Неточные совпадения
« Занятия мои, — продолжал он далее, — идут по-прежнему: я скоро буду брать уроки из итальянского
языка и эстетики, которой будет учить меня профессор Шевырев [Шевырев Степан Петрович (1806—1864) — профессор литературы в Московском университете, критик и
поэт.
— Как же бесполезный?.. — протянул отец Иоаким. —
Язык древних философов, ораторов,
поэтов,
язык ныне медицины, — разъяснял он ей.
— И Виктор Гюго тоже один из чрезвычайно сильных
поэтов! — подхватил Павел. Когда он учился для Мари французскому
языку, он все читал Виктора Гюго, потому что это был любимый
поэт Мари.
Из изящных собственно предметов он, в это время, изучил Шекспира, о котором с ним беспрестанно толковал Неведомов, и еще Шиллера [Шиллер Фридрих (1759—1805) — великий немецкий
поэт.], за которого он принялся, чтобы выучиться немецкому
языку, столь необходимому для естественных наук, и который сразу увлек его, как
поэт человечности, цивилизации и всех юношеских порывов.
— Во-первых, потому, — говорил он, — что вы читаете Байрона по-французски, и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество
языка поэта. Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде. Во-вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…
В одну скверную осеннюю ночь Андрей Степанович Пересолин ехал из театра. Ехал он и размышлял о той пользе, какую приносили бы театры, если бы в них давались пьесы нравственного содержания. Проезжая мимо правления, он бросил думать о пользе и стал глядеть на окна дома, в котором он, выражаясь
языком поэтов и шкиперов, управлял рулем. Два окна, выходившие из дежурной комнаты, были ярко освещены.
Неточные совпадения
Я знаю: дам хотят заставить // Читать по-русски. Право, страх! // Могу ли их себе представить // С «Благонамеренным» в руках! // Я шлюсь на вас, мои
поэты; // Не правда ль: милые предметы, // Которым, за свои грехи, // Писали втайне вы стихи, // Которым сердце посвящали, // Не все ли, русским
языком // Владея слабо и с трудом, // Его так мило искажали, // И в их устах
язык чужой // Не обратился ли в родной?
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [В Приложении Пущин поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие
поэта к роковой дуэли, и несколько писем, связанных с последней (почти все — на французском
языке; их русский перевод — в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так как не находятся в прямой связи с воспоминаниями Пущина о великом
поэте и не разъясняют историю дуэли.]
— За ваш прекрасный и любовный труд я при первом случае поставлю вам двенадцать! Должен вам признаться, что хотя я владею одинаково безукоризненно обоими
языками, но так перевести «Лорелею», как вы, я бы все-таки не сумел бы. Тут надо иметь в сердце кровь
поэта. У вас в переводе есть несколько слабых и неверно понятых мест, я все их осторожненько подчеркнул карандашиком, пометки мои легко можно снять резинкой. Ну, желаю вам счастья и удачи, молодой
поэт. Стихи ваши очень хороши.
Словом, чтобы точнее определить его душевное состояние, выражусь стихами
поэта: «И внял он неба содроганье, и горних ангелов полет, и гад земных подводный ход, и дольней лозы прозябанье!» Точно в такой же почти сверхъестественной власти у Бема были и
языки иностранные, из которых он не знал ни единого; несмотря на то, однако, как утверждал друг его Кольбер, Бем понимал многое, когда при нем говорили на каком-нибудь чужом
языке, и понимал именно потому, что ему хорошо известен был
язык натуры.
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный, // Копти над книгами, и день и ночь согбенный! // Пролей на знания людские новый свет, // Пиши творения высокие,
поэт, — // И жди, чтоб мелочей какой-нибудь издатель, // Любимцев публики бессовестный ласкатель. // Который разуметь
язык недавно стал, // Пером завистливым тебя везде марал… // Конечно, для него довольно и презренья!.. // Холодность публики — вот камень преткновенья, // Вот бич учености, талантов и трудов! // и проч.