Это было последнее слово, которое я
слышал от генерала в его доме. Затем, по случаю наступивших сумерек, старик предложил мне пройтись, и мы с ним долго ходили, но я не помню, что у нас за разговор шел в то время. В памяти у меня оставалось одно пугало «безнатурный дурак», угрожая которым, Перлов говорил не только без шутки и иронии, а даже с яростию, с непримиримою досадой и с горькою слезой на ресницах.
Неточные совпадения
О победах этого
генерала от артиллерии мы мало
слышали; [Аракчеев был жалкий трус, об этом говорит граф Толь в своих «Записках» и статс-секретарь Марченко в небольшом рассказе о 14 декабря, помещенном в «Полярной звезде».
Я
слышал о том, как он прятался во время старорусского восстания и как был без души
от страха
от инженерского
генерала Рейхеля.
— Отец; но он умер, кажется, не в Твери, а в Елисаветграде, — робко заметил князь
генералу. — Я
слышал от Павлищева…
Тем не менее недели через две купчая была совершена, и притом без всяких ограничений насчет «живых картин», а напротив, с обязательством со стороны
генерала оберегать мещанина Антона Валерьянова Стрелова
от всяких вступщиков. А через неделю по совершении купчей
генерал, даже через затворенные окна своей усадьбы,
слышал тот почти волчий вой, который подняли кряжистые сыны Калины, когда Антон объявил им, что имеют они в недельный срок снести постоялый двор и перебраться, куда пожелают.
— Я уже слишком много
слышал правды
от генерала. Но что вы хотите наконец
от меня? Собственно, он меня оскорбил, а не я его… Я, впрочем, могу извиниться перед
генералом, но дальше не поеду, хоть зарежьте.
— Теперь я
слышал от вас сам, что вы желаете, — говорил
генерал, — читал ваше прошение. Мне нужно еще недели две, чтобы хорошенько разобрать ваше дело, а там опять побеседуем… Могу пока сказать только одно: что барин вас не обидит.
«
Генерал, говорит, прислал сейчас найденный через полицию шубный рукав и приказал мне посмотреть,
от той ли ихней самой шубы, али
от другой…» Камердинер
слышит приказание господское — ослушаться, значит, не смел: подал и преспокойным манером отправился стулья там, что ли, передвигать али тарелки перетирать; только глядь: ни квартального, ни шубы нет.
Господи Великий! только Ты один
слышал и знаешь те простые, но жаркие и отчаянные мольбы неведения, смутного раскаяния и страдания, которые восходили к Тебе из этого страшного места смерти,
от генерала, за секунду перед этим думавшего о завтраке и Георгии на шею, но с страхом чующего близость Твою, до измученного, голодного, вшивого солдата, повалившегося на голом полу Николаевской батареи и просящего Тебя скорее дать ему Там бессознательно предчувствуемую им награду за все незаслуженные страдания!
— Убей меня бог, Степан Митрич, — отвечал Силуян с убеждением и совершенно искренно. —
От проезжего барина
слышал,
от генерала. Чай, не станет врать…
«Нередко случалось мне
слышать от посторонних людей историю о том, как мы с
генералом Горячкиным ловили червей в Нерехотском уезде; но всегда история эта передавалась в извращенном виде.
(Удивительное известие: сейчас только
услышал от нашей няни, которую встретил на лестнице, что Марья Филипповна отправилась сегодня одна-одинешенька в Карлсбад, с вечерним поездом, к двоюродной сестре. Это что за известие? Няня говорит, что она давно собиралась; но как же этого никто не знал? Впрочем, может, я только не знал. Няня проговорилась мне, что Марья Филипповна с
генералом еще третьего дня крупно поговорила. Понимаю-с. Это наверное — m-lle Blanche. Да, у нас наступает что-то решительное.)
— Я внизу был и
слышал, как вы шутили насчет Пименова… — сказал он и прикрыл рукой смеющийся рот. — Посадить бы его давеча обедать с Виктором Николаевичем и с
генералом, так он помер бы со страху. — У Мишеньки задрожали плечи
от смеха. — Он и вилки, небось, держать не умеет.
— Эй ты, чужая ужна, што больно перья-то распустила?.. Мне житья не стало
от твоих-то хахалей!.. Штобы и духу ихнего не было, а то прямо пойду к
генералу и паду в ноги: «Расказните, ваше высокопревосходительство, а подобных безобразиев в вашем собственном доме не могу допустить».
Слышала?
—
Слышал я
от одного доктора, что человек может долгое время своими собственными соками питаться, — начал опять один
генерал.
Генерал-прокурор, препровождая это именное повеление, прибавил
от себя: «священнику предварительно, под страхом смертной казни, приказать хранить молчание о всем, что он
услышит, увидит или узнает».
Он очевидно слушал только
от того, что у него были уши, которые, несмотря на то что в одном из них был морской канат, не могли не
слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный
генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед всё, что ему скажут и слушал всё это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен.
Денисов, отставной, недовольный настоящим положением
генерал, приехавший в эти последние две недели, с удивлением и грустью, как на непохожий портрет когда-то любимого человека, смотрел на Наташу. Унылый, скучающий взгляд, ответы невпопад и разговоры о детской, было всё, что он видел и
слышал от прежней волшебницы.