Неточные совпадения
— Ну, да! А — что же? А чем иным, как не идеализмом очеловечите вы зоологические инстинкты? Вот вы углубляетесь в экономику, отвергаете необходимость политической борьбы, и народ не пойдет за вами, за вульгарным вашим материализмом, потому что он чувствует
ценность политической
свободы и потому что он хочет иметь своих вождей, родных ему и по плоти и по духу, а вы — чужие!
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней
свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную
ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
Коммюнотарность и соборность всегда признают
ценность личности и
свободу.
Я могу ограничить свою
свободу во имя жалости к людям, но могу это сделать только свободно, и только в этом случае это имеет
ценность.
Эти основоположные в жизни общества
ценности располагают географически: Советская Россия за социальную справедливость, Америка за
свободу.
Если отрицать
ценность личности и сомневаться в ее реальности, то ни о какой
свободе не может быть и речи.
Высшие духовные
ценности исчезают, когда
свобода не направлена к их утверждению.
Вот почему необходимо устремить свою волю к существенной
свободе, к перерождению клеток общества, к осуществлению
ценностей более высокой жизни изнутри.
О, конечно, великая
ценность мира,
свободы, социального братства остается непреложной.
И тем не менее
свобода остается величайшей духовной
ценностью, большей, чем
ценности витальные.
Духовные
ценности прежде всего утверждаются актом моей
свободы.
Свобода, которая делается слишком легкой, не требующей героической борьбы, вырождается и теряет свою
ценность.
Можно допустить, что Сам Бог предоставляет своим Народам
свободу в постановке динамических исторических задач и в их выполнении, не насилует их, когда они борются за творчество более высоких
ценностей.
Я обличал в них нелюбовь к
свободе, отрицание
ценности личности.
Это конфликт, который я переживал всю жизнь, конфликт между жалостью и
свободой, между состраданием и принятием страдания, которое вызывается утверждением высших
ценностей, между нисхождением и восхождением.
Поэтому христианство основано на сочетании восходящего и нисходящего движения, на
свободе и жалости, любви к
ценности и качеству и любви к ближнему, любви к божественной высоте и любви к страждущим внизу.
Я воспеваю
свободу, когда моя эпоха ее ненавидит, я не люблю государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинство и
ценность личности, я не люблю войны и военных, когда эпоха живет пафосом войны, я люблю философскую мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое христианство, когда эпоха признает лишь христианство традиционно-бытовое.
Вся
ценность мысли Хомякова была в том, что он мыслил соборность, которая была его творческим открытием, в неотрывной связи со
свободой.
Личность, сознавшая свою
ценность и свою первородную
свободу, остается одинокой перед обществом, перед массовыми процессами истории.
Это было противно моему пафосу
свободы и творчества человека, моей борьбе за
ценность личности.
Но когда я веду борьбу против насилия над
свободой духа, когда борюсь за попираемую
ценность, то я бываю страшно нетерпим на этой почве и порываю с людьми, с которыми у меня были дружеские связи.
Если общество есть дух, то утверждается высшая
ценность человека, права человека,
свобода, равенство и братство.
Он страстно любил
свободу и защищал
ценность и достоинство личности.
Остается вечной истиной, что человек в том лишь случае сохраняет свою высшую
ценность, свою
свободу и независимость от власти природы и общества, если есть Бог и Богочеловечество.
Проповедь
свободы любви есть проповедь искренности чувства и
ценности любви как единственного оправдания отношений между мужчиной и женщиной.
Русские же, менее чувственные по природе, представляют себе совсем иное —
ценность чувства, не зависящего от социального закона,
свободу и правдивость.
Но и для философствующего разума ясно, что насильственное добро, насильственная прикованность к Богу не имела бы никакой
ценности, что существо, лишенное
свободы избрания,
свободы отпадения, не было бы личностью.
Для христианства в социальной области нет ни безусловного зла, ни безусловного добра, как они существуют здесь для гуманизма, а поэтому ни одна из мер гуманности, осуществляемых усилиями прогресса, не имеет для него безусловной
ценности сама по себе — ни отмена рабства, ни падение крепостного права, ни всякая конституция и «
свободы».
Отношение личности к сверхличным
ценностям может совершаться или в царстве объективации — и тогда легко порождается рабство человека, — или в царстве экзистенциальном, в трансцендировании — и тогда порождается жизнь в
свободе.
Она имеет положительное значение, когда вечными началами признается
свобода, справедливость, братство людей, высшая
ценность человеческой личности, которую нельзя превращать в средство, и имеет отрицательное значение, когда такими началами признаются относительные исторические, социальные и политические формы, когда эти относительные формы абсолютизируются, когда исторические тела, представляющиеся «органическими», получают санкцию священных, например монархия или известная форма собственности.
Свобода и справедливость более высокие
ценности, чем могущество государства и национальности.
Это обыкновенно цели
свободы, справедливости, равенства, братства и пр. высоких
ценностей.
Меня будет интересовать эта проблема в перспективе верховной
ценности личности и
свободы и их подавления рабством пола.
Изменение направления борьбы за
свободу человека, за появление свободного есть прежде всего изменение структуры сознания, изменение установки
ценностей.
Она есть изначальная
ценность и единство, она характеризуется отношением к другому и другим, к миру, к обществу, к людям, как отношением творчества,
свободы и любви, а не детерминации.
Культура со всеми своими
ценностями есть средство для духовной жизни, для духовного восхождения человека, но она превратилась в самоцель, подавляющую творческую
свободу человека.
Ценность же личности и
свободы имеет абсолютное значение.
Утопия совершенного общества в условиях нашего мира, утопия священного царства и священной власти, утопия совершенной и абсолютной общей воли народа или пролетариата, утопия абсолютной справедливости и абсолютного братства сталкивается с верховной
ценностью личности, с личной совестью и личным достоинством, со
свободой духа и совести.
Утверждение верховной
ценности личности, защита её
свободы и права реализовать жизненные возможности, стремление её к полноте не есть индивидуализм.
Свобода духа есть
ценность верховная, но она не обладает верховной силой в мире социальной обыденности.
Ценность не предопределяет и не детерминирует, поэтому она соединима со
свободой личности.
Но также можно сказать, что несоединимо со
свободой и нравственной жизнью и учение Гартмана об идеальных
ценностях, которые человек должен свободно реализовать в мире.
Постулируя атеизм как нравственное требование, укрепляющее
свободу человека в осуществлении
ценностей, Н. Гартман неизбежно должен прийти к утверждению бессилия
ценности и добра, т. е. в конце концов к идеализму нормативному.
Творческая
свобода определяет
ценность.
Н. Гартман очень серьезно ставит вопрос о
свободе человека и творчестве
ценностей.
Трагические конфликты жизни разрешаются для нее творческой
свободой человека, и область «нравственного» расширяется, т. е. приобретает нравственное значение и то, что не относится обычно к
ценностям нравственного порядка, что связано с
ценностями иного порядка.
Можно ли сказать, что
свободе человека предстоит добро, идеальная
ценность, идеальная норма, которые должны быть реализованы и неисполнение которых есть зло.
Но и наоборот, человек может пожертвовать несомненной
ценностью своей
свободы и своего дела в мире,
ценностью семьи и
ценностью сострадания к людям во имя бесконечной
ценности любви.
Но, как я уже говорил, остается непонятным, откуда у человека берется
свобода, откуда берется сила человека творить
ценности.
Зло должно и социально преодолеваться, но непременно с сохранением
ценности личности и духовной
свободы.