Неточные совпадения
— Ну, как же! «Не довольно ли света? Не пора ли вам, господа, погасить
костры культурных усадьб? Все — ясно! Все
видят сокрушительную работу стихийных сил жадности, зависти, ненависти, — работу сил, разбуженных вами!»
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные
костры, и от
костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин
видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
Он
видит, как туча народа, точно саранча, движется, располагается на бивуаках, зажигает
костры;
видит мужчин в звериных шкурах, с дубинами, оборванных матерей, голодных детей;
видит, как они режут, истребляют все на пути, как гибнут отсталые.
Повторяю тебе, завтра же ты
увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к
костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать.
Собирая дрова, я
увидел совсем в стороне, далеко от
костра, спавшего солона. Ни одеяла, ни теплой одежды у него не было. Он лежал на ельнике, покрывшись только одним своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он не простудился, я стал трясти его за плечо, но солон спал так крепко, что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову, зевнул, затем лег опять на прежнее место и громко захрапел.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в лесу, около
костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть
увидел свет потухающих углей и испугался.
Вечером я записывал свои наблюдения, а Дерсу жарил на вертеле сохатину. Во время ужина я бросил кусочек мяса в
костер.
Увидев это, Дерсу поспешно вытащил его из огня и швырнул в сторону.
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились к реке и тут
увидели балаган и около него
костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и к ней были прислонены палка, ружье и топор.
Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не
увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не
увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск
костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
Я обернулся и
увидел Дерсу, разжигающего
костер.
Забрав свой трофей, я возвратился на бивак. Та м все уже были в сборе, палатки поставлены, горели
костры, варился ужин. Вскоре возвратился и Дерсу. Он сообщил, что
видел несколько свежих тигриных следов и одни из них недалеко от нашего бивака.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону
костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и в это время
увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно, не торопясь, точно понимая, что ему никто помешать не может, понес ее в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и попала ко мне на грудь. В это время я услышал крик Дерсу.
Греясь у
костра, мы пили чай. Вдруг Чжан Бао что-то закричал. Я обернулся и
увидел мираж. В воздухе, немного выше поверхности воды, виднелся пароход, две парусные шхуны, а за ними горы, потом появилась постройка, совершенно не похожая ни на русский дом, ни на китайскую фанзу. Явление продолжалось несколько минут, затем оно начало блекнуть и мало-помалу рассеялось в воздухе.
Я походил немного по реке и возвратился назад, сказав, что нигде
костра не
видел.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к огню. У
костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то
видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова погрузился в сон.
Время от времени я выглядывал в дверь и
видел старика, сидевшего на том же месте, в одной и той же позе. Пламя
костра освещало его старческое лицо. По нему прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того света, железным человеком, раскаленным докрасна. Китаец так ушел в свои мысли, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он
видел. Загурский говорил, что
видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от
костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я
увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг
костров суетились люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
Через час наблюдатель со стороны
увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от
костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались в балаган. Один только человек все еще торопливо бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на ночь.
Ночью я проснулся и
увидел Дерсу, сидящего у
костра. Он поправлял огонь. Ветер раздувал пламя во все стороны. Поверх бурки на мне лежало одеяло гольда. Значит, это он прикрыл меня, вот почему я и согрелся. Стрелки тоже были прикрыты его палаткой. Я предлагал Дерсу лечь на мое место, но он отказался.
Через час восток начал алеть. Я посмотрел на часы, было 6 часов утра. Пора было будить очередного артельщика. Я стал трясти его за плечо. Стрелок сел и начал потягиваться. Яркий свет
костра резал ему глаза — он морщился. Затем,
увидев Дерсу, проговорил, усмехнувшись...
Я погрелся у огня и хотел уже было пойти назад в юрту, но в это время
увидел в стороне, около реки, отсвет другого
костра.
Через четверть часа я подошел настолько близко к огню, что мог рассмотреть все около него. Прежде всего я
увидел, что это не наш бивак. Меня поразило, что около
костра не было людей. Уйти с бивака ночью во время дождя они не могли. Очевидно, они спрятались за деревьями.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я
увидел, что
костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где в горах лежал туман. Я разбудил казака. Мы пошли разыскивать свой бивак. Тропа, на которой мы ночевали, пошла куда-то в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
Когда
костер разгорелся, мы
увидели в непосредственной близости от себя целую гробницу, прикрытую сверху двускатной крышей из древесного корья.
К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы
увидели дым
костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и вернется на Тумнин.
Часов в девять мы легли около
костра. Я долго и крепко спал. Но вот сквозь сон я услышал голоса и поднялся со своего ложа. Я
увидел всех моих спутников и ороча, проворно собирающего свои вещи. Полагая, что пора вставать, я тоже стал собираться и потянулся за обувью.
Однажды, заслышав какой-то содом,
Циновку мою я открыла,
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали
костры по дороге моей…
Тут были крестьяне, крестьянки,
Солдаты и — целый табун лошадей…
«Здесь станция: ждут серебрянки, —
Сказал мой ямщик, — Мы
увидим ее,
Она, чай, идет недалече...
Но эта опасность придавала ему силы, и он
видел только этот профиль женской фигуры, теперь ясно вырезывавшийся для него на освещенном фоне
костров.
Вижу, в нем разные земли, и снадобья, и бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к
костру рассматривать, а она как хлопнет, чуть мне огнем все глаза не выжгло, и вверх полетела, а там… бббаххх, звездами рассыпало…
Всю ночь он ехал безостановочно. На заре, приближаясь к одному перекрестку,
увидел он догорающий
костер и сидящего близ него Михеича. Обе его лошади паслись неподалеку, оседланные.
— Не
вижу, батюшка, все опять помутилось; один
костер еще светится, да кости чьи-то висят у столба!
—
Видишь, князь, этот косогор? — продолжал атаман. — Как дойдешь до него, будут вам их
костры видны. А мой совет — ждать вам у косогора, пока не услышите моего визга. А как пугну табун да послышится визг и крик, так вам и напускаться на нехристей; а им деться некуды; коней-то уж не будет; с одной стороны мы, с другой пришла речка с болотом.
Первый раз я
видел ночную тревогу и как-то сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел, не замедляя движения, за правым бортом, очень близко горели
костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная луна.
К восьми часам туман, сливавшийся с душистым дымом шипящих и трещащих на
кострах сырых сучьев, начал подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов не видавшие, а только слышавшие друг друга, стали
видеть и
костры, и заваленную деревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном в тумане, то опять скрывалось.
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми — и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым
костра не позволил бы
видеть его мучений; предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго...
Егорушка, когда еще не горел
костер и можно было
видеть далеко, заметил, что точно такой же старый покосившийся крест стоял на другой стороне большой дороги.
Стало слышно, как под ногами шедшего шуршала трава и потрескивал бурьян, но за светом
костра никого не было видно. Наконец раздались шаги вблизи, кто-то кашлянул; мигавший свет точно расступился, с глаз спала завеса, и подводчики вдруг
увидели перед собой человека.
— Дерево — не баба! Однако — жизнь — как
костер неугасимый, вспыхнет и эта молоканка, дай срок! Тогда
увидим, какими она цветами расцветет…
Фома смотрел туда и
видел высокую и черную стену леса, яркое, играющее на ней огненное пятно
костра и туманные фигуры вокруг него.
— Смотри-ка, брат? — сказал один из них, — Ну что за народ эти французы, и огонька-то разложить порядком не умеют.
Видишь — там, какой
костер запалили?.. Эк они навалили бревен-то, проклятые!
Отец, отец! Скажи мне лучше,
Как исповедь ты нашу смел прервать?
Ты должен быть отъявленный еретик!
Распущенны вы все, я это
вижу;
Но я вас подтяну. Ты знаешь ли
Железные ботинки? Пытку? Цепи?
Тюрьму?
Костер? Проклятье церкви и…
И прочее, и прочее? А? Знаешь?
Потом я
увидел кучу деревьев, составлявших как бы беседку под мохнатыми ветвями, белыми от снега, и тонкий, как будто замирающий дымок, и около
костра темную фигуру… И все это, по обычной нелогичности сна, — казалось мне острыми, колючими льдинками, попавшими мне в грудь и холодившими сердце.
«Дожди-ик? А еще называетесь бродяги! Чай, не размокнете. Счастлив ваш бог, что я раньше исправника вышел на крылечко, трубку-то покурить.
Увидел бы ваш огонь исправник, он бы вам нашел место, где обсушиться-то… Ах, ребята, ребята! Не очень вы, я
вижу, востры, даром, что Салтанова поддели, кан-нальи этакие! Гаси живее огонь да убирайтесь с берега туда вон, подальше, в падь. Там хоть десять
костров разводи, подлецы!»
Он в город приведен сегодня, взят
В тюрьму; уж суд над ним окончен;
Костер стоит готов — я
видел сам;
У нас не любят очень долго мешкать,
Когда какой-нибудь монах обижен;
Сейчас сожгут, хотя не виноват.
Ты на
костре пылающем
увидишь,
Что хочет инквизиция святая!
У кустов курился дымок. Караульные крестьяне сидели вокруг
костра в угрюмом молчании.
Увидев нас, они встали и сняли шапки. В сторонке, под холщовым покрывалом, лежало мертвое тело.
Видит, в углубленье меж холмов, под ветвистым дубом, сидит человек с десяток мужчин и женщин: не поют, не читают, а о чем-то тихонько беседу ведут. Возле них небольшой
костер сушникá горит. Тускло горит он, курится — дымится, и нет веселья вокруг… то не купальский
костер.
Уж стал месяц бледнеть, роса пала, близко к свету, а Жилин до края леса не дошел. «Ну, — думает, — еще тридцать шагов пройду, сверну в лес и сяду». Прошел тридцать шагов,
видит — лес кончается. Вышел на край — совсем светло, как на ладонке перед ним степь и крепость, и налево, близехонько под горой, огни горят, тухнут, дым стелется и люди у
костров.
Отойдя от бивака шагов полтораста, я оглянулся назад и
увидел тонкую струйку дыма, поднимавшуюся от
костра кверху.