Неточные совпадения
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех
делах руководившийся теперь Писанием,
часто вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
Соседями аккомпаниатора сидели с левой руки — «последний классик» и комическая актриса, по правую — огромный толстый поэт. Самгин
вспомнил, что этот тяжелый парень еще до 905 года одобрил в сонете известный, но никем до него не одобряемый, поступок Иуды из Кариота. Память механически подсказала Иудино
дело Азефа и другие акты политического предательства. И так же механически подумалось, что в XX веке Иуда весьма
часто является героем поэзии и прозы, — героем, которого объясняют и оправдывают.
Сколько времени где я проживу, когда буду где, — этого нельзя определить, уж и по одному тому, что в числе других
дел мне надобно получить деньги с наших торговых корреспондентов; а ты знаешь, милый друг мой» — да, это было в письме: «милый мой друг», несколько раз было, чтоб я видела, что он все по-прежнему расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия на меня,
вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова «милый мой друг», — да, было так: — «милый мой друг, ты знаешь, что когда надобно получить деньги,
часто приходится ждать несколько
дней там, где рассчитывал пробыть лишь несколько часов.
— Любовь? Любовь с этого
дня пошла на убыль. Когда она, как это
часто бывало с ней, с улыбкой на лице, задумывалась, я сейчас же
вспоминал полковника на площади, и мне становилось как-то неловко и неприятно, и я стал реже видаться с ней. И любовь так и сошла на нет. Так вот какие бывают
дела и от чего переменяется и направляется вся жизнь человека. А вы говорите… — закончил он.
Дисциплина была железная, свободы никакой, только по воскресеньям отпускали в город до девяти часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние
дни были распределены по часам, ученье до упаду, и
часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке,
вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и огромный чайник, бежал в лавочку и трактир, покупал «на две чаю, на две сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем чаем с черным хлебом.
Так вот, голубушка, какие
дела на свете бывают!
Часто мы думаем: девушка да девушка — а на поверку выходит, что у этой девушки сын в фельдъегерях служит! Поневоле
вспомнишь вашего старого сельского батюшку, как он, бывало, говаривал: что же после этого твои, человече, предположения? и какую при сем жалкую роль играет высокоумный твой разум! Именно так.
Как живо вспоминаются мне эти долгие, тихие сеансы! Картина подходила к концу, и тяжелое, неопределенное чувство закрадывалось постепенно в мою грудь. Я чувствовал, что, когда Надежда Николаевна перестанет быть нужна мне как натурщица, мы расстанемся. Я
вспомнил наш разговор с Гельфрейхом в
день его переезда;
часто, когда я вглядывался в ее бледное, мрачное лицо, в ушах моих звенели слова: «Ах, Андрей, Андрей, вытащи ее!»
Сначала он все
вспоминал о бегах, о своем англичанине, о Ваське, о Назаре и об Онегине и
часто видел их во сне, но с течением времени позабыл обо всем. Его от кого-то прятали, и все его молодое, прекрасное тело томилось, тосковало и опускалось от бездействия. То и
дело подъезжали новые, незнакомые люди и снова толклись вокруг Изумруда, щупали и теребили его и сердито бранились между собою.
Няня. Вы что, вы так, по доброте своей. А вот на барина, так
часто дивлюсь… (Молчит, качает головой и разводит руками.)Что сделалось? Совсем другой человек. Как
вспомнишь прежнее-то: был ли
день, чтоб Сашка-камердин без битья одел; был ли староста, чтобы в стан не свозили…
Однако все это шевелилось где-то слишком глубоко, как это случается
часто… Теперь, когда я
вспоминаю весь этот эпизод, эти соображения меня трогают и разнеживают, но в то время я их почти не сознавал. Как будто они тихо всплывали со
дна души, но на поверхности сознания появились уже значительно позже.
Через несколько минут он простился с англичанкой и был награжден одной из тех милых улыбок, которую
вспоминал очень
часто в первые
дни и реже в последующие, простился с капитаном и с несколькими знакомыми пассажирами и сел на шлюпку, которая повезла его с небольшим чемоданом на берег, где он никого не знал, и где приходилось ему устраиваться.
Мысли у нее путались, и она
вспоминала, как полковник Ягич, ее теперешний муж, когда ей было лет десять, ухаживал за тетей, и все в доме говорили, что он погубил ее, и в самом
деле тетя
часто выходила к обеду с заплаканными глазами и все куда-то уезжала, и говорили про нее, что она, бедняжка, не находит себе места.
Он напомнил ей, как она заболела, а его по
делам услали в Екатеринбург. — Верно, верно. Потом я об вас
часто вспоминала… честно/й человек! Видите, сейчас вас узнала,
вспомнила и фамилию, — а память у меня прескверная становится. Как же вы ко мне-то попали? Это очень, очень мило! Пай-мальчик! За это можно вас поцеловать.
— Таким образом я жила. Как
часто вспоминала я о высоком доме, как
часто я оплакивала отца моего ребенка. Это знают моя грудь да подушка. Однажды от проезжих я случайно узнала, что по
делу об убийстве на заимке Толстых арестован и пошел в тюрьму Егор Никифоров. Я поняла все. Чтобы не выдать настоящего убийцу, Егор принял на себя вину, чтобы спасти моего отца, его благодетеля, он обрекал себя на каторгу…