Неточные совпадения
— Послушайте, матушка… эх, какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю
вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть
цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно?
Я тебе уже говорил сейчас, что эти серебряные часы, которым грош
цена, единственная
вещь, что после отца осталась.
К несчастью, то ж бывает у людей:
Как ни полезна
вещь, —
цены не зная ей,
Невежда про неё свой толк всё к худу клонит;
А ежели невежда познатней,
Так он её ещё и гонит.
Лариса (оттолкнув его). О нет! Каждой
вещи своя
цена есть… Ха, ха, ха… я слишком, слишком дорога для вас.
Он тотчас же рассказал: некий наивный юрист представил Столыпину записку, в которой доказывалось, что аграрным движением руководили богатые мужики, что это была война «кулаков» с помещиками, что велась она силами бедноты и весьма предусмотрительно; при дележе завоеванного мелкие
вещи высокой
цены, поступая в руки кулаков, бесследно исчезали, а
вещи крупного объема, оказываясь на дворах и в избах бедняков, служили для начальников карательных отрядов отличным указанием, кто преступник.
Эти приемы всегда имели успех: и сконфуженный студент, и горемыка-мать, и купчиха уступали свои
вещи за пятую часть стоимости, только видавший виды чиновник равнодушно твердит свое да еще заступается за других, которых маклаки собираются обжулить. В конце концов, он продает свой собачий воротник за подходящую
цену, которую ему дают маклаки, чтобы только он «не отсвечивал».
Здесь справлялись и балы, игрались «простонародные» свадьбы, и здесь собиралась «вязка», где шайка аукционных скупщиков производила расчеты со своими подручными, сводившими аукционы на нет и отбивавшими охоту постороннему покупателю пробовать купить что-нибудь на аукционе: или из-под рук вырвут хорошую
вещь, или дрянь в такую
цену вгонят, что навсегда у всякого отобьют охоту торговаться.
Начинают рассматривать
вещь, перевертывать на все стороны, смотреть на свет и приступают к торгу, предлагая свою
цену...
Пришел, положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый дает свою
цену. Наконец, сходятся в
цене. Покупающий неторопливо лезет в карман, будто за деньгами, и передает купленную
вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок в единый миг, с рук на руки, и исчезает.
Это — негласное, существовавшее все-таки с ведома полиции, но без официального разрешения, общество маклаков, являющихся на аукцион и сбивавших
цены, чтобы купить даром ценные
вещи, что и ухитрялись делать.
Не хватило тысячи самых необходимых
вещей, которых в Кукарском заводе и в уездном городишке Ельникове не достанешь ни за какую
цену, а выписывать из столицы было некогда.
Рассказывал он о простых
вещах — о семейной жизни, о детях, о торговле, о полиции, о
ценах на хлеб и мясо — обо всем, чем люди живут изо дня в день.
Отпускной мичман беспрестанно глядел, прищурившись, в свой бинокль и с таким выражением обводил его по всем ложам, что, видимо, хотел заявить эту прекрасную
вещь глупой провинциальной публике, которая, по его мнению, таких биноклей и не видывала; но, как бы ради смирения его гордости, тут же сидевший с ним рядом жирный и сильно потевший Михайло Трофимов Папушкин, заплативший, между прочим, за кресло пятьдесят целковых, вдруг вытащил, не умея даже хорошенько в руках держать, свой бинокль огромной величины и рублей в семьдесят, вероятно,
ценою.
Казенные
вещи, которым выходил срок, оставлялись в собственность арестанта; они тотчас же продавались тут же в остроге, и как бы ни была заношена
вещь, все-таки имела надежду сойти с рук за какую-нибудь
цену.
Эти
вещи были проданы чуть не по настоящей
цене, бабы брали с бою всякий хлам.
В числе других шумела и толкалась бойкая Марфа Петровна, успевшая рассказать по десяти раз историю,
цену и достоинство каждой
вещи, — недаром она столько лет была в этом доме своим человеком.
Я думаю, мой друг,
Что благодарность —
вещь, которая тем боле
Зависит от
цены услуг,
Что не всегда добро бывает в нашей воле!
Вот, например, вчера опять
Мне Слукин проиграл почти что тысяч пять,
И я, ей богу, очень благодарен,
Да вот как: пью ли, ем, иль сплю,
Всё думаю об нем.
Этим способом он наверняка приобретал каждую
вещь за половину
цены.
Глафира. Ваша правда. Я тогда еще не понимала жизни; теперь я смотрю на
вещи гораздо серьезнее, житейская суета не имеет для меня никакой
цены.
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся в грудь. Тем временем Ганувер остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как сон,
вещь. Она произвела на меня, но, кажется, и на всех, неизгладимое впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой в триста тысяч
ценой, умеющей говорить.
— Усадьбе её
цена — семь целковых, а вот
вещи…
— Почему? Я
вещам цену знаю…
Много есть драгоценных
вещей, которые не имеют никакой
цены, потому что достаются даром, напр., вода и солнечный свет; и много есть очень важных дел, которым не придается никакой важности потому только, что они делаются легко.
— Это — дорогая
вещь. Всё-то, коли по
цене продать, так и за тысячу хватит. Ну, я не дорожусь… Ловко?
В «гастрономию» в Варшаве ходили только такие люди, у которых есть «глупые деньги». Здесь, правда, можно было получать самые утонченные и редкие
вещи, но зато надо было платить за все чрезвычайно дорого. Людям, не имеющим лишних средств, сюда и порога переступать было не для чего, а с тех, которые сюда заходили, драли уже
цены без всякого милосердия.
Когда я говорю: невеста с достоинствами, то не воображайте, что я говорю, применяясь к теперешним понятиям, то есть, что девица воспитана отлично, образована превосходно, обучена всем языкам, пляскам, музыкам разным и проч. — нет, мы понимали дела в настоящем смысле и
вещи называли как должно; воспитана — означало у нас: вскормлена, вспоена, не жалея кошту, и оттого девка полная, крупная, ядреная, кровь как не брызнет из щек; образована — объясняло, что она имела во что нарядиться и дать себе образ или вид замечательный, в прочих же достоинствах разумелось недвижимое и движимое имущество, пуды серебра (тогда серебро не считалось на деньги, а на вес), сундуки с платьями, да платьями все глазетовыми, парчевыми, все это не теряющее никогда
цены…
Количество и
цена отпущенных
вещей отмечались в книжке, а по истечении недели сводились все счеты при выдаче заработной платы.
— Два целковых и будет! — глуховато говорит Тиунов. — И серебру и олову — одна
цена в этом разе. Бумажный рубль есть, значит, и деревянный али глиняный — можно сделать. А вот ежели ты сапог из бересты склеишь — это уж обман! Сапог есть
вещь, а деньги — дрянь!
Покупая какую-нибудь ничтожную
вещь, он десять раз придумывал, давал за нее
цену, отпирался потом; иногда, купив совсем, снова возвращался в лавку и умолял, чтобы ее взяли назад, говоря, что он ошибся.
— Не сержусь я, — вздохнув, сказал он. — А — только беспокойно! Вот зимою двадцать два тебе; уготовал я для тебя жизнь хорошую, достаток, и почёт, и всё, — а ты холодный ко всему. Подарил тебе
вещь — хвать — в
цене ошибся…
Словом, труппа сделала для меня все, что только было в ее средствах. Но постановка, то есть все, зависевшее от начальства, от конторы, — было настолько скудно (особенно на теперешний аршин), что, например, актеру Рассказову для полной офицерской формы с каской, темляком и эполетами выдали из конторы одиннадцать рублей. Самарин ездил к своему приятелю, хозяину магазина офицерских
вещей Живаго, просил его сделать скидку побольше с
цены каски; мундира нового не дали, а приказано было перешить из старого.
Боб с видом настоящего оценщика взбрасывает на руке ту или другую
вещь и торгуется, как извозчик. Но татарин неумолим. Дает самые мизерные
цены, несмотря на то, что Боб его величает и «вашим сиятельством», и «князем», и «светлостью» даже. Но «светлость» уперлась на своем. За бархатное платье он дает пять рублей, за шелковое тоже пять, за ротонду десять и все косится на новенький костюм Боба.
Понятно, что эта «божеская
цена» была в соответствии лишь с опасностью приобретения
вещи.
Вы иностранец, вы, конечно,
цены не знаете этим
вещам.
Запрашивают китайцы неимоверно и в лавках уступают с запрошенной
цены неохотно, но зато ходячие торговцы запрашивают за
вещь рубль и уступают за гривенник.
Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а
цены на бумажки и на городские
вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили из-полу, а за мужицкую лошадь платили 500 рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
Этот отзыв смутил Ивана Павлыча, он опять не знал, следовало ли или нет радоваться приезду Лабазова, и чтобы окончательно разрешить свои сомнения, он направил шаги свои в комнату, где собирались умные люди разговаривать и знали значение и
цену всякой
вещи, и всё знали, одним словом.
Тивуртий же доимщик пошел к себе домой, взял из окованной, большой скрыни серебряный пояс дорогой
цены под полу и пошел с ним к градоправителю аскалонскому и стал просить его, чтобы он посадил Фалалея в Иродову подземную темницу, а дорогой чеканный пояс дал ему в поминку и вперед сделал посул дать ему еще более ценную
вещь, лишь бы сейчас позвал на очи темничника Раввула и повелел ему томить Фалалея всячески, как только захочет доимщик Тивуртий.