Неточные совпадения
— Значит — так, — негромко
заговорил он. — Который силу свою может возвеличить, кто учен науками, тот —
хозяин, а все прочие — гости.
Гости молчали, ожидая, что скажет
хозяин. Величественный, точно индюк,
хозяин встал, встряхнул полуседой курчавой головой артиста, погладил ладонью левой руки бритую щеку, голубоватого цвета, и, сбивая пальцем пепел папиросы в пепельницу,
заговорил сдобным баритоном...
Но Тагильский, видимо, не нуждался ни в оправданиях, ни в объяснениях, наклонив голову, он тщательно размешивал вилкой уксус и горчицу в тарелке, потом стал вилкой гонять грибы по этой жидкости, потом налил водки, кивнул головой
хозяину и, проглотив водку, вкусно крякнув, отправив в рот несколько грибов, посапывая носом, разжевал, проглотил грибы и тогда, наливая по второй,
заговорил наконец...
Как нарочно, он
заговорил о
хозяине; я вспылил...
Мы
заговорили все вместе, и
хозяева тоже.
И до тех пор пока дама не
заговорила сама и пока объяснялся Алеша с
хозяином, она все время так же надменно и вопросительно переводила свои большие карие глаза с одного говорившего на другого.
Бабки в жизни бань играли большую роль, из-за бабок многие специально приходили в баню. Ими очень дорожили
хозяева бань: бабки исправляли вывихи, «
заговаривали грыжу», правили животы как мужчинам, так и женщинам, накладывая горшок.
— Послушайте, доктор, прийти в дом и называть
хозяина большим плутом… —
заговорил Стабровский, стараясь сохранить шутливый тон. — Это… это…
— Дай-ка мне повод-то,
хозяин, —
заговорил он, протягивая руку.
— Куда же это вы? — каким-то упавшим голосом
заговорил хозяин. — Выпили бы мадерцы… Я от поясницы грешным делом мадерцой лечусь.
— Надумал я одну штуку, Петр Елисеич, — нерешительно
заговорил Груздев, поглядывая на
хозяина сбоку. — Надумал, да и страшно как-то…
—
Заговорили про тебя. Мои
хозяева зовут еретиком — в церковь ты не ходишь. Я тоже не хожу. Потом явились листки эти. Это ты их придумал?
Хозяин продолжал громить. По поводу съестного обрушился на лавочников, а затем
заговорил почему-то о наследственности.
Наконец случилось так, что Максим, не вставая со стула,
заговорил против
хозяина необычным складом речи, с дерзостью большей, чем всегда...
Звук оборвался, растаял. Из тьмы выдвинулась стройная фигура дворника, он подошёл к
хозяину и, разведя руками,
заговорил так, точно его душила чья-то тяжёлая рука.
О чём бы ни
заговорили — церковный староста тотчас же начинал оспаривать всех, немедленно вступал в беседу Ревякин, всё скручивалось в непонятный хаос, и через несколько минут Смагин обижался.
Хозяин, не вмешиваясь в разговор, следил за ходом его и, чуть только голоса возвышались, — брал Смагина за локоть и вёл в угол комнаты, к столу с закусками, угрюмо и настойчиво говоря...
— Ты меня не ждал? —
заговорила она, едва переводя дух. (Она быстро взбежала по лестнице.) — Милый! милый! — Она положила ему обе руки на голову и оглянулась. — Так вот где ты живешь? Я тебя скоро нашла. Дочь твоего
хозяина меня проводила. Мы третьего дня переехали. Я хотела тебе написать, но подумала, лучше я сама пойду. Я к тебе на четверть часа. Встань, запри дверь.
— Шесть лет в ученье был, — продолжал
хозяин, но Митенька уже не слушал его. Он делал всевозможные усилия, чтоб соблюсти приличие и
заговорить с своею соседкой по левую сторону, но разговор решительно не вязался, хотя и эта соседка была тоже очень и очень увлекательная блондинка. Он спрашивал ее, часто ли она гуляет, ездит ли по зимам в Москву, но далее этого, так сказать, полицейского допроса идти не мог. И мысли, и взоры его невольно обращались к хорошенькой предводительше.
Один Кирша молчал; многим из гостей и самому
хозяину казалось весьма чудным поведение незнакомца, который, не будучи приглашен на свадьбу, занял первое место, ел за двоих и не говорил ни с кем ни слова; но самое это равнодушие, воинственный вид, а более всего смелость, им оказанная, внушали к нему во всех присутствующих какое-то невольное уважение; все посматривали на него с любопытством, но никто не решался с ним
заговорить.
А когда пришёл Карп,
хозяин вдруг, ни с того ни с сего,
заговорил, обращаясь к приказчику, но искоса и заметно для Ильи поглядывая на него...
Градобоев. Прикажете! А ты сперва подумай, велика ли ты птица, чтобы мне из-за тебя с
хозяином твоим ссориться. Ведь его за ворот не возьмешь, костылем внушения не сделаешь, как я вам делаю. Поди-ка заступись я за приказчика, что хозяева-то
заговорят! Ни мучки мне не пришлют, ни лошадкам овсеца: вы, что ль, меня кормить-то будете? Ну, что, не прошла ль у тебя охота судиться-то? А то подожди, подожди, друг любезный!
Евсею захотелось сказать этому тяжёлому человеку, что он сам дурак, слепой зверь, которого хитрые и жестокие
хозяева его жизни научили охотиться за людьми, но Мельников поднял голову и, глядя в лицо Климкова тёмными, страшно вытаращенными глазами,
заговорил гулким шёпотом...
— Не желаю! — ответил покупатель, пристально глядя в лицо
хозяина. Тот съёжился, отступил, взмахнул рукой и вдруг неестественно громко
заговорил незнакомым Евсею голосом...
Говорил Тихон спокойно, двигался медленно и весь был такой, как всегда, но
хозяин не верил ему и ждал каких-то грозных, осуждающих слов. Однако Тихон, взглянув на потолок в квадрат, вырезанный в нём, послушав воркованье голубей, снова
заговорил спокойно и просто...
Отчего же, наконец, этот приятель, вероятно недавний знакомый, и при первом визите, — потому что второго в таком случае уже не будет, и приятель другой раз не придет, — отчего сам приятель так конфузится, так костенеет, при всем своем остроумии (если только оно есть у него), глядя на опрокинутое лицо
хозяина, который, в свою очередь, уже совсем успел потеряться и сбиться с последнего толка после исполинских, но тщетных усилий разгладить и упестрить разговор, показать, и с своей стороны, знание светскости, тоже
заговорить о прекрасном поле и хоть такою покорностию понравиться бедному, не туда попавшему человеку, который ошибкою пришел к нему в гости?
Тоскливо с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни, горят в работе день и ночь, а
хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как собаки; водка да разврат — вся радость для них.
Заговорю я о неустройстве жизни — ничего, слушают, грустят, соглашаются; скажу: бога, — мол, — надо нам искать! — вздыхают они, но — непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются зло.
Но странно: тот молчал, совсем, кажется, и не понимая, что немедленно «обязан»
заговорить; напротив того, сам как бы выжидавшим чего-то взглядом смотрел на
хозяина.
Посетители рассыпались в благодарностях и пошли к буфету пить водку. Оба они считались в ресторане почетными гостями, «дававшими хорошо торговать». Они поздоровались с
хозяином за руку и
заговорили с ним вполголоса. Славянов-Райский понял, что речь шла о нем. Притворяясь углубленным в «Новое время», он ловил привычным ухом отрывки фраз, которые шепотом говорил
хозяин, наклоняясь через стойку...
На пороге кабака находился сам
хозяин; это был дюжий, жирный мужчина с черною, как смоль, бородою и волосами, одетый в красную рубаху с синими ластовицами и в широкие плисовые шаровары. Он беспрерывно
заговаривал с тем или другим, а иногда просто, подмигнув кому-нибудь в толпе, покрикивал: «Эй, парень! А что ж хлебнуть-то? Ась?.. Э-ге-ге, брат! Да ты, как я вижу, алтынник!»
— Не осуждайте, милостивый государь,
хозяина, —
заговорил он, — он это с практики берет и внушает правильно — со шкурьем безопасно.
Перед ужином, как водится, была подана водка. Лакей поднес ее, между прочим, и к Рымову. Комик смотрел несколько времени на судок с нерешительностию; наконец, проворно налил себе самую большую рюмку и залпом выпил ее. Сели за стол. Рымов очутился против Никона Семеныча. Ужин до половины шел как следует и был довольно молчалив.
Хозяин первый
заговорил во всеуслышание...
— Вы всех нас богаче, —
заговорил опять
хозяин, — у вас на миллион таланту. Все наше — это лепта, которую мы хотим принести на алтарь искусства.
Затем следовала песня «Оседлаю коня» Дарьи Ивановны и качуча — Фани.
Хозяин настоял, чтоб и они прорепетировали, и привел по этому случаю известную пословицу: Repetitio est mater studiorum [Повторение — мать учения (лат.).]. Дарья Ивановна, аккомпанируя себе, пропела свой chef d'oeuvre и привела снова в восторг Никона Семеныча, который приблизился было к ней с похвалою, но в то же время подошел к молодой даме Мишель, и она, отвернувшись от трагика,
заговорила с тем. Фанечка подсела к комику.
— Виктор Павлыч, сделайте милость, что вы такое позволяете себе говорить, —
заговорил наконец
хозяин. — Никон Семеныч, будьте хоть вы благоразумны, — отнесся он к трагику.
— Да ведь,
хозяин, коли покрепче подумать, — серьёзно и сухо
заговорил Кузьма, — так выходит, что, как ни живи, всё грешно! И так грешно, и вот этак грешно, — пояснил Кузьма, махнув рукой вправо и влево. — Сказал — грешно, промолчал — грешно, сделал — грешно, и не сделал — грешно. Разве тут разберёшь? В монастырь, что ли, идти? Неохота.
Работник. Видел? Теперь
заговорила свиная кровь. Из волков свиньями поделались. (Показывает на
хозяина.) Лежит, как боров в грязи, хрюкает.
Отвести тебя и
хозяина, —
заговорил Пантелей.
— Да что ж это такое будет, Василий Фадеич?.. —
заговорили двое-трое из рабочих. — Вечор ты сам учил нас говорить покрепче с
хозяином, а теперь вон что зачал толковать. Нешто это по-божески?
— Так почто же нам харчиться-то да работу у других
хозяев упущать? — громко
заговорили все рабочие. — Власть ваша, а это уж не порядки. Рассчитайте нас, как следует.
Слезли с полатей Никифор Захарыч и Василий Борисыч и, усевшись на скамье, предложили чай-сахар и
хозяину, и ставившей самовар Наталье. За чаем пошла речь про Патапа Максимыча.
Заговорил Трифон Лохматый...
— Ну, это ина статья, —
заговорили бурлаки совсем другим уже голосом и разом сняли перед
хозяином картузы и шапки. — Что ж ты, ваше степенство, с самого начала так не сказал? А то и нас на грех, и себя на досаду навел. Тебе бы с первого слова сказать, никто бы тебе супротивного слова не молвил.
Первый
заговорил наконец Марко Данилыч, нельзя ж было
хозяину при такой гостье молчать. Однако разговор не вязался. Марья Ивановна была задумчива и в рассеянье иногда отвечала невпопад. Жаловалась на нездоровье, говорила, что голова у ней разболелась.
— Тебе же бы от этого помощь была, — снова
заговорила Александра Михайловна. — Ты вот все меньше зарабатываешь: раньше семьдесят — восемьдесят рублей получал, а нынче хорошо, как сорок придется в месяц, да и то когда не хвораешь; а теперь и совсем пустяки приносишь;
хозяин вон вперед уж и давать перестал, а мы и в лавочку на книжку задолжали, и за квартиру второй месяц не платим; погребщик сегодня сказал, что больше в долг не будет отпускать. А тогда бы все-таки помощь была тебе.
Случилось вот что: едва в конце молебна дьякон Савва начал возглашать многолетие
хозяевам, как в чердачную дверь, которая оставалась до сих пор замкнутою, послышался нетерпеливый стук, и чей-то как будто знакомый, но упавший голос
заговорил...
Назарий замолчал и лишь после довольно продолжительного раздумья, не прерываемого деликатным
хозяином,
заговорил снова...
— Да посвети нам,
хозяин, нам не в прятки играть; нет ли хоть на алтын огоньку! —
заговорили приезжие, войдя в светлицу Савелия.
— Да посвети нам,
хозяин, нам не в чумички играть; нет ли хоть на алтын огоньку! —
заговорили приезжие, войдя в светлицу Савелия.
— Хозяина-то нетути… Без него как бы и неладно, —
заговорила нерешительно Татьяна.
— А вы уверены в ваших
хозяевах? Замки в дверях, кажется, не особенно надежды… Да и прислуга… — шепотом
заговорила она, наклонившись почти совсем близко к Степану Сидоровичу и обдавая его запахом сильных духов.
— Трусость наша растеряна по полю, да не вы ли подобрали ее? — вдруг
заговорил до сих пор молчавший дьяк Захарий. — От Волги до моря далеко усыпаны следы новгородские. Наших-то молодцев назвать домоседами? Как грибы растут они перед стенами вражескими, мечи их хозяйничают на чужбине, как в своих кисах, а самих
хозяев посылают хлебать сырую уху на самое дно. Кто их не знает, того тело свербит, как ваши же языки, на острие.