Неточные совпадения
— Это ведь на простой бумаге? — поспешил перебить Раскольников, опять интересуясь
финансовой частью
дела.
Дело пошло. Некоторые откупались за несколько
дней, и мы подумывали уже о том, чтобы завести записи и бухгалтерию, как наши
финансовые операции были замечены надзирателем Дитяткевичем…
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в конце концов он должен был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие
дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное
дело — только ничтожная часть других
финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как хорошая паровая машина.
Разумеется, если бы с начала царствования Александра (почти уже 60 лет) действовали не одними неудовлетворительными постановлениями, а взглянувши настоящим образом на это
дело с
финансовой стороны, хотя бы даже сделали налог самый легкий с этой целью, то о сю пору отвращены были бы многие затруднения и чуть ли не большая часть из крестьян была бы уже свободна с землею.
Дела финансовые и образование детей идут очень хорошо.
Носились слухи, что в ресторане Бореля, по известным
дням, собирается какая-то компания государственных людей en herbe (тут были и Федя, и Сережа, и Володя, и даже какой-то жидок, которому в воображаемых комбинациях представлялась блестящая
финансовая будущность), душою которой был Петенька Утробин и которая постоянно злоумышляла против установленных порядков.
Тетюев воспользовался теми недоразумениями, которые возникали между заводоуправлением и мастеровыми по поводу уставной грамоты, тиснул несколько горячих статеек в газетах по этому поводу против заводов, и когда Лаптев должен был узнать наконец об этом
деле, он ловко подсунул ему генерала Блинова как ученого экономиста и
финансовую голову, который может все устроить.
Это вот, например, палата государственных имуществ… это палата
финансовая… там юстиция… удел и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими — и очень понятно, по самому простому, естественному течению
дел, что никому из всех этих ведомств не понравится, когда другое заедет к нему и начнет умничать…
Пятьсот один. Да, совершенно верно. Да. Дорогая Зоя Денисовна, я наношу вам большой ущерб тем, что задерживаю уплату? Пауза. Вопрос мой, впрочем, нелеп, простите меня. Я сама это прекрасно понимаю. Но
дело в том, что
финансовые мои обстоятельства в последнее время очень неважны. Я крайне стеснена. Как никогда еще. И мне очень совестно, Зоя Денисовна. Пауза. Вы меня убиваете вашим молчанием, Зоя Денисовна.
Кроме того, сама публика держит их в границах, как лошадь на узде; если он в сторону закинется, так ему сейчас закричат: «К
делу!»; а мы обыкновенно пребываем в дустом пространстве — неси высокопарную чепуху о чем хочешь: о
финансовом расстройстве, об актере, об общине, о православии; а тут еще барынь разных насажают в слушательницы…
Мы глубоко убеждены в том, что рано или поздно наша
финансовая политика обратит, наконец, свое внимание на старателей, как на могучую силу в золотом
деле; эта сила теперь разрознена и подавлена, но дайте ей выход — и она покажет себя.
Петрищев.
Дела?
Дела финансовые, то есть они,
дела наши — фи! и вместе с тем нансовые, и кроме еще
финансовые.
Виктор. Которое догадалось бы монополизировать издательское
дело и взяло бы на себя, — конечно, при
финансовой помощи и указаниях правительства, — обязанность бороться против социалистической и вообще против антигосударственной литературы, всех этих Марксов и так далее. Очень странно, что перед войной, когда наша промышленность оживилась…
И тут-то являются разные науки: государственная,
финансовая, церковная, уголовная, полицейская, является наука политическая экономия, история и самая модная — социология, о том, по каким законам живут и должны жить люди, и оказывается, что дурная жизнь людей не от них, а оттого, что таковы законы, и что
дело людей не в том, чтобы перестать жить дурно и изменять свою жизнь от худшего к лучшему, а только в том, чтобы, живя попрежнему, по своим слабостям думать, что всё худое происходит не от них самих, а от тех законов, какие нашли и высказали ученые.
Дикости в проявлениях жизни общественной, разноголосица во всех сферах общества, фанфаронство общим и народным
делом, вопросительный знак значительной части дворянства пред новым экономическим бытом,
финансовый кризис, зловещие тучи на окраинах, государственные затруднения, неумелость, злорадство, апатия к серьезному здравомысленному
делу, непонимание прямых народных интересов, подпольная интрига и козни, наплыв революционных прокламаций и брань, брань, одна повальная брань в несчастной полунемотствующей литературе и, наконец, в виде паллиативы, эта безумная и развратная оргия канкана, — вот общая картина того положения, в котором застал Россию 1862 год.
Обстоятельства князя в то время (осенью 1773 года) находились в неблистательном положении: в Стирум приехал императорский фискал для наложения на это графство запрещения за долги, и хотя Горнштейн успел уладить это
дело, но
финансовые обстоятельства друга его все более и более запутывались.
Познал я тогда, в последние полгода, через какое пекло
финансовых затруднений, хлопот, страхов должен проходить каждый, когда
дело обречено на погибель и нет ни крупного кредита, ни умения найти вовремя денежного компаньона, когда контракт затягивает вас вроде как в азартной игре.
— Послушайте, André, — она одушевилась, — разве в самом
деле… cette finance… prend le haut du pavé? [Эти
финансовые круги захватывают первое место? (фр.).]
Я человек серьезный, и мой мозг имеет направление философское. По профессии я финансист, изучаю
финансовое право и пишу диссертацию под заглавием: «Прошедшее и будущее собачьего налога». Согласитесь, что мне решительно нет никакого
дела до девиц, романсов, луны и прочих глупостей.
— В таком случае, какое тебе
дело, какого о тебе мнения господа
финансовые деятели? Поймут это объявление только одни они.
Ничего не было бы удивительного в том, что человек, обладающий большим состоянием, пожелал променять свою прежнюю «собачью жизнь» на жизнь, соответствующую его громадным средствам, тем более, что эта перемена жизни была далеко не безвыгодна для одержимого манией наживы богача, так как банкирское
дело и другие
финансовые и биржевые операции расширили круг деятельности петербургского «паука», и в его паутину стали попадаться крупные трутни великосветского мира.
«Ужасная вещь иметь
дело с этими стареющими красавицами, они уж чересчур щепетильны в
финансовых вопросах, тревожась возникающим, вероятно, в их уме сознанием, что их любят не за увядшую красоту, а за деньги…» — рассуждая про себя Николай Леопольдович.
Николай Леопольдович в этом не ошибся. Успев сделаться протеже Левицкого, он в скором времени приобрел весьма солидную практику. Это зависело отчасти от его полной обеспеченности в
финансовом отношении, дававшей ему возможность брать первое время
дела по выбору, с обеспеченным успехом.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных
дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства,
финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.