Неточные совпадения
Вскоре приехал князь Калужский и Лиза Меркалова со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все говорили, глазами. Характер ее темного туалета (Анна тотчас же заметила и
оценила это) был совершенно соответствующий ее
красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.
Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее сильной степени другое чувство — страх огорчить его, оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему: может быть, потому, что лицо его имело надменное выражение, или потому, что, презирая свою наружность, я слишком много
ценил в других преимущества
красоты, или, что вернее всего, потому, что это есть непременный признак любви, я чувствовал к нему столько же страху, сколько и любви.
— Поставят монументы, — убежденно сказал он. — Не из милосердия, — тогда милосердию не будет места, потому что не будет наших накожных страданий, — монументы поставят из любви к необыкновенной
красоте правды прошлого; ее поймут и
оценят, эту
красоту…
Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной
красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и
оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших людей страны.
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это —
красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту
красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть
ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Я смотрел на красавца, следил за его разговором и мимикой: мне хотелось заметить, знает ли он о своей
красоте,
ценит ли ее, словом — фат ли он.
«Когда он стал более развит, он стал больше прежнего
ценить ее
красоту, преклонился перед ее
красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он
ценил только в ней
красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он человек, она не человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, — человеком она не считала себя. Это царство Афродиты.
«Люди были, как животные. Они перестали быть животными, когда мужчина стал
ценить в женщине
красоту. Но женщина слабее мужчины силою; а мужчина был груб. Все тогда решалось силою. Мужчина присвоил себе женщину,
красоту которой стал
ценить. Она стала собственностью его, вещью его. Это царство Астарты.
Тем не менее и она имела на старика громадное влияние; так как последний, по-видимому,
красоты не понимал, а
ценил только женщину в тесном смысле слова.
Я, впрочем, тогда плохо
ценил его всеми признаваемую
красоту.
— Да, хороша, — проговорила она наконец, — очень даже. Я два раза ее видела, только издали. Так вы такую-то
красоту цените? — обратилась она вдруг к князю.
Ничего тогда не понимая, не разбирая, не
оценивая, никакими именами не называя, я сам почуял в себе новую жизнь, сделался частью природы, и только в зрелом возрасте сознательных воспоминаний об этом времени сознательно
оценил всю его очаровательную прелесть, всю поэтическую
красоту.
— У нас, господа, всякому гостю честь и место, и моя дочь родной отцов цыганский обычай знает; а обижаться вам нечего, потому что вы еще пока не знаете, как иной простой человек
красоту и талант
оценить может. На это разные примеры бывают.
Берди-Пашу юнкера нельзя сказать чтобы любили, но они
ценили его за примитивную татарскую справедливость, за голос, за представительность и в особенности за неподражаемую
красоту и лихость, с которыми он гарцевал перед батальоном на своей собственной чистокровной белой арабской кобыле Кабардинке, которую сам Паша, со свойственной ему упрямостью, называл Кабардиновкой.
Радовалась саду и Елена Петровна, но не умела по возрасту
оценить его тайную силу и думала главным образом о пользе для здоровья детей; для души же ихней своими руками захотела создать
красоту, которой так больно не хватало в прежней жизни с генералом.
Красота действительности — ничто пред
красотою искусства!» Но восторг пристрастен; он дает больше, нежели может дать справедливость: мы
ценим трудность — это прекрасно; но не должно забывать и существенного, внутреннего достоинства, которое независимо от степени трудности; мы делаемся решительно несправедливыми, когда трудность исполнения предпочитаем достоинству исполнения.
Точно так же и с приговором эстетики о созданиях природы и искусства: малейший, истинный или мнимый, недостаток в произведении природы — и эстетика толкует об этом недостатке, шокируется им, готова забывать о всех достоинствах, о всех
красотах: стоит ли
ценить их, в самом деле, когда они явились без всякого усилия!
Красота и величие действительной жизни редко являются нам патентованными, а про что не трубит молва, то немногие в состоянии заметить и
оценить; явления действительности — золотой слиток без клейма: очень многие откажутся уже по этому одному взять его, очень многие не отличат от куска меди; произведение искусства — банковый билет, в котором очень мало внутренней ценности, но за условную ценность которого ручается все общество, которым поэтому дорожит всякий и относительно которого немногие даже сознают ясно, что вся его ценность заимствована только от того, что он представитель золотого куска.
Николай. Вы — красавица… женщина, несомненно, оригинального склада ума… у вас чувствуется характер. Вы имеете десятки возможностей устроить свою жизнь роскошно, красиво… и занимаетесь каким-то ничтожеством! Эксцентричность — болезнь. И всякого интеллигентного человека вы должны возмущать… Кто
ценит женщину, кто любит
красоту, тот не простит вам подобных выходок!
Вполне уверенная в счастии своей дочери, перед которою в глубине души признавала себя виноватою, удивляясь, не понимая, как она до сих пор так мало
ценила и
красоту, и ангельскую доброту, и безграничную дочернюю любовь своей Наташи, — она почувствовала сама такую нежность и любовь к ней, которая мгновенно овладела всем ее существом, перед которою побледнели все ее другие желания и привязанности, все горячие увлечения.
Этому выражению нельзя было противиться; человек самый грубый и холодный подвергался его волшебному влиянию и, поглядев на Наташу, чувствовал какое-то смягчение в черствой душе своей и с непривычной благосклонностью говорил: «Ну, как хороша дочка у Василья Петровича!» Одна Наташа, не то чтобы не знала, — не знать было невозможно, — но не
ценила и не дорожила своей
красотой; она до того была к ней равнодушна, что никогда мысль одеться к лицу не приходила ей в голову; наряд ее был небрежный, и она даже не умела одеться.
Я противопоставляю два различных мироощущения, два навыка мысли, две души. Основная сущность их — одинакова, — стремление к добру,
красоте жизни, к свободе духа. Но по силе целого ряда сложных причин большинство человечества еще не изжило древнего страха перед тайнами природы, не возвысилось до уверенности в силе своей воли, не чувствует себя владыкой своей планеты и не
оценило сущности деяния как начала всех начал.
Копии с Нефовской Наяды и с двух его же нимф, мясистая вакханка под тенью винограда, французские гравюры, изображающие Фанни Эльслер, двух наездниц и еще что-то в этом же роде; наконец, две или три большие фотографии балетных танцовщиц с задранными ножками показывали, что сей почтенный старец
ценит искусство, пластику и может претендовать на репутацию ценителя женской
красоты, а целый ряд портретов Императорского Дома, начиная с Петра Первого, убеждал всех и каждого в его благонамеренности и добрых верноподданнических чувствах.
Но если счастье — знать, что друг твой не изменит
Заветам совести я родине своей,
Что выше
красоты в тебе он душу
ценит,
Ее отзывчивость к страданиям людей, —
Тогда в груди моей нет за тебя тревоги.
Ее черное бархатное со вкусом сшитое платье красиво оттеняло белизну ее матовой кожи, но не бросалось в глаза, как и
красота молодой женщины, к которой надо было присмотреться, чтобы
оценить ее.
Оценила эту
красоту другая. Это была Таня Берестова. Она не только сумела незамеченной посмотреть на приезжего офицера, но даже пробралась в сад и, незаметно скользя между кустов, хоронясь и затаив дыхание, все время следила за статным белокурым красавцем.
Сам Наполеон, заметив ее в театре, спросил кто она и
оценил ее
красоту.
— Простите, сударыня, но цветы не входят в систему нашей тюрьмы. Я очень
ценю ваше великодушное внимание, — целую ваши ручки, сударыня! — но от цветов я принужден отказаться. Идя тернистым путем подвига и самоотречения, я не должен ласкать свой взгляд эфемерной и призрачной
красотой этих очаровательных лилий и роз. В нашей тюрьме все цветы гибнут, сударыня.