Неточные совпадения
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все
несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит,
что на покой. (Правдину.)
Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела,
что к
тебе несут какой-то пакет.
Николай Левин продолжал говорить: —
Ты знаешь,
что капитал давит работника, — работники у нас, мужики,
несут всю тягость труда и поставлены так,
что сколько бы они ни трудились, они не могут выйти из своего скотского положения.
— Помилуй,
чего тебе еще? от
тебя и так уж
несет розовой помадой…
Тебе, разумеется, сполагоря, у
тебя один сынишка, а тут, брат, Прасковью Федоровну наделил Бог такою благодатию,
что год, то
несет: либо Праскушку, либо Петрушу; тут, брат, другое запоешь».
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай
несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как
ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
— Молчи ж! — прикрикнул сурово на него товарищ. —
Чего тебе еще хочется знать? Разве
ты не видишь,
что весь изрублен? Уж две недели как мы с
тобою скачем не переводя духу и как
ты в горячке и жару
несешь и городишь чепуху. Вот в первый раз заснул покойно. Молчи ж, если не хочешь нанести сам себе беду.
Увидя,
что топор крестьянин
нёс,
«Голубчик», Деревцо сказало молодое:
«Пожалуй, выруби вокруг меня
ты лес,
Я не могу расти в покое...
— Батюшка, Илья Ильич! — умолял он. — Полно вам!
Что вы, Господь с вами, такое
несете! Ах
ты, Мать Пресвятая Богородица! Какая беда вдруг стряслась нежданно-негаданно…
— Не говори, не говори! — остановила его она. — Я опять, как на той неделе, буду целый день думать об этом и тосковать. Если в
тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку
ты должен
нести эту заботу. Если
ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами; я чувствую,
что я заплачу горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы…
Фаддеев встретил меня с раковинами. «Отстанешь ли
ты от меня с этою дрянью?» — сказал я, отталкивая ящик с раковинами, который он, как блюдо с устрицами, поставил передо мной. «Извольте посмотреть, какие есть хорошие», — говорил он, выбирая из ящика то рогатую, то красную, то синюю с пятнами. «Вот эта, вот эта; а эта какая славная!» И он сунул мне к носу. От нее запахло падалью. «
Что это такое?» — «Это я чистил: улитки были, — сказал он, — да, видно, прокисли». — «Вон, вон!
неси к Гошкевичу!»
— Хорошо, я сам знаю,
что не с водой, да овес-то, овес-то куда
ты нес… а?.. Ведь овес денег стоит, а
ты его воруешь… а?..
А для
тебя, Порфирий, одна инструкция: как только
ты,
чего Боже оборони, завидишь в окрестностях казака, так сию же секунду, ни слова не говоря, беги и
неси мне ружье, а я уж буду знать, как мне поступить!
— Ну, вот теперь с шубой идет! Шубу-то зачем
несешь? Ха, ха, ха! Да
ты сумасшедший,
что ли?
Ты говоришь: верую,
что будет мир, а я сейчас слышал,
что проскакал курьер с этим известием в Иркутск. Должно быть, верно, потому
что это сказал почтмейстер Николаю Яковлевичу. Будет ли мир прочен — это другой вопрос, но все-таки хорошо,
что будет отдых. Нельзя же
нести на плечах народа, который ни в
чем не имеет голоса, всю Европу. Толчок дан поделом — я совершенно с
тобой согласен. Пора понять,
что есть дело дома и
что не нужно быть полицией в Европе.
— Крестьяне? крестьянину, сударь, дани платить надо, а не о приобретении думать. Это не нами заведено, не нами и кончится. Всем он дань
несет; не только казне-матушке, а и мне, и
тебе, хоть мы и не замечаем того. Так ему свыше прописано. И по моему слабому разуму, ежели человек бедный, так
чем меньше у него, тем даже лучше. Лишней обузы нет.
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для
тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то
что же делать, мой друг! — обвиняй!
Неси сей крест с смирением и утешай себя тем,
что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное,
что для души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
— Я знаю их! — воскликнула она радостно. — Найду и все сделаю, как скажете. Кто подумает,
что я запрещенное
несу? На фабрику носила — слава
тебе господи!
Мальчик без штанов. Верно говорю, я даже пример сейчас приведу. Слыхал я, правда ли, нет ли,
что ты такую сигнацию выдумал,
что куда хошь ее
неси — сейчас
тебе за нее настоящие деньги дадут… так,
что ли?
Минут десять спустя Марья Николаевна появилась опять в сопровождении своего супруга. Она подошла к Санину… а походка у ней была такая,
что иные чудаки в те, увы! уже далекие времена, — от одной этой походки с ума сходили. «Эта женщина, когда идет к
тебе, точно все счастье твоей жизни
тебе навстречу
несет», — говаривал один из них. Она подошла к Санину — и, протянув ему руку, промолвила своим ласковым и как бы сдержанным голосом по русски: «Вы меня дождетесь, не правда? Я вернусь скоро».
—
Ты, кажется, слишком уж в дурном расположении приехала;
что твои ноги? Вот
тебе кофе
несут, милости просим, кушай и не сердись.
— Принимая какое-нибудь бремя на себя, надобно сообразить, достанет ли в нас силы
нести его, и почти безошибочно можно сказать,
что нет, не достанет, и
что скорее оно придавит и уморит нас, как это случилось с Людмилой Николаевной, с которой я не допущу
тебя нести общую участь, и с настоящей минуты прошу
тебя идти туда, куда влекут твои пожеланья…
— Так… так… знала я,
что ты это присоветуешь. Ну хорошо. Положим,
что сделается по-твоему. Как ни несносно мне будет ненавистника моего всегда подле себя видеть, — ну, да видно пожалеть обо мне некому. Молода была — крест
несла, а старухе и подавно от креста отказываться не след. Допустим это, будем теперь об другом говорить. Покуда мы с папенькой живы — ну и он будет жить в Головлеве, с голоду не помрет. А потом как?
— Казань. Его превосходительству — эгэ-э… пре-вос-ходительству, гляди-ка
ты! Георгию Константиновичу Мансурову? И она Мансурова, — дядя,
что ли, это?
Неси скорей, Шакир, смотри, не потеряй!
—
Что же делать, мой друг! — утешал я. — Провидение! надо покориться его воле! Тяжел твой венец — я согласен, но надобно
нести его!
Неси, братец,
неси!
Ты пострадаешь, зато Паскудск будет счастлив!
— Да я к этому и иду!
что же
ты сам меня перебиваешь, а сам говоришь,
что я
несу ахинею?
— Бога ради, — говорю, — Леонид Григорьевич, мне не до разговоров; я
тебя с умилением прошу, не
неси ты мне, Христа ради, всей этой ахинеи, а скажи мне, за
что меня берут!
— Куда Бог
несет, Гордей Евстратыч? — издали кричал Шабалин, высоко поднимая свою круглую шапочку. — Я не знал,
что ты таким молодцом умеешь верхом ездить… Уж не на охоту ли собрался?
— Конечно,
что прошло, то прошло!.. Но вот нам
несут поужинать. Не взыщи, дорогой гость, на убогость моей трапезы!
Чем богаты, тем и рады: сегодня я ем постное.
Ты, может быть, не понедельничаешь, Юрий Дмитрич? И на
что тебе! Не все должны с таким упорством измозжать плоть свою, как я — многогрешный. Садись-ка, мой родимый, да похлебай этой ушицы. Стерляжья, батюшка! У меня свой садок, и не только стерляди, осетры никогда не переводятся.
— Куда
тебя несет, дьявол! Не видишь разве,
что едешь на людей, сволочь! — услыхал Бобров впереди грубый окрик, и на дороге, точно вынырнув из-под лошадей, показался рослый бородатый мужик, без шапки, с головой, сплошь забинтованной белыми тряпками. — Погоняй, Митрофан! — крикнул Бобров.
— Знамо,
что не даром, — насмешливо возразил Глеб. — Не осуди в лаптях: сапоги в санях!.. Да с
чего ты так разохотился: стало быть, денег добре много
несешь?
— А,
ты пришёл уж! — сказал Яков. —
Что это
ты несёшь?
Наркис. Уж это так точно. Уж
что! Даром слова не скажу. И насчет съестного и прочего… все. Вот сейчас приеду… поедем ко мне в гости! Сейчас при
тебе потребован) вина, братец, всякого: красного, белого, рому… всякого. И вот сейчас скажу:
неси тысячу рублей! Чтоб мигом тут было! И принесет.
— Ушам не верю,
что слышу… Этого быть не может.
Ты трезвый человек, а пьяную гиль
несешь!
Подколесин.
Что за чепуху
несешь ты? Из
чего вдруг угораздило
тебя сказать,
что у меня седой волос? Где ж седой волос? (Щупает свои волосы.)
— Я
тебе говорю. Такие у нас барчуки необнаковенные! Особенно Давыдка этот… как есть иезоп [Иезоп — бранное слово, произведенное от имени древнегреческого баснописца Эзопа.]. На самой на зорьке встал я, да и подхожу этак к окну… Гляжу:
что за притча? Идут наши два голубчика по саду,
несут эти самые часы, под яблонькой яму вырыли — да туда их, словно младенца какого! И землю потом заровняли, ей-богу, такие беспутные!
— Веселись, монашенки! Ведь это, Пётр Ильич, монахини,
ты что думаешь? Они весёлому чёрту послух
несут, а я у них — настоятель, вроде попа, звонкие косточки! Кинь рублик на веселье жизни!
Тьфу…
что в голову лезет, когда
тебя так называемый долг службы
несет и
несет…
— А
ты, Потапыч, скажи этому олуху, кельнеру, чтоб мне удобную квартиру отвели, хорошую, не высоко, туда и вещи сейчас перенеси. Да
чего всем-то соваться меня
нести?
Чего они лезут? Экие рабы! Это кто с
тобой? — обратилась она опять ко мне.
— До Дунаю!.. Обозлившись, с сердцов, всякое
несли. Известно, невтерпеж было.
Ты что думаешь, разбойники,
что ли? — сказал Житков, обернувшись и смотря Федорову прямо в лицо. — Бога,
что ли, в них нет? Не знают, куда идут! Может, которым сегодня Господу Богу ответ держать, а им об таком деле думать? До Дунаю! Да я до Дунаю-то и сам раз барину сказал (он кивнул на меня). Точно,
что сказал, потому и смотреть-то тошно было. Эка вспомнил, до Дунаю!
Крутицкий (отводя Анну к стороне).
Что ты, безумная!
Что ты говоришь! Какие платочки? Еще не видя денег, да уж мотать задумала? Мотовка, мотовка!
Ты ей и не показывай,
что тебе дадут,
ты все мне
неси! И боже
тебя сохрани!
Вот кухня, вот «флигерь», вон столярова жена
несет холсты, вон контора, вон барынин дом, в котором сейчас Поликей покажет,
что он человек верный и честный,
что «наговорить, мол, можно на всякого», и барыня скажет: «ну, благодарствуй, Поликей, вот
тебе три…» а может и пять, а может и десять целковых, и велит еще чаю поднесть ему, а може и водочки.
— Восемь лет жизни с таким человеком, как покойный муж, мне кажется, дают право на отдых. Другая на моём месте — женщина с менее развитым чувством долга и порядочности — давно бы порвала эту тяжёлую цепь, а я
несла её, хотя изнемогала под её тяжестью. А смерть детей… ах, Ипполит, если бы
ты знал,
что я переживала, теряя их!
— Тю! перекрестись
ты, человече, левою рукой! И
что ты это такое
несешь языком, а? Видно,
тебе приснилось.
— А
что это
ты такое
несешь, человече? Или я вовсе дура, или у
тебя в голове одной клепки не хватает. Как же это я пойду за подсыпку, когда
ты теперь мельник? И как
ты на мне женишься, когда сватов пошлешь к Мотре, а?..
Что ты это
несешь, человече, перекрестись
ты левою рукой.
«Э-эй! Вот
тебе и штука, — подумал мельник. —
Несет одного.
Что ж теперь делать? Если крикнуть: «Кинь, это мое!» — так ведь, пожалуй, бедный жид расшибется или утонет. Высоко!»
Знай ходи — то в Коломну, то к Невскому,
Даже Фрейганг устанет марать:
«Объяви, говорит,
ты Краевскому,
Что я больше не стану читать!..»
Вот и нынче
несу что-то спешное —
Да пускай подождут, не впервой.
Mатрена.
Ты это не толкуй, живо делай, а я сестру-то постерегу, коли
что. Оплошки не давай. Тащи деньги да и
неси сюда, а Микита схоронит.
Закружатся головы и, кажется, никто не виноват и никто ни за
что отвечать не может, потому
что не ноги
тебя несут, а самое поле в лес уплывает, где этакие дубы и клены, и в их тени задумчивы дриады!..