Неточные совпадения
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти
в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот,
в чьей
голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического
удара.
На этот раз ветер дунул с другой стороны, и все слова были услышаны козаками. Но за такой совет достался ему тут же
удар обухом по
голове, который переворотил все
в глазах его.
Бешеную негу и упоенье он видел
в битве: что-то пиршественное зрелось ему
в те минуты, когда разгорится у человека
голова,
в глазах все мелькает и мешается, летят
головы, с громом падают на землю кони, а он несется, как пьяный,
в свисте пуль
в сабельном блеске, и наносит всем
удары, и не слышит нанесенных.
Грэй машинально взглянул на Летику, продолжавшего быть тихим и скромным, затем его глаза обратились к пыльной дороге, пролегающей у трактира, и он ощутил как бы
удар — одновременный
удар в сердце и
голову.
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него
в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один
удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
Она задохнулась, замолчала, двигая стул, постукивая ножками его по полу, глаза ее фосфорически блестели, раза два она открывала рот, но, видимо, не
в силах сказать слова, дергала
головою, закидывая ее так высоко, точно невидимая рука наносила
удары в подбородок ей. Потом, оправясь, она продолжала осипшим голосом, со свистом, точно сквозь зубы...
За ужином, судорожно глотая пищу, водку, говорил почти один он. Самгина еще более расстроила нелепая его фраза о выгоде. Варвара ела нехотя, и, когда Лютов взвизгивал, она приподнимала плечи, точно боясь
удара по
голове. Клим чувствовал, что жена все еще сидит
в ослепительном зале Омона.
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили по
голове и он ждет еще
удара. Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало
в памяти восклицание каторжника...
Илья Ильич завел даже пару лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца, а при первом и втором
ударе одна лошадь пошатнется и ступит
в сторону, потом вторая лошадь пошатнется и ступит
в сторону, потом уже, вытянув напряженно шею, спину и хвост, двинутся они разом и побегут, кивая
головами. На них возили Ваню на ту сторону Невы,
в гимназию, да хозяйка ездила за разными покупками.
Тебе на
голову валятся каменья, а ты
в страсти думаешь, что летят розы на тебя, скрежет зубов будешь принимать за музыку,
удары от дорогой руки покажутся нежнее ласк матери.
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый
удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни
головы, только с окаменелым ужасом покорности
в глазах пошла среди павшего царства,
в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою
удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Возвращение на фрегат было самое приятное время
в прогулке: было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес
в здешних местах. Прямо на
голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым
ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
Но взмахи хвоста были так порывисты, что попасть
в голову было трудно и
удары все приходились по спине, а это ей, по-видимому, нипочем.
Она одним
ударом ноги раздробляет
голову кобре-капелле или подхватит ее
в когти, взлетит повыше и бросит на камень.
Несколько арестантов, сняв шапки, подошли к конвойному офицеру, о чем-то прося его. Как потом узнал Нехлюдов, они просились на подводы. Нехлюдов видел, как конвойный офицер молча, не глядя на просителя, затягивался папиросой, и как потом вдруг замахнулся своей короткой рукой на арестанта, и как тот, втянув бритую
голову в плечи, ожидая
удара, отскочил от него.
Караулить дом Коля не боялся, с ним к тому же был Перезвон, которому повелено было лежать ничком
в передней под лавкой «без движений» и который именно поэтому каждый раз, как входил
в переднюю расхаживавший по комнатам Коля, вздрагивал
головой и давал два твердые и заискивающие
удара хвостом по полу, но увы, призывного свиста не раздавалось.
— Да уж и попало-с, не
в голову, так
в грудь-с, повыше сердца-с, сегодня
удар камнем, синяк-с, пришел, плачет, охает, а вот и заболел.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо
в лицо, а он держит руки по швам,
голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым
ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека!
Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились
в овраг, ветер затих на мгновенье — мерные
удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул
головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный гул раздался…
Мардарий Аполлоныч только что донес к губам налитое блюдечко и уже расширил было ноздри, без чего, как известно, ни один коренной русак не втягивает
в себя чая, — но остановился, прислушался, кивнул
головой, хлебнул и, ставя блюдечко на стол, произнес с добрейшей улыбкой и как бы невольно вторя
ударам: «Чюки-чюки-чюк!
Под этим большим светом безучастно молчал большой мир народа; для него ничего не переменилось, — ему было скверно, но не сквернее прежнего, новые
удары сыпались не на его избитую спину. Его время не пришло. Между этой крышей и этой основой дети первые приподняли
голову, может, оттого, что они не подозревали, как это опасно; но, как бы то ни было, этими детьми ошеломленная Россия начала приходить
в себя.
В размышлении шли они все трое, потупив
головы, и вдруг, на повороте
в темный переулок, разом вскрикнули от сильного
удара по лбам, и такой же крик отгрянул
в ответ им.
Голова, прищуривши глаз свой, с изумлением увидел писаря с двумя десятскими.
Точно за порогом церкви кто-то неслышным
ударом выкидывал из
головы все, что читалось и пелось
в эти два часа.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и
в последний раз, замирая около дома, донес до слуха звук мерных и частых
ударов, раздававшихся
в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает
головой и с доброй улыбкой начинает вторить
ударам...
По всей вероятности, пан Казимир уехал бы
в Сибирь со своими широкими планами, если б его не выручила маленькая случайность. Еще после пожара, когда было уничтожено почти все Заполье, Стабровский начал испытывать какое-то смутное недомоганье. Какая-то тяжесть
в голове, бродячая боль
в конечностях, ревматизм
в левой руке. Все это перед рождеством разрешилось первым
ударом паралича, даже не
ударом, а ударцем, как вежливо выразился доктор Кацман.
Муж мой умер от шампанского, — он страшно пил, — и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз
в это время, — это было первое наказание,
удар прямо
в голову, — вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки…
Мальчишки бежали за ним, лукая камнями
в сутулую спину. Он долго как бы не замечал их и не чувствовал боли
ударов, но вот остановился, вскинул
голову в мохнатой шапке, поправил шапку судорожным движением руки и оглядывается, словно только что проснулся.
Полежав немного, дядя приподнимается, весь оборванный, лохматый, берет булыжник и мечет его
в ворота; раздается гулкий
удар, точно по дну бочки. Из кабака лезут темные люди, орут, храпят, размахивают руками; из окон домов высовываются человечьи
головы, — улица оживает, смеется, кричит. Всё это тоже как сказка, любопытная, но неприятная, пугающая.
И всегда его краткие замечания падали вовремя, были необходимы, — он как будто насквозь видел всё, что делалось
в сердце и
голове у меня, видел все лишние, неверные слова раньше, чем я успевал сказать их, видел и отсекал прочь двумя ласковыми
ударами...
А когда пастух, старый бродяга, пригнал стадо больше чем
в полтораста
голов и воздух наполнился летними звуками — мычанье, хлопанье бича, крик баб и детей, загоняющих телят, глухие
удары босых ног и копыт по пыльной унавоженной дороге — и когда запахло молоком, то иллюзия получилась полная.
[Ядринцев рассказывает про некоего Демидова, который, чтобы раскрыть все подробности одного преступления, пытал через палача жену убийцы, которая была женщина свободная, пришедшая
в Сибирь с мужем добровольно и, следовательно, избавленная от телесного наказания; потом он пытал 11-тилетнюю дочь убийцы; девочку держали на воздухе, и палач сек ее розгой с
головы до пят; ребенку даже было дано несколько
ударов плетью, и когда она попросила пить, ей подали соленого омуля.
И вот при этом-то, холодно и степенно нанесенном
ударе появляется
в Наде то горькое рвущее чувство, которое заставляет человека бросаться без памяти, очертя
голову, куда случится, —
в воду, так
в воду,
в объятия первого встречного, так
в объятия!
—
В Екатерингоф, — отрапортовал из угла Лебедев, а Рогожин только вздрогнул и смотрел во все глаза, как бы не веря себе. Он совсем отупел, точно от ужасного
удара по
голове.
Райнер, удерживая одною рукою хлещущую фонтаном кровь, хотел позвать кого-нибудь из ночевавшей
в сенях прислуги, но прежде, чем он успел произнесть чье-нибудь имя, хата потряслась от страшного
удара, и
в углу ее над самою
головою Райнера образовалась щель,
в которую так и зашипела змеею буря.
Легкие
удары тоненького женского пальца
в дощатую дверь причиняли ей такое несносное мучение, которое можно сравнить только с тем, как если бы начали ее бить по
голове железными молотами.
Я шел и торопился домой: слова Маслобоева слишком меня поразили. Мне бог знает что приходило
в голову… Как нарочно, дома меня ожидало одно происшествие, которое меня потрясло, как
удар электрической машины.
Женщина с ребяческими мыслями
в голове и с пошло-старческими словами на языке; женщина, пораженная недугом институтской мечтательности и вместе с тем по уши потонувшая
в мелочах самой скаредной обыденной жизни; женщина, снедаемая неутолимою жаждой приобретения и,
в то же время, считающая не иначе, как по пальцам; женщина, у которой с первым
ударом колокола к «достойной» выступают на глазах слезки и кончик носа неизменно краснеет и которая, во время проскомидии, считает вполне дозволенным думать:"А что, кабы у крестьян пустошь Клинцы перебить, да потом им же перепродать?.
В голове у Раисы Павловны от этих слов все пошло кругом; она бессильно опустилась на ближайшее кресло и только проговорила одно слово: «Воды!»
Удар был нанесен так верно и так неожиданно, что на несколько мгновений эта решительная и энергичная женщина совсем потерялась. Когда после нескольких глотков воды она немного пришла
в себя, то едва могла сказать Родиону Антонычу...
Он говорил тихо, но каждое слово его речи падало на
голову матери тяжелым, оглушающим
ударом. И его лицо,
в черной раме бороды, большое, траурное, пугало ее. Темный блеск глаз был невыносим, он будил ноющий страх
в сердце.
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые
удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным звуком. Он поднимался над
головами людей, уплывая
в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил
в грудь, путался
в ногах…
Горя, ошеломляющего внезапным, тупым
ударом, неожиданно и невидимо падающего на
голову, не было, — было печальное сознание необходимости расстаться с детьми, но и оно тонуло, растворялось
в впечатлениях, вызванных этим днем.
И снова взмахнул рукой, целя
в голову Рыбина. Рыбин присел,
удар не коснулся его, и становой, пошатнувшись, едва устоял на ногах.
В толпе кто-то громко фыркнул, и снова раздался гневный крик Михаила...
И горе этого дня было, как весь он, особенное, — оно не сгибало
голову к земле, как тупой, оглушающий
удар кулака, оно кололо сердце многими уколами и вызывало
в нем тихий гнев, выпрямляя согнутую спину.
Лицо станового дрогнуло, он затопал ногами и, ругаясь, бросился на Рыбина. Тупо хлястнул
удар, Михаило покачнулся, взмахнул рукой, но вторым
ударом становой опрокинул его на землю и, прыгая вокруг, с ревом начал бить ногами
в грудь, бока,
в голову Рыбина.
Но как объяснить всего себя, всю свою болезнь, записанную на этих страницах. И я потухаю, покорно иду… Лист, сорванный с дерева неожиданным
ударом ветра, покорно падает вниз, но по пути кружится, цепляется за каждую знакомую ветку, развилку, сучок: так я цеплялся за каждую из безмолвных шаров-голов, за прозрачный лед стен, за воткнутую
в облако голубую иглу аккумуляторной башни.
Оказалось, однако, что
в то время, как молодой граф воспринимал преимущественно
удары трехвостной «дисциплины» святых отцов, его лакей перехватил всю мудрость, которая назначалась для
головы барчука.
Вероятно, он хотел сказать, что этими криками у него истерзано сердце, но, по-видимому, это-то именно обстоятельство и способно было несколько развлечь досужего и скучающего обывателя. И бедный «профессор» торопливо удалялся, еще ниже опустив
голову, точно опасаясь
удара; а за ним гремели раскаты довольного смеха, и
в воздухе, точно
удары кнута, хлестали все те же крики...
Ромашов стоял против нее и, болезненно щурясь сквозь очки, глядел на ее большой, тонкий, увядший рот, искривленный от злости. Из окна неслись оглушительные звуки музыки, с упорным постоянством кашлял ненавистный тромбон, а настойчивые
удары турецкого барабана раздавались точно
в самой
голове Ромашова. Он слышал слова Раисы только урывками и не понимал их. Но ему казалось, что и они, как звуки барабана, бьют его прямо
в голову и сотрясают ему мозг.
Голова его жалко моталась из одной стороны
в другую, и слышно было, как при каждом
ударе громко клацали друг о друга его челюсти.
Мальчик
в штанах (с участием).Не говорите этого, друг мой! Иногда мы и очень хорошо понимаем, что с нами поступают низко и бесчеловечно, но бываем вынуждены безмолвно склонять
голову под
ударами судьбы. Наш школьный учитель говорит, что это — наследие прошлого. По моему мнению, тут один выход: чтоб начальники сами сделались настолько развитыми, чтоб устыдиться и сказать друг другу: отныне пусть постигнет кара закона того из нас, кто опозорит себя употреблением скверных слов! И тогда, конечно, будет лучше.