Неточные совпадения
Еще
падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по
углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга,
в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех
углов, как пауки, увидевшие, что запуталась
в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом?
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места
в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным,
спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить
угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
Бывало, стоишь, стоишь
в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг
упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Раскольников перешел через площадь. Там, на
углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез
в самую густоту, заглядывая
в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к
В—му. Миновав площадь, он
попал в переулок…
Клим заглянул
в дверь: пред квадратной
пастью печки, полной алых
углей,
в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая.
В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском
углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно
угли, а с головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Уклоняясь от игр, он угрюмо торчал
в углах и, с жадным напряжением следя за Борисом, ждал, как великой радости, не
упадет ли Борис, не ушибется ли?
Вышли
в коридор, остановились
в углу около большого шкафа, высоко
в стене было вырезано квадратное окно, из него на двери шкафа
падал свет и отчетливо был слышен голос Ловцова...
Для того, чтоб
попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой шли союзники, но, когда он хотел свернуть
в другой переулок — встречу ему из-за
угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой
в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
Изредка, воровато и почти бесшумно, как рыба
в воде, двигались быстрые, черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал
в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки,
падая на железо, взвизгнула и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро пошел и внезапно исчез, как бы провалился
в землю. Почти
в ту же минуту из-за
угла выехали пятеро всадников, сгрудились, и один из них испуганно крикнул...
Размышляя, Самгин любовался, как ловко рыжий мальчишка увертывается от горничной, бегавшей за ним с мокрой тряпкой
в руке; когда ей удалось загнать его
в угол двора, он
упал под ноги ей, пробежал на четвереньках некоторое расстояние, высоко подпрыгнул от земли и выбежал на улицу, а
в ворота, с улицы, вошел дворник Захар, похожий на Николая Угодника, и сказал...
Она величественно отошла
в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо
пасет благообразный Христос, с длинной палкой
в руке.
Если Захар заставал иногда там хозяйку с какими-нибудь планами улучшений и очищений, он твердо объявлял, что это не женское дело разбирать, где и как должны лежать щетки, вакса и сапоги, что никому дела нет до того, зачем у него платье лежит
в куче на полу, а постель
в углу за печкой,
в пыли, что он носит платье и
спит на этой постели, а не она.
Ребенок видит, что и отец, и мать, и старая тетка, и свита — все разбрелись по своим
углам; а у кого не было его, тот шел на сеновал, другой
в сад, третий искал прохлады
в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом
в саду, подле своей пешни, и кучер
спал на конюшне.
— Садовник
спал там где-то
в углу и будто все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит! я первая говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились? перестаньте. Я велю еще подать вина!
Он взял фуражку и побежал по всему дому, хлопая дверями, заглядывая во все
углы. Веры не было, ни
в ее комнате, ни
в старом доме, ни
в поле не видать ее, ни
в огородах. Он даже поглядел на задний двор, но там только Улита мыла какую-то кадку, да
в сарае Прохор лежал на спине плашмя и
спал под тулупом, с наивным лицом и открытым ртом.
Козлов по-вчерашнему ходил, пошатываясь, как пьяный, из
угла в угол, угрюмо молчал с неблизкими и обнаруживал тоску только при Райском, слабел и
падал духом, жалуясь тихим ропотом, и все вслушивался
в каждый проезжавший экипаж по улице, подходил к дверям
в волнении и возвращался
в отчаянии.
Марина выказала всю данную ей природой ловкость, извиваясь, как змея, бросаясь из
угла в угол, прыгая на лавки, на столы, металась к окнам, на печь, даже пробовала
в печь: вожжа следовала за ней и доставала повсюду, пока, наконец, Марина не
попала случайно на дверь.
Он
попал будто
в клетку тигрицы, которая, сидя
в углу, следит за своей жертвой: и только он брался за ручку двери, она уже стояла перед ним, прижавшись спиной к замку и глядя на него своим смеющимся взглядом, без улыбки.
Райский с трудом представлял себе, как
спали на этих катафалках: казалось ему, не уснуть живому человеку тут. Под балдахином вызолоченный висящий купидон, весь
в пятнах, полинявший, натягивал стрелу
в постель; по
углам резные шкафы, с насечкой из кости и перламутра.
— Боже мой! — говорил Райский, возвращаясь к себе и бросаясь, усталый и телом и душой,
в постель. — Думал ли я, что
в этом
углу вдруг
попаду на такие драмы, на такие личности? Как громадна и страшна простая жизнь
в наготе ее правды и как люди остаются целы после такой трескотни! А мы там,
в куче, стряпаем свою жизнь и страсти, как повара — тонкие блюда!..
Она столько вносила перемены с собой, что с ее приходом как будто
падал другой свет на предметы; простая комната превращалась
в какой-то храм, и Вера, как бы ни запрятывалась
в угол, всегда была на первом плане, точно поставленная на пьедестал и освещенная огнями или лунным светом.
Бывало, не заснешь, если
в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь
в потолок и
в окна, или заскребет мышонок
в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда
в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер
в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь
спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь…
Европейцы сидят большую часть дня по своим
углам, а по вечерам предпочитают собираться
в семейных кружках — и клуб
падает.
Не
спали только
в холостой уголовной несколько человек, сидевших
в углу около огарка, который они потушили, увидав солдата, и еще
в коридоре, под лампой, старик; он сидел голый и обирал насекомых с рубахи.
Пройдя раза два взад и вперед за
углом дома и
попав несколько paз ногою
в лужу, Нехлюдов опять подошел к окну девичьей.
Курсы Василия Назарыча
в среде узловской денежной братии начали быстро
падать, и его векселя,
в первый раз
в жизни, Узловско-Моховский банк отказался учитывать Василий Назарыч этим не особенно огорчился, но он хорошо видел, откуда был брошен
в него камень; этот отказ был произведением Половодова, который по своей натуре способен был наносить удары только из-за
угла.
Старик покосился
в угол, где стояла маленькая детская кроватка; его точно что кольнуло, и Надежда Васильевна заметила, как он отвернулся, стараясь смотреть
в другую сторону. Маленькая Маня
спала детским крепким сном, не подозревая, какую душевную муку подняло
в душе старика ее невинное присутствие
в этой комнате.
Следующие два дня были дождливые,
в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы
в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я
сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих
углей и испугался.
Следующая речка после Найны была Тыченга (по-удэгейски Тэенга). Она длиной около 20 км и также берет начало с хребта Карту.
В верховьях Тыченга протекает по узкому и глубокому ущелью, края которого
падают к реке под
углом чуть ли не
в 60 или 70° и сплошь покрыты осыпями.
Интересною особенностью Арзамасовских гор, находящихся против
пади Широкой, будет однообразие их форм. Пусть читатель представит себе несколько трехгранных пирамид, положенных набок друг около друга, основанием
в долину, а вершинами к водоразделу. Трехгранные
углы их будут возвышенностями, а углубления между ними — распадками.
Он не пошел за ней, а прямо
в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол, место подле стола; да, уж он несколько дней ждал чего-нибудь подобного, разговора или письма, ну, вот оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги
в беспорядке, но где ж ей било найти его, когда она, еще бросая его, была
в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное, как
уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и
упало на окно за столом.
Ему тотчас сказали, как что было; яростный офицер собирался
напасть на меня из-за
угла, подкупить бурлаков и сделать засаду, но, непривычный к сухопутным кампаниям, мирно скрылся
в какой-то уездный город.
Два дни и две ночи
спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он
углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что
в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно
в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
Поразительно, что
в какие бы
углы мира русские ни
попали, как это случилось
в эмиграции, они объединяются, группируются, образуют русские организации, устраивают собрания.
Это значило, что Абрамович, Кириченко, Варшавский должны отправиться
в угол…
В классе водворялась тишина, абсолютная, томительная, жуткая…
В нее отчетливо, резко
падали только отрывистые, быстрые вопросы учителя и торопливые ответы учеников…
Отец дал нам свое объяснение таинственного события. По его словам, глупых людей пугал какой-то местный «гультяй» — поповский племянник, который становился на ходули, драпировался простынями, а на голову надевал горшок с
углями,
в котором были проделаны отверстия
в виде глаз и рта. Солдат будто бы схватил его снизу за ходули, отчего горшок
упал, и из него посыпались
угли. Шалун заплатил солдату за молчание…
Гаев. Режу
в угол! Когда-то мы с тобой, сестра,
спали вот
в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…
Крыша мастерской уже провалилась; торчали
в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом
углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на людей, толпившихся пред огромным костром, кидая
в него снег лопатами.
В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы из глаз; я выбрался из-под крыльца и
попал под ноги бабушке.
Я
спал между печью и окном, на полу, мне было коротко, ноги я засовывал
в подпечек, их щекотали тараканы. Этот
угол доставил мне немало злых удовольствий, — дед, стряпая, постоянно выбивал стекла
в окне концами ухватов и кочерги. Было смешно и странно, что он, такой умный, не догадается обрезать ухваты.
Встав со стула, она медленно передвинулась
в свой
угол, легла на постель и стала вытирать платком вспотевшее лицо. Рука ее двигалась неверно, дважды
упала мимо лица на подушку и провела платком по ней.
Огонь, вспыхнувший вначале между двумя дотлевавшими головнями, сперва было потух, когда
упала на него и придавила его пачка. Но маленькое, синее пламя еще цеплялось снизу за один
угол нижней головешки. Наконец тонкий, длинный язычок огня лизнул и пачку, огонь прицепился и побежал вверх по бумаге, по
углам, и вдруг вся пачка вспыхнула
в камине, и яркое пламя рванулось вверх. Все ахнули.
Попасть «
в медную гору», как мочегане называли рудник, считалось величайшею бедой, гораздо хуже, чем «огненная работа» на фабрике, не говоря уже о вспомогательных заводских работах, как поставка дров,
угля и руды или перевозка вообще.
Убедившись, что Нюрочка
спит крепко, Петр Елисеич отправился к себе
в кабинет, где горел огонь и Сидор Карпыч гулял, по обыкновению, из
угла в угол.
В сенях, за вытащенным из избы столиком, сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая;
в углу, на куче мелких сосновых ветвей,
спали два повстанца, состоящие на ординарцах у командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком
в руках, дрожа и беспрестанно озираясь, стоял сам стражник.
Один раз как-то без него я заглянул даже
в дедушкину комнату: она была пуста, все вещи куда-то вынесли, стояла только
в углу его скамеечка и кровать с веревочным переплетом, посредине которого лежал тонкий лубок, покрытый войлоком, а на войлоке
спали поочередно который-нибудь из чтецов псалтыря.
Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар
в разных бумагах, сидела главная группа: молодой безусый офицер
в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились
в разных
углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу,
спал на диване; другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
— Дядюшка! — неистово закричал Александр, схватив его за руку, но поздно: комок перелетел через
угол соседней крыши,
упал в канал, на край барки с кирпичами, отскочил и прыгнул
в воду.
— Сигарку, вечером, у окна… месяц светил… после беседки…
в Скворешниках? Помнишь ли, помнишь ли, — вскочила она с места, схватив за оба
угла его подушку и потрясая ее вместе с его головой. — Помнишь ли, пустой, пустой, бесславный, малодушный, вечно, вечно пустой человек! — шипела она своим яростным шепотом, удерживаясь от крику. Наконец бросила его и
упала на стул, закрыв руками лицо. — Довольно! — отрезала она, выпрямившись. — Двадцать лет прошло, не воротишь; дура и я.
В эту минуту из-за избы раздалось несколько выстрелов, человек десять пеших людей бросились с саблями на душегубцев, и
в то же время всадники князя Серебряного, вылетев из-за
угла деревни, с криком
напали на опричников.
— Нет, не обиделась, а так… надо же когда-нибудь… Да и скучно у вас… инда страшно!
В доме-то словно все вымерло! Людишки — вольница, всё по кухням да по людским прячутся, сиди
в целом доме одна; еще зарежут, того гляди! Ночью
спать ляжешь — изо всех
углов шепоты ползут!