Неточные совпадения
Я часто узнавал мысли, знакомые мне из чтения Я. Бёме и других
христианских мистиков-теософов.
Мистика монистического типа (в Индии, у Шанкары, у Плотина, у Экхардта, в монофизитском уклоне
христианской монашеской
мистики) не решает проблемы личности, она имеет антиперсоналистическую тенденцию.
Он издавал не только западных
мистиков и
христианских теософов, но и отцов церкви.
Никогда еще за всю
христианскую историю не ставился так остро вопрос о взаимоотношении
мистики и церкви.
Он был
мистиком христианским.
Ее предчувствия осуществились в
мистике христианской.
Рассуждая о моей книге и вообще о евангельском учении, как оно выражено в нагорной проповеди, иностранные критики утверждали, что такое учение не есть собственно
христианское (
христианское учение, по их мнению, есть католицизм и протестантство) — учение же нагорной проповеди есть только ряд очень милых непрактических мечтаний du charmant docteur, как говорит Ренан, годных для наивных и полудиких обитателей Галилеи, живущих за 1800 лет назад, и для русских полудиких мужиков — Сютаева, Бондарева и русского
мистика Толстого, но никак не приложимых к высокой степени европейской культуры.
Конечно, он напоминает и Плотина, и других
христианских и нехристианских
мистиков.
Настоящим отцом отрицательного богословия в
христианской философии и
мистике является таинственный автор (как обычно полагают, начала V века), творения коего предание приписывает Дионисию Ареопагиту [По гипотезе Ш. Нуцубидзе и бельгийского ученого Э. Хонигмана, автором «Ареопагитик» является грузинский мыслитель Петр Ивер.
Мы далеки от намерения характеризовать всю
мистику Эккегарта как нехристианскую, совсем напротив, в писаниях этой удивительно богатой, глубокой и гениальной личности содержатся и неоценимые богатства
христианского благочестия, которые, однако, перемешаны, притом не всегда различимо, с нехристианскими мистическими мотивами и настроениями.
Очевидно, здесь мы сталкиваемся и с центральной проблемой
мистики А. Н. Шмидт.]; в Новом Завете она определяется уже прямо как «Невеста» или «Жена Агнца», и в образе единения Христа и Церкви освящается
христианский брак.
Несмотря на больший интеллектуализм Запада,
мистика христианского Запада более эмоциональна, чем
мистика христианского Востока, в которой остался очень силен неоплатонический интеллектуализм.
Но таким же непонятным для рациональной теологии и онтологии языком говорил и величайший
мистик христианского Востока св. Симеон Новый Богослов.
Теозис, который лежит в основании
мистики христианского Востока, не есть монистическое тождество с Богом и не есть унижение человека и тварного мира.
Но все-таки есть различия типов
мистики, и прежде всего
мистики христианской и внехристианской.
Элементы этого типа
мистики можно найти внутри
христианского мира, в
христианском неоплатонизме, у Экхарта, в квиетизме.
Как определить границу, различающую
мистику христианскую от
мистики нехристианской?
Внехристианская и дохристианская
мистика имеет два противоположных прототипа, которые повторяются и в
христианский мировой период до наших дней.
Мы увидим, что с этим связано отличие
мистики христианской от
мистики внехристианской.
Христианская символика Логоса и души мира, Христа и Его Церкви, говорит о космической
мистике мужского и женского, о космической брачной тайне.
Это —
мистика единого, враждебная человеку и отвергающая мистический смысл множественности бытия, которая принимается западной
христианской культурой.
В этом Достоевский отличается не только от греческого дионисизма, но и от многих
мистиков христианской эпохи, у которых остается лишь божественное и исчезает человеческое.
Но неоплатоническая метафизика и
мистика единого перешла и в
христианскую метафизику и
мистику.
Нельзя отождествлять великий католический мир, необыкновенно богатый и многообразный, с соблазнами и уклонами папской теократической идеи: в нем были св. Франциск и великие святые и
мистики, была сложная религиозная мысль, была подлинная
христианская жизнь.
И прежде всего нужно взглянуть на
мистику нехристианского Востока,
мистику Индии, которая ныне нахлынула на
христианскую Европу.
Так, негативная теология, связанная с Псевдо-Дионисием Ареопагитом, целиком примыкает к неоплатонической
мистике единого [И у Скотта Эригены мы находим ту же неоплатоническую
мистику и метафизику, хотя и с
христианскими коррективами.
Неоплатоническая
мистика и связанная с ней негативная теология проходят мимо
христианского откровения о богочеловечестве, о глубоком родстве и слиянии природы человеческой и природы Божественной, слиянии не истребляющем, а утверждающем человека в абсолютной жизни.
Оппортунизм
христианской морали находит себе высшую религиозную санкцию в
мистике послушания.
Из безумной аскетической
мистики вывели охранительное жизнеустройство, поддержание ветхих устоев этой жизни, жизни «мира сего» [«Начертание
христианского нравоучения» епископа Феофана — плод святоотеческого сознания в атмосфере XIX века.