются разные варианты объяснений отмеченного сходства. Один из столпов немецкой националистической археологии Г. Коссина писал о «германской» экспансии с севера вплоть до Кавказа. Помимо немецких археологов эту точку зрения поддерживали шведский ученый Н. Оберг и финский A.M. Тальгрен[144]. В нашей литературе справедливо указывали на ненаучную подоснову концепции Коссины. Но проблема сама по себе существует, и сравнительно недавно вопрос этот снова был поднят, причем мнение о миграции населения с северо-запада Европы на Кавказ поддержали и некоторые отечественные ученые[145]. В отношении Кавказа это мнение оспорил В.П. Алексеев. Признавая, что «сходство кавкасионского типа с антропологическим типом населения Восточной Европы и Скандинавии… несомненно», он объяснил его неравномерностью эволюции одного и того же палеолитического предка, т. е. отодвинул общий источник вглубь. В то же время он допускает непосредственное родство кавкасионского и динарского типов[146].

А. Г. Кузьмин, Древнерусская цивилизация, 2013