Цитаты со словом «давивший»
Похожие цитаты:
Не умеешь нести бремя невзгод — усугубляешь их тяжесть.
Груз будущего, прибавленный к грузу прошлого, который вы взваливаете на себя в настоящем, заставляет спотыкаться на пути даже самых сильных.
Армейская дисциплина тяжела, но это тяжесть щита, а не ярма.
Из-за тебя даже границы моего существа меня тяготят, моё тело и моя душа меня гнетут – единым с тобой существом хотел бы я стать...
Самая тяжёлая работа — та, которую мы не решаемся начать: она становится кошмаром.
С момента своего рождения человек несёт на своих плечах груз земного притяжения. Он прикован к земле. Но стоит только человеку нырнуть под воду, как он обретает свободу.
Долгие надежды ослабляют радость так же, как долгие болезни ослабляют боль.
Человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов в 72 раза слабее птицы... Но я думаю, что он полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума".
Бремя наших дней слишком тяжко для того, чтобы человек мог нести его в одиночестве, а мирская боль слишком глубока для того, чтобы человек в одиночку был в состоянии её пережить. («Молодой король»)
Последнее несчастье тяжелее всех.
Есть фразы, остающиеся в голове, неотступно преследующие, подобно мелодиям, которые всё время звучат в ушах и настолько сладостны, что причиняют боль.
Когда болит голова, страдает всё тело.
Меня все еще держат за шиворот, на моем плече замирает вздох, это не сожаление, конечно, но в нем есть примесь грусти: вчера все было чудом, а завтра станет повседневной рутиной. В этом вздохе слышится: «Ну вот!».
Надежды — это нервы жизни; в напряженном состоянии они мучительны, перерезанные они уже не причиняют боли.
Со стороны часто кажется, что человек всего достиг и процветает, меж тем как тайная боль томит и волнует его душу, пока, наконец, не сожжёт дотла.
Детство моё — сложная смесь переживаний: жар, бред, бессонница, тягостные дни и томительно долгие ночи. Мне более знакома «Страна кровати», чем зелёного сада.
Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
О Нижнем я вспоминать не могу: в нём я выстрадал самое тяжёлое, самое ужасное время своей жизни. От горя, грубых оскорблений, унижений я доходил до отчаяния, и ещё голова крепка была, что с ума не спятил...
Чрезмерно сильное горе подавляет полностью нашу душу, стесняя свободу её проявлений.
Пока не лишишься репутации, ни за что не поймешь, что это было за тяжкое бремя, и что такое — истинная свобода.
Минуту истинного счастья,Стеснявшую когда-то грудь,Виденье гордости и власти,Уж не вернуть.
Когда народ поднимает голову, труднее всего удержаться тем, кто сидит у него на шее.
Люди ищут удовольствий, бросаясь из стороны в сторону только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют ещё пустоты той новой потехи, которая их притягивает.
За всем на свете стоит какое-нибудь животное: это наше самое неотвязное наваждение.
По отмирании воли смерть тела уже не может быть тягостной.
Тяжело, когда несут пустое.
Меня иногда спрашивают, как я справляюсь с бременем славы? Честно говоря, нет тут никакого «бремени».
Только одно было странно: продолжать думать, как раньше, знать. Понять — это означало в первый момент почувствовать леденящий ужас человека, который просыпается, и видит, что похоронен заживо.
Рану, нанесённую родине, каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.
Нужно сильно чувствовать, чтобы заставить чувствовать других.
Когда ты пьян, мир по-прежнему где-то рядом, но он хотя бы не держит тебя за горло.
Никто в мире не чувствует новых вещей сильнее, чем дети. Дети содрогаются от этого запаха, как собака от заячьего следа, и испытывают безумие, которое потом, когда мы становимся взрослыми, называется вдохновением.
Если море двумя ударами опрокидывает тех, кто, не понимая его языка, вознамерился одолеть его волны с трусливым сердцем в груди, то кто в этом виноват – море? Или те, кто его не понимают?
«Если человек просто откинулся и подумал о надвигающемся ему прекращении и ужасе, и незначительности одиночества в космосе, то он, несомненно, будет сходить с ума, либо испытывать чувство бесполезности».
И когда Сергей Петрович понял, что деньги не исправляют несправедливостей природы, а углубляют их и что люди всегда добивают того, кто уже ранен природой, — отчаяние погасило надежду, и мрак охватил душу.
Потеря времени тяжелее всего для того, кто больше знает.
Страх — болезнь, расслабляющая душу, как расслабляет тело физический недуг.
Я думаю чувством, а чувствую мыслью.
Тот, кто становится пресмыкающимся червем, может ли затем жаловаться, что его раздавили?
Наслаждения походят на те цветы, которые причиняют головокружение, когда слишком долго дышат их ароматом.
Путь к сердцу солдата лежит через его желудок.
Есть ложь, на которой люди, как на светлых крыльях, поднимаются к небу; есть истина, холодная, горькая ... которая приковывает человека к земле свинцовыми цепями.
С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, — ко злу.
Источник страха — в вашем сердце, а не в руках устрашающего.