Неточные совпадения
По
мнению его,
человеческие души, яко жито духовное, в некоей житнице сложены, и оттоль, в мере надобности, спущаются долу, дабы оное сонное видение вскорости увидети и по малом времени вспять в благожелаемую житницу благоспешно возлететь.
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по
мнению моему, было верхом благополучия
человеческого.
Во-вторых, люди эти в этих заведениях подвергались всякого рода ненужным унижениям — цепям, бритым головам, позорной одежде, т. е. лишались главного двигателя доброй жизни слабых людей — зaботы о
мнении людском, стыда, сознания
человеческого достоинства.
А Привалов в это время, по
мнению Хионии Алексеевны, лишился последних признаков
человеческой мысли, доказательством чему, во-первых, служило то, что он свел самое компрометирующее знакомство с каким-то прасолом Нагибиным, настоящим прасолом, который сидел в мучной лавке и с хлыстом бегал за голубями.
— Да, всемирную историю. Изучение ряда глупостей
человеческих, и только. Я уважаю одну математику и естественные, — сфорсил Коля и мельком глянул на Алешу: его только одного
мнения он здесь и боялся.
Днем на тропе Дерсу нашел
человеческие следы. Он стал внимательно их изучать. Один раз он поднял окурок папиросы и кусок синей дабы. По его
мнению, здесь проходили два человека. Это не были рабочие-манзы, а какие-то праздные люди, потому что трудящийся человек не бросит новую дабу только потому, что она запачкана; он и старую тряпку будет носить до тех пор, пока она совсем не истреплется.
Это было чрезвычайно повредило ему во
мнении молодежи. Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх
человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков. Однако ж мало-помалу все было забыто, и Сильвио снова приобрел прежнее свое влияние.
Конечно, всякому вольно смеяться над некоторыми их странностями, но шутки поверхностного наблюдателя не могут уничтожить их существенных достоинств, из коих главное: особенность характера, самобытность (individualitè [индивидуальность (фр.).]), без чего, по
мнению Жан-Поля, не существует и
человеческого величия.
Государь «за
мнения» посылает в Сибирь, за стихи морит в казематах — и все трое скорее готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость
человеческого достоинства и дерзость независимой речи.
— Рабочие прежде всего люди, — говорил он новому начальству. — У них есть свое самолюбие, известные традиции, наконец простое
человеческое достоинство… По моему
мнению, именно этих сторон и не следует трогать.
— Ну, это все равно. Дело не в том, а вы равнодушны к
человеческому горю; вы только пугаете людей и стараетесь при каждом, решительно при каждом случае отклонять людей от готовности служить человечеству. Вы портите дело, вы отстаиваете рутину, — вы, по-моему, человек решительно вредный. Это мое откровенное о вас
мнение.
«Неужели я трус и тряпка?! — внутренне кричал Лихонин и заламывал пальцы. — Чего я боюсь, перед кем стесняюсь? Не гордился ли я всегда тем, что я один хозяин своей жизни? Предположим даже, что мне пришла в голову фантазия, блажь сделать психологический опыт над
человеческой душой, опыт редкий, на девяносто девять шансов неудачный. Неужели я должен отдавать кому-нибудь в этом отчет или бояться чьего-либо
мнения? Лихонин! Погляди на человечество сверху вниз!»
— По моему
мнению, — начал он неторопливо, — для
человеческого тела существуют две формы одежды: одна — испанский колет, обтягивающий все тело, а другая — мешок, ряса, которая драпируется на нем. Я избрал последнюю!
Мнение это совершенно ошибочно. Христианское учение и учение позитивистов, коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное на выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются друг от друга в особенности тем, что учение христианское имеет твердые, ясные основы в душе
человеческой; учение же любви к человечеству есть только теоретический вывод по аналогии.
Но удивительное дело: именно те люди, которые в наше время более всех других говорят, что заботятся об улучшении
человеческой жизни, и считаются руководителями общественного
мнения, утверждают, что этого-то и не нужно делать и что для улучшения положения людей существуют другие, более действительные средства.
Вместе с золотыми, вышедшими из моды табакерками лежали резные берестовые тавлинки; подле серебряных старинных кубков стояли глиняные размалеванные горшки — под именем этрурских ваз; образчики всех руд, малахиты, сердолики, топазы и простые камни лежали рядом; подле чучел белого медведя и пеликана стояли чучелы обыкновенного кота и легавой собаки; за стеклом хранились челюсть слона, мамонтовые кости и лошадиное ребро, которое Ижорской называл
человеческим и доказывал им справедливость
мнения, что земля была некогда населена великанами.
— А я против того
мнения Татьяны Васильевны, — подхватил Бегушев, — что почему она называет любовь гадкою? Во все времена все великие писатели считали любовь за одно из самых поэтических, самых активных и приятных чувств
человеческих. Против любви только те женщины, которых никогда никто не любил.
Новое строится не так легко, как разрушается старое, и защищать не так легко, как нападать; потому очень может быть, что
мнение о сущности прекрасного, кажущееся мне справедливым, не для всех покажется удовлетворительным; но если эстетические понятия, выводимые из господствующих ныне воззрений на отношения
человеческой мысли к живой действительности, еще остались в моем изложении неполны, односторонни или шатки, то это, я надеюсь, недостатки не самых понятий, а только моего изложения.
Мнение, будто бы «желания
человеческие беспредельны», ложно в том смысле, в каком понимается обыкновенно, в смысле, что «никакая действительность не может удовлетворить их»; напротив, человек удовлетворяется не только «наилучшим, что может быть в действительности», но и довольно посредственною действительностью.
Во всяком случае в ней есть многое, что может пригодиться как данные для характеристики тридцатых годов, а также и для уяснения современных разномыслий по поводу
мнений о значении школы и о независимости
человеческого характера.
В четвертой части находим рассказ о человеке, который ожесточен был против лекарств и еще более утвержден в своем предубеждении отцом игуменом на Перерве, куда он ездил молиться богу, — «его преподобие имел такое
мнение, что всякий доктор должен быть неминуемо колдун и что весь корпус медиков есть не что иное, как сатанино сонмище, попущенное гневом божиим на пагубу
человеческого рода».
Слова самого Гоголя утверждают меня в том
мнении, что он начал писать «Мертвые души» как любопытный и забавный анекдот; что только впоследствии он узнал, говоря его словами, «на какие сильные мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет»; что впоследствии, мало-помалу, составилось это колоссальное создание, наполнившееся болезненными явлениями нашей общественной жизни; что впоследствии почувствовал он необходимость исхода из этого страшного сборища
человеческих уродов, необходимость — примирения…
Затем объявлены еретическими и безнравственными многие
мнения Овэна об образовании
человеческого характера, приведенные нами выше.
Он полагал, что может всех людей возвратить к жизни истинно
человеческой, не ангельской и не скотской, — и в этом самонадеянном
мнении была огромная ошибка.
Спиридоньевна. Как не полагать! Может,
мнением своим, сударыня, выше купца какого-нибудь себя ставит. Сказывали тоже наши мужички, как он блюдет себя в Питере: из звания своего никого, почесть, себе и равного не находит… Тоже вот в трактир когда придет чайку испить, так который мужичок победней да попростей, с тем, пожалуй, и разговаривать не станет; а ведь гордость-то, баунька, тоже враг
человеческий… Может, за нее теперь бог его и наказует: вдруг теперь экую штуку брякнут ему!
«Укрепляет сатана трон жестокости своей разностью
мнений человеческих…»
Извергнув нас, людей, яко верных слуг бога нашего, внушил сатана каждому разное и разностью
мнений человеческих ныне укрепляет трон жестокости своей».
Не говорите о
мнениях польского певца, что «это милосердие, святое заблуждение». Нет, это плоды долгой и добросовестной думы, глубокого понимания судеб славянского мира. Прощение врагов — прекрасный подвиг; но есть подвиг еще более прекрасный, еще больше
человеческий: это понимание врагов, потому что понимание — разом прощение, оправдание, примирение!
Средневековые врачи с большим, по их
мнению, успехом применяли против рака… мазь из
человеческих испражнений.
В особенности удивлялся он слепоте тех ложных ученых, которые не сознают, что
человеческий ум не может проникнуть в эти тайны. — Потому-то, — говорил он, — все эти люди, воображающие, что смеют толковать о них, далеко не сходятся в своих основных
мнениях, и когда послушаешь их всех вместе, то кажется, что находишься среди сумасшедших. И действительно, какие отличительные признаки несчастных, одержимых безумием? Они боятся того, в чем нет ничего страшного, и не страшатся того, что действительно опасно.
Говоря о естествоведении, намечал усовершенствования и открытия, которые, по его
мнению, уже становились на очередь: утверждал, что скоро должны произойти великие открытия в аэронавтике, что разъяснится сущность электрической и магнитной сил, после чего
человеческое слово сделается лишним, и все позднейшие люди будут понимать друг друга без слов, как теперь понимают только влюбленные, находящиеся под особенно сильным тяготением противоположных токов.
Истина аристократична в том смысле, что она есть достижение качества и совершенства в познании, независимо от количества, от
мнения и требования
человеческих количеств.
Для Сергея Андреевича и Киселева взгляды их противников были полны непримиримых противоречий, и они были убеждены, что те не хотят видеть этих противоречий только из упрямства: Даев и Наташа объявляли себя врагами капитализма — и в то же время радовались его процветанию и усилению; говорили, что для широкого развития капитализма необходимы известные общественно-политические формы, — и в то же время утверждали, что сам же капитализм эти формы и создаст; историческая жизнь, по их
мнению, направлялась не подчиняющимися
человеческой воле экономическими законами, идти против которых было нелепо, — но отсюда для них не вытекал вывод, что при таком взгляде человек должен сидеть сложа руки.
Гервинус прямо говорит, что, кроме того значения Шекспира в области драматической поэзии, в которой, по его
мнению, он то же, что «Гомер в области эпоса, Шекспир, как редчайший знаток
человеческой души, представляет из себя учителя самого бесспорного этического авторитета и избраннейшего руководителя в мире и жизни».
Буржуазность социального происхождения, она всегда означает господство общества над человеком, над неповторимой, оригинальной, единственной
человеческой личностью, тиранию общественного
мнения и общественных нравов.
В этих словах сказывается низкое
мнение Великого Инквизитора о
человеческой природе, неверие в человека.
Не только закон государственный, но и нравственный суд общественного
мнения не доходит до самой глубины
человеческой преступности.
Я не говорю о похоронах с парадом, которыми, по моему
мнению, выражается только одна жалкая суета
человеческая.