Неточные совпадения
— Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моем
коне? На первых трех
шагах он тебя сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни.
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый
шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил
коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых
коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным
шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов.
А лошадь сверху, молодая,
Ругает бедного
коня за каждый
шаг:
«Ай,
конь хвалёный, то́-то диво!
Сраженный в нескольких
шагах,
Младой казак в крови валялся,
А
конь, весь в пене и пыли,
Почуя волю, дико мчался,
Скрываясь в огненной дали.
— Би-и-да, — с расстановкой, вполголоса, промолвил Филофей и, нерешительно чмокнув, стал понукать лошадей. Но в это самое мгновенье что-то вдруг словно сорвалось, рявкнуло, ухнуло — и большущая развалистая телега, запряженная тройкой поджарых
коней, круто, вихрем обогнула нас, заскакала вперед и тотчас пошла
шагом, загораживая дорогу.
Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт
коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом
шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш.
Она не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя белыми
конями, промчалась мимо дачи князя. В коляске сидели две великолепные барыни. Но, проехав не более десяти
шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Молодой человек, которого назвали Кулею, приложил руку к околышу конфедератки и, осадив на один
шаг своего
коня, поехал, уступая старшему на пол-лошади переда.
Куля осадил
коня на первых же
шагах и, дав ему крепкие шпоры, заставил карьером броситься к стогу. Добрая лошадь повиновалась, но на полукурсе снова вдруг неожиданно метнулась и смяла трубачову лошадь.
Взобрался и Санин на своего
коня; Марья Николаевна отсалютовала г-ну Полозову хлыстиком, потом ударила им свою лошадь по выгнутой и плоской шее: та взвилась на дыбы, прыгнула вперед и пошла щепотким, укрощенным
шагом, вздрагивая всеми жилками, собираясь на мундштуке, кусая воздух и порывисто фыркая.
Басманов говорил вполголоса, но Скуратов его услышал. Когда вся толпа, смеясь и разговаривая, ускакала за царевичем, он надел шапку, влез опять на
коня и
шагом поехал ко дворцу.
Максим, покидая родительский дом, не успел определить себе никакой цели. Он хотел только оторваться от ненавистной жизни царских любимцев, от их нечестивого веселья и ежедневных казней. Оставя за собою страшную Слободу, Максим вверился своей судьбе. Сначала он торопил
коня, чтобы не догнали его отцовские холопи, если бы вздумалось Малюте послать за ним погоню. Но вскоре он повернул на проселочную дорогу и поехал
шагом.
Он ловко управлял
конем, и
конь серебристо-серой масти то взвивался на дыбы, то шел, красуясь, ровным
шагом и ржал навстречу неприятелю.
Навстречу Максиму попался отряд монастырских служек в шишаках и кольчугах. Они ехали
шагом и пели псалом: «Возлюблю тя, господи, крепосте моя». Услыша священные слова, Максим остановил
коня, снял шапку и перекрестился.
Утро было свежее, солнечное. Бывшие разбойники, хорошо одетые и вооруженные, шли дружным
шагом за Серебряным и за всадниками, его сопровождавшими. Зеленый мрак охватывал их со всех сторон.
Конь Серебряного, полный нетерпеливой отваги, срывал мимоходом листья с нависших ветвей, а Буян, не оставлявший князя после смерти Максима, бежал впереди, подымал иногда, нюхая ветер, косматую морду или нагибал ее на сторону и чутко навастривал ухо, если какой-нибудь отдаленный шум раздавался в лесу.
Раздались быстрые
шаги босых ног, громыхнул запор, ворота отворились — Шакир, в длинной до пят рубахе, молча взял
коня под уздцы.
«Готов чай, Ванюша?» крикнул он весело, не глядя на дверь клети; он с удовольствием чувствовал, как, поджимая зад, попрашивая поводья и содрогаясь каждым мускулом, красивый
конь, готовый со всех ног перескочить через забор, отбивал
шаг по засохшей глине двора.
На улице, около дома послышался бойкий
шаг лошади, и Оленин охлепью на красивом, невысохшем глянцевито-мокром, темно-сером
коне подъехал к воротам.
Там они вынесли тело; несмотря на то, что шарахалась лошадь, положили его через седло, сели на
коней и
шагом поехали по дороге мимо аула, из которого толпа народа вышла смотреть на них.
Они проехали, хотя с большим трудом и опасностию, но без всякого приключения, почти всю проложенную болотом дорожку; но
шагах в десяти от выезда на твердую дорогу лошадь под земским ярыжкою испугалась толстой колоды, лежащей поперек тропинки, поднялась на дыбы, опрокинулась на бок и, придавя его всем телом, до половины погрузилась вместе с ним в трясину, которая, расступясь, обхватила кругом
коня и всадника и, подобно удаву, всасывающему в себя живую добычу, начала понемногу тянуть их в бездонную свою пучину.
Казалось, неукротимый
конь прибегнул к этому способу избавиться от своего мучителя как к последнему средству, после которого должен был покориться его воле; он вдруг присмирел и, повинуясь искусному наезднику, пошел
шагом, потом рысью описал несколько кругов по широкой улице и наконец на всем скаку остановился против избы приказчика.
Кирша пошел седлать своего
коня, и через четверть часа наши путешественники отправились в дорогу. Алексей не отставал от своего господина; а запорожец, держась левой стороны проезжего, ехал вместе с ним
шагах в десяти позади. Несколько уже раз незнакомый посматривал с удивлением на его лошадь.
— Если б только он был побойчее, так я бы в него вклепался: я точь-в-точь такого же
коня знаю… ну вот ни дать ни взять, и на лбу такая же отметина. Правда, тот не пошел бы
шагом, как этот… а уж так схожи меж собой, как две капли воды.
На сегодня нужно было уже отложить всякую мысль об охоте; впору было только добраться перед грозой до ночлега. Мой
конь постукивал копытом в обнажившиеся корни, храпел и настораживал уши, прислушиваясь к гулко щелкающему лесному эху. Он сам прибавлял
шагу к знакомой лесной сторожке.
Я вступил на зыбучий плетень без всякого признака перил. Мне жутко показалось идти впереди
коня с кончиком повода в руке. То ли дело, думалось, вести его под уздцы, все-таки не один идешь! Но было понятно, что для этого удобства мост был слишком узок, и я пошел самым обыкновенным
шагом, не тихо и не скоро, так, как шел Ага, и ни разу не почувствовал, что повод натянулся:
конь слишком знал свое дело и не мешал движению, будто его и нет, будто у меня один повод в руках.
Фыркали и горячились застоявшиеся
кони, но сильные привычные руки кучера осаживали их и долго заставляли идти
шагом.
При слове «завтра» лицо Саши похолодело — точно теперь только ощутило свежесть ночи, а сердце, дрогнув, как хороший
конь, вступило в новый, сторожкий, твердый и четкий
шаг. И, ловя своим открытым взглядом пронзительный, мерцающий взор Соловьева, рапортовавшего коротко, обстоятельно и точно, Погодин узнал все, что касалось завтрашнего нападения на станцию Раскосную. Сверился с картой и по рассказу Соловьева набросал план станционных жилищ.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не
шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый
конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Подскакав на расстояние 50
шагов, незнакомец начал удерживать ретивого
коня.
Так пел казак,
шагом выезжая на гору по узкой дороге, беззаботно бросив повода и сложа руки.
Конь привычный не требовал понуждения; и молодой казак на свободе предавался мечтам своим. Его голос был чист и полон, его сердце казалось таким же.
Впереди всех ведут
коня командира, гнедого жеребца Варвара; он выгибает шею, и играет, и бьет копытами; майор садится на него только в крайних случаях, постоянно шагая во главе батальона за своим Варваром ровным
шагом настоящего пехотинца.
Кругом стояла египетская тьма, в двух
шагах решительно ничего не было видно, и я во всем положился на инстинкт моего
коня; не помню, сколько времени я ехал, но, наконец, вдали мелькнул слабый огонек, Рыжко прибавил
шагу, огонек приближался, вот и речка, верный
конь прыгнул через нее с несвойственной его летам энергией.
Но если лошади сохранят силу для того, чтобы брести как-нибудь,
шаг за
шагом, то можно питать надежду, что
кони, идучи по ветру, сами выйдут как-нибудь на дорогу и привезут нас к какому-нибудь жилью.
Чу — кажется, трубят; нет, он не едет.
Ах, мамушка как был он женихом,
Он от меня на
шаг не отлучался,
С меня очей бывало не сводил.
Женился он, и всё пошло не так.
Теперь меня ранешенко разбудит
И уж велит себе
коня седлать;
Да до ночи бог ведает где ездит;
Воротится, чуть ласковое слово
Промолвит мне, чуть ласковой рукой
По белому лицу меня потреплет.
Неслись мы, неслись во весь кульер, и стали
кони наши, наконец, приставать, и поехали мы опять
шагом.
Он
коней в бег пустит — и я бегу, он
шагом — и я
шагом.
Он вывел
коня, бросил на хребет его вчетверо сложенное рядно и
шагом съехал со двора в открытые тёмные ворота.
Макар смотрел на татар враждебно и каждый раз ворчал, что этого им еще мало. Когда же он встречался с чалганцами, то останавливался и благодушно беседовал с ними: все-таки это были приятели, хоть и воры. Порой он даже выражал свое участие тем, что, подняв на дороге талинку, усердно подгонял сзади быков и
коней; но лишь только сам он делал несколько
шагов, как уже всадники оставались сзади чуть заметными точками.
Уж не помню, сколько времени провел я в созерцании, как вдруг очнулся, расслышав в роще,
шагах от меня в двадцати, в просеке, которая пролегала от большой дороги к господскому дому, храп и нетерпеливый топот
коня, рывшего копытом землю.
С моря дул влажный холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя, окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана, — он сторожил
коней своего табора, раскинутого
шагах в пятидесяти от нас.
Ни о чем не думая, ни о чем не помышляя, сам после не помнил, как сошел Василий Борисыч с игуменьина крыльца. Тихонько, чуть слышно, останавливаясь на каждом
шагу, прошел он к часовне и сел на широких ступенях паперти. Все уже спало в обители, лишь в работницкой избе на конном дворе светился огонек да в келейных стаях там и сям мерцали лампадки. То обительские трудники, убрав
коней и задав им корму, сидели за ужином, да благочестивые матери, стоя перед иконами, справляли келейное правило.
С трудом прокладывая себе дорогу чрез волнующееся море народных масс, государь продолжал один, без свиты, оставленной далеко позади, медленным
шагом ехать вперед. У Чернышева моста он на минуту остановил
коня и огляделся. Впереди было море огня, позади море огня. Над головою свистала буря и сыпался огненный дождь искр и пепла — и среди всего этого хаоса и разрушенья раздавались тяжкие стоны, рыданья, вопли о помощи, о защите и могучее, восторженное, ни на единый миг не смолкавшее «ура » всего народа.
Казаки спрыгнули с
коней и бросились на Евангела; тот не трогался, но Форов отскочил назад и прыгнул к ближайшему строению, чтобы иметь у себя за спиной защиту, но не успел он пробежать несколько
шагов, как увидел пред собою трех солдат, державших его за руки, меж тем как третий приставил ему к груди сверкающий штык. Маленький пехотный поручик с потным лбом юлил вокруг его и, закурив тоненькую папироску у одного из двух стоявших к Форову спиной господ, крикнул...
A золотисто-гнедой
конь все приближался к ним, красиво лавируя между буграми поля… Вот он занес ногу чуть ли не над самой головой Милицы и прошел мимо неё так близко, что задел тот самый холмик, за которым ни живы, ни мертвы лежали они оба. За ним промелькнуло еще несколько конских ног, и венгерские гусары медленно,
шаг за
шагом, проехали мимо, продолжая дымить зловонными сигарами и о чем-то оживленно болтать между собой.
Маленькие глазки венгерца подозрительно остановились как раз на том месте, где схоронились они, припав к самой земле. Неожиданно он дал шпоры
коню и, крикнув что-то остальным шести всадникам, составлявшим отряд, промчался вперед. Чудесный, породистый
конь, отливавший золотом, нервно перебирая тонкими, словно выточенными ногами, был теперь в каких-нибудь пяти
шагах от Милицы.
— Айда! айда! — понукала я моего лихого
коня, и он ускорял
шаг, пугая мирно бродивших по улицам предместий поросят и барашков.
Такой был огромный хвост, что если
конь скакал, то он сзади расстилался как облако, а если
шагом пойдет, то концы его на двух маленьких колесцах укладывали, и они ехали за
конем, как шлейф за дамой.
Ермак Тимофеевич еще несколько секунд посмотрел вслед исчезнувшим казакам, затем тихо повернул
коня и
шагом поехал обратно к видневшемуся посаду.
Въехав на задний двор, где находились избы для помещения ратников и ворота на который никогда, и даже ночью, не затворялись и никем не оберегались, он разнуздал
коня, поводил его, поставил в конюшню и уже хотел идти уснуть несколько часов перед тем, как идти с докладом об исполненном поручении к Григорию Лукьяновичу, уже тоже спавшему, по его предположению, так как был уже первый час ночи, как вдруг легкий скрип по снегу чьих-то
шагов на соседнем, главном дворе, отделенном от заднего тонким невысоким забором, привлек его внимание.