Неточные совпадения
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои
поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским
языкомВладея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах
язык чужой
Не обратился ли в родной?
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [В Приложении Пущин поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие
поэта к роковой дуэли, и несколько писем, связанных с последней (почти все — на французском
языке; их русский перевод — в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так как не находятся в прямой связи с воспоминаниями Пущина о великом
поэте и не разъясняют историю дуэли.]
« Занятия мои, — продолжал он далее, — идут по-прежнему: я скоро буду брать уроки из итальянского
языка и эстетики, которой будет учить меня профессор Шевырев [Шевырев Степан Петрович (1806—1864) — профессор литературы в Московском университете, критик и
поэт.
Из изящных собственно предметов он, в это время, изучил Шекспира, о котором с ним беспрестанно толковал Неведомов, и еще Шиллера [Шиллер Фридрих (1759—1805) — великий немецкий
поэт.], за которого он принялся, чтобы выучиться немецкому
языку, столь необходимому для естественных наук, и который сразу увлек его, как
поэт человечности, цивилизации и всех юношеских порывов.
— И Виктор Гюго тоже один из чрезвычайно сильных
поэтов! — подхватил Павел. Когда он учился для Мари французскому
языку, он все читал Виктора Гюго, потому что это был любимый
поэт Мари.
— Как же бесполезный?.. — протянул отец Иоаким. —
Язык древних философов, ораторов,
поэтов,
язык ныне медицины, — разъяснял он ей.
— За ваш прекрасный и любовный труд я при первом случае поставлю вам двенадцать! Должен вам признаться, что хотя я владею одинаково безукоризненно обоими
языками, но так перевести «Лорелею», как вы, я бы все-таки не сумел бы. Тут надо иметь в сердце кровь
поэта. У вас в переводе есть несколько слабых и неверно понятых мест, я все их осторожненько подчеркнул карандашиком, пометки мои легко можно снять резинкой. Ну, желаю вам счастья и удачи, молодой
поэт. Стихи ваши очень хороши.
Словом, чтобы точнее определить его душевное состояние, выражусь стихами
поэта: «И внял он неба содроганье, и горних ангелов полет, и гад земных подводный ход, и дольней лозы прозябанье!» Точно в такой же почти сверхъестественной власти у Бема были и
языки иностранные, из которых он не знал ни единого; несмотря на то, однако, как утверждал друг его Кольбер, Бем понимал многое, когда при нем говорили на каком-нибудь чужом
языке, и понимал именно потому, что ему хорошо известен был
язык натуры.
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный,
Копти над книгами, и день и ночь согбенный!
Пролей на знания людские новый свет,
Пиши творения высокие,
поэт, —
И жди, чтоб мелочей какой-нибудь издатель,
Любимцев публики бессовестный ласкатель.
Который разуметь
язык недавно стал,
Пером завистливым тебя везде марал…
Конечно, для него довольно и презренья!..
Холодность публики — вот камень преткновенья,
Вот бич учености, талантов и трудов!
и проч.
Он смотрел с улыбкой превосходства на все русское, отроду не слыхал, что есть немецкая литература и английские
поэты, зато знал на память Корнеля и Расина, все литературные анекдоты от Буало до энциклопедистов, он знал даже древние
языки и любил в речи поразить цитатой из «Георгик» или из «Фарсалы».
Прилично б было мне молчать о том,
Но я привык идти против приличий,
И, говоря всеобщим
языком,
Не жду похвал. —
Поэт породы птичей,
Любовник роз, над розовым кустом
Урчит и свищет меж листов душистых.
Об чем? Какая цель тех звуков чистых? —
Прошу хоть раз спросить у соловья.
Он вам ответит песнью… Так и я
Пишу, что мыслю, мыслю что придется,
И потому мой стих так плавно льется.
Повсюду, каков бы ни был характер
поэта, каковы бы ни были его личные понятия о поступках своего героя, герой действует одинаково со всеми другими порядочными людьми, подобно ему выведенными у других
поэтов: пока о деле нет речи, а надобно только занять праздное время, наполнить праздную голову или праздное сердце разговорами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому, чтобы прямо и точно выразить свои чувства и желания, — большая часть героев начинает уже колебаться и чувствовать неповоротливость в
языке.
Как беден наш
язык: хочу и не могу!..
Не передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною:
Напрасно вечное томление сердец!
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.
Лишь у тебя,
поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах.
В памяти Подозерова промелькнули «Чернец» и «Таинственная монахиня» и «Тайны Донаретского аббатства», и вслед за тем вечер на Синтянинском хуторе, когда отец Евангел читал наизусть на непередаваемом французском
языке стихи давно забытого французского
поэта Климента Маро, оканчивающиеся строфой...
Директор был немножко
поэт, но Иван Павлович в ту же минуту умел перелагать его оду на обыкновенный прозаический
язык.
Память современной любви, самое название которой стало банально, а чувство заменилось чувственностью — коротка, но искренняя любовь, выражаясь народным
языком, «не ржавеет», и представление о «вечной любви», созданное
поэтами, хотя изредка, но является почти реальным.