Неточные совпадения
— Как не готовили?
Учили верхом ездить для военной службы, дали хороший почерк для гражданской. А
в университете: и права, и греческую, и латинскую мудрость, и государственные науки, чего не было? А все прахом пошло. Ну-с, продолжайте, что же я такое?
— Молодой человек! Я не знаю, чему вас
учат в разных ваших
университетах, но неужели вы меня считаете за такую уже окончательную дуру? Дай бог, чтобы у вас были, кроме этих, которые на вас, еще какие-нибудь штаны! Дай бог, чтобы вы хоть через день имели на обед обрезки колбасы из колбасной лавки, а вы говорите: вексель! Что вы мне голову морочите?
« Занятия мои, — продолжал он далее, — идут по-прежнему: я скоро буду брать уроки из итальянского языка и эстетики, которой будет
учить меня профессор Шевырев [Шевырев Степан Петрович (1806—1864) — профессор литературы
в Московском
университете, критик и поэт.
— Напротив-с! Там всему будут
учить, но вопрос — как?
В университете я буду заниматься чем-нибудь определенным и выйду оттуда или медиком, или юристом, или математиком, а из Демидовского — всем и ничем; наконец,
в практическом смысле: из лицея я выйду четырнадцатым классом, то есть прапорщиком, а из
университета, может быть, десятым, то есть поручиком.
Из школы молодой Покровский поступил
в какую-то гимназию и потом
в университет. Господин Быков, весьма часто приезжавший
в Петербург, и тут не оставил его своим покровительством. За расстроенным здоровьем своим Покровский не мог продолжать занятий своих
в университете. Господин Быков познакомил его с Анной Федоровной, сам рекомендовал его, и, таким образом, молодой Покровский был принят на хлебы с уговором
учить Сашу всему, чему ни потребуется.
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже
в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись
в зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы
в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто с детских еще лет водили его
в живописных кафтанчиках гулять по Невскому,
учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали
в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования
в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено
в него было самой уж, видно, природой.
Такое развитие почти неизвестно мужчине; нашего брата
учат,
учат и
в гимназиях, и
в университетах, и
в бильярдных, и
в других более или менее педагогических заведениях, а все не ближе, как лет
в тридцать пять, приобретаем, вместе с потерею волос, сил, страстей, ту ступень развития и пониманья, которая у женщины вперед идет, идет об руку с юностью, с полнотою и свежестью чувств.
В университетах наших очень плохо
учат, но там есть какой-то научный запах; там человек, по крайней мере, может усвоить некоторые приемы, как потом образовать самого себя; но у нас и того не было.
Получаю я от нее преотчаянное письмо: пишет, что Митенька учиться больше не желает, потому что ходил
в университет вольным слушателем и что все уж узнал, чему там
учат, а что теперь намерен поступить
в военную службу,
в гусары.
Еще
в сороковых годах нашего столетия
в некоторых захолустных
университетах, по свидетельству Пирогова, «
учили делать кровопускание на кусках мыла и ампутации на брюкве».
Когда мы к 1 сентября собрались после молебна, перед тем как расходиться по классам, нам, четвероклассникам,объявил инспектор, чтобы мы, поговорив дома с кем нужно, решили, как мы желаем учиться дальше: хотим ли продолжать учиться латинскому языку (нас ему
учили с первого класса) для поступления
в университет, или новому предмету, «законоведению», или же ни тому, ни другому. «Законоведы» будут получать чин четырнадцатого класса; университетские — право поступить без экзамена, при высших баллах; а остальные — те останутся без латыни и знания русских законов и ничего не получат; зато будут гораздо меньше учиться.
В последние двадцать лет, с начала шестидесятых годов, бытовой мир Замоскворечья и Рогожской тронулся: детей стали
учить, молодые купцы попадали не только
в коммерческую академию, но и
в университет, дочери заговорили по-английски и заиграли ноктюрны Шопена.
Бира не застал я уже
в университете, из которого изгнала его несправедливость, существующая, как видно, везде, где есть люди. Я нашел его
в бедности, однако ж не
в унынии. Он
учил детей своего прихода читать и писать и этой поденщиной едва снискивал себе пропитание. Письмо Паткуля сблизило нас скоро. С простодушием младенца Бир соединял
в себе ум мудреца и благородство, не покоряющееся обстоятельствам. Счастливым себя считаю, если мог сделать что-нибудь для него
в черные дни его жизни.
Володя жил со мной долгое время; сначала я сам
учил его всему, что знал, потом он поступил на казенный счет
в гимназию; оттуда перешел с помощью той же Зарницыной
в университет.