Неточные совпадения
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом
увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни
карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
— Большевичок. Умненький. Но, как
видишь, отыгранная
карта. Вот он — Тоськина любовь, но — материнская.
— Ну вот
видишь, даже, может, и в
карты не играет! Повторяю, рассказывая эту дребедень, он удовлетворяет своей любви к ближнему: ведь он и нас хотел осчастливить. Чувство патриотизма тоже удовлетворено; например, еще анекдот есть у них, что Завьялову англичане миллион давали с тем только, чтоб он клейма не клал на свои изделия…
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я
вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на
карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Что же вы
увидите ночью?» Но партия, помещавшаяся в другом
карте и называемая нами «ученою», все возражала.
«Да вон, кажется…» — говорил я, указывая вдаль. «Ах, в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к
карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он, радуясь, как будто
увидел родного отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Мы
видели много вблизи и вдали игравших китов, стаи птиц, которым указано по
карте сидеть в таком-то градусе широты и долготы, и они в самом деле сидели там: все альбатросы, чайки и другие морские птицы с лежащих в 77˚ восточной долготы пустых, каменистых островков — Амстердама и Св. Павла.
Мы пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я
видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу,
карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и для меня и для вас! Если захотите знать подробнее долготу, широту места, пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть на
карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории — прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только письма к вам о том, что
вижу сам и что переживаю изо дня в день.
Здесь делают также
карты, то есть дорожные капские экипажи, в каких и мы ехали. Я
видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил себе новый
карт, кажется, за сорок фунтов. Тот, в котором мы ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь на косогоре. Однако ж он в новом нас не повез.
— Ах, я усмехнулся совсем другому.
Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: «Покажите вы, — он пишет, — русскому школьнику
карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту
карту исправленною». Никаких знаний и беззаветное самомнение — вот что хотел сказать немец про русского школьника.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это не то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому пришлось рано стать на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали на то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись сушить одежду. Часа в четыре дня дождь прекратился. Тяжелая завеса туч разорвалась, и мы
увидели хребет
Карту, весь покрытый снегом.
Поднявшись на перевал (240 м), я
увидел довольно интересную картину. Слева от нас высилась высокая гора Хунтами [Хун-та-ми — гора в виде большой буддийской пагоды.], имеющая вид усеченного конуса. Она входит в хребет, отделяющий бассейн реки Санхобе от реки Иодзыхе. Со стороны моря Хунтами кажется двугорбой. Вероятно, вследствие этого на морских
картах она и названа Верблюдом.
Если мы взглянем на этнографическую
карту Уссурийского края и отыщем на ней гольдов, то
увидим, что туземцы эти распределились узкой полосой по долине реки Уссури до устья Даубихе. Часть гольдов обитала ранее по реке Улахе и ее притокам. Нас интересуют именно эти последние.
С западной стороны в него впадает река Сеохобе (то есть Река первого снега), почему-то названная на морских
картах Ядихой. Местность между озерами сильно заболочена. Только один вал из песка и гальки отделяет их от моря. Здесь мы
видим опять исчезнувшую бухту. Когда-то залив этот был много длиннее и загибался на север.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я на
карте у ресторана
увидел это имя, вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного бокала.
И
видит он клуб, «львов на воротах», а за ними ярко освещенные залы, мягкие ковры, вино,
карты… и его любимая «говорильня».
— Можно
видеть Марфу Тимофеевну? — спросил он, замечая, что Паншин еще с большим достоинством принимался тасовать
карты. Художника в нем уже не замечалось и тени.
Марья Дмитриевна уронила
карты и завозилась на кресле; Варвара Павловна посмотрела на нее с полуусмешкой, потом обратила взоры на дверь. Появился Паншин, в черном фраке, в высоких английских воротничках, застегнутый доверху. «Мне было тяжело повиноваться; но вы
видите, я приехал» — вот что выражало его не улыбавшееся, только что выбритое лицо.
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко на
карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит и
видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро узнает
Саша печальную быль…
— Ну вот
видите! — перебил его Вихров. — Пока вам не удалось еще развратить меня до
карт, то я предлагаю вам устроить другого рода аферу на мой счет: свезите меня в какое-нибудь увеселительное заведение, и я вам выставлю от себя вино и ужин, какой вы хотите.
Точно по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом
видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал на нее, играя с ней по вечерам в
карты.
Она, как
увидел Вихров, играла в
карты с Катишь Прыхиной и с каким-то молодым человеком очень маленького роста.
В последние именины повторилось то же, и хотя Вихров не хотел было даже прийти к нему, зная наперед, что тут все будут заняты
картами, но Салов очень его просил, говоря, что у него порядочные люди будут; надобно же, чтоб они и порядочных людей
видели, а то не Неведомова же в подряснике им показывать.
Он до света оставался в собрании, глядел, как играют в штосс, и сам принимал в игре участие, но без удовольствия и без увлечения. Однажды он
увидел, как Арчаковский, занимавший отдельный столик с двумя безусыми подпрапорщиками, довольно неумело передернул, выбросив две
карты сразу в свою сторону. Ромашов хотел было вмешаться, сделать замечание, но тотчас же остановился и равнодушно подумал: «Эх, все равно. Ничего этим не поправлю».
Потом он
видел, как Николаев встал из-за
карт и, отведя Шурочку в сторону, долго что-то ей говорил с гневными жестами и со злым лицом. Она вдруг выпрямилась и сказала ему несколько слов с непередаваемым выражением негодования и презрения. И этот большой сильный человек вдруг покорно съежился и отошел от нее с видом укрощенного, но затаившего злобу дикого животного.
Господам, разумеется, это не пристало, и они от этого сейчас в сторону; да и где им с этим татарином сечься, он бы, поганый, их всех перебил. А у моего ремонтера тогда уже и денег-то не очень густо было, потому он в Пензе опять в
карты проигрался, а лошадь ему, я
вижу, хочется. Вот я его сзади дернул за рукав, да и говорю: так и так, мол, лишнего сулить не надо, а что хан требует, то дайте, а я с Савакиреем сяду потягаться на мировую. Он было не хотел, но я упросил, говорю...
Здесь
увидите вы, может быть, человек пять матросов, играющих в
карты под бруствером, и морского офицера, который, заметив в вас нового человека, любопытного, с удовольствием покажет вам свое хозяйство и всё, что для вас может быть интересного.
— Право, не сумею вам ответить, — замялся старик, поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи,
карты, война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и
вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня больше. Я распрощаюсь… Гусар, — обратился он к Бахтинскому, — ночь теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Карты обыкновенно Крапчик клал медленно, аккуратно, одна на другую, как бы о том только и помышляя, но в то же время все
видел и все подмечал, что делал его партнер, и беспощаднейшим образом пользовался малейшей оплошностью того.
— А я,
видит аллах, боюсь точно так же, как боюсь и вашего отца в
картах.
А мы не только
видели его, но и играли с ним целые месяцы в
карты… единственно для того, чтобы доказать нашу зрелость!
Много разных картин показали мне эти окна:
видел я, как люди молятся, целуются, дерутся, играют в
карты, озабоченно и беззвучно беседуют, — предо мною, точно в панораме за копейку, тянулась немая, рыбья жизнь.
Иногда Передонов брал
карты и со свирепым лицом раскалывал перочинным ножиком головы карточным фигурам. Особенно дамам. Режучи королей, он озирался, чтобы не
увидели и не обвинили в политическом преступлении. Но и такие расправы помогали не надолго. Приходили гости, покупались
карты, и в новые
карты вселялись опять злые соглядатаи.
Вечером Передонов пошел в клуб, — позвали играть в
карты. Был там и нотариус Гудаевский. Передонов испугался, когда
увидел его. Но Гудаевский вел себя мирно, и Передонов успокоился.
Да, несомненно, она — пиковая или червонная дама. Может быть, она прячется и в другой колоде или за другими
картами, а какая она — неизвестно. Беда в том, что Передонов никогда ее не
видел. Спросить у Варвары не стоит — соврет.
Преполовенские уже
видели, что после второго письма Передонов твердо решил жениться на Варваре. Они и сами поверили письму. Стали говорить, что всегда были за Варвару. Ссориться с Передоновым им не было расчета: выгодно с ним играть в
карты. А Геня, делать нечего, пусть подождет, — другого жениха придется поискать.
Никон, бросив
карты, вскочил на ноги. Пьянея со зла и уже ничего не
видя, кроме тёмных и красных пятен, Кожемякин крикнул...
Сенька хворал тогда, Маша с отцом в Шабалдино к тётке уехали, а я в углу дома из
карт строю и
вижу: возлагает дьякон руку свою матери на грудь, рука — рыжая, и перстень серебряный на ней.
Разве ты не можешь, — продолжал он, обращаясь к Фалалею, — разве ты не можешь
видеть во сне что-нибудь изящное, нежное, облагороженное, какую-нибудь сцену из хорошего общества, например, хоть господ, играющих в
карты, или дам, прогуливающихся в прекрасном саду?» Фалалей обещал непременно
увидеть в следующую ночь господ или дам, гуляющих в прекрасном саду.
Трясущейся рукой Тоббоган выложил каре и посмотрел на меня, ослепленный удачей. Каково было бы ему
видеть моих червей! Я бросил
карты вверх крапом и подвинул ему горсть золотых монет.
— Что же это? — сказал он. — Я поверил по-настоящему, только когда
увидел на корме ваши слова и — теперь — вас; я окончательно убедился. Но трудно сказать, в чем сущность моего убеждения. В этой коробке лежат
карты для пасьянсов и шоколад, более ничего. Я знаю, что вы любите пасьянсы, как сами говорили об этом: «Пирамида» и «Красное-черное».
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться,
увидели остров, который ни на каких
картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан
увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Я стоял у стола, склонясь над
картой. Раскладывая ее, Синкрайт отвел верхний угол
карты рукой, сделав движение вправо от меня, и, машинально взглянув по этому направлению, я
увидел сбоку чернильного прибора фотографию под стеклом. Это было изображение девушки, сидевшей на чемоданах.
Случайно взглянув на Дэзи, я
увидел, что она смешивает брошенные мной
карты с остальной колодой. С ее красного от смущения лица медленно схлынула кровь, исчезая вместе с улыбкой, которая не вернулась.
— Об тебе я больше всего думаю, мой родной. Только…
видишь ли… не судьба нам вместе быть… вот что!.. Помнишь, я на тебя
карты бросала? Ведь все так и вышло, как они сказали тогда. Значит, не хочет судьба нашего с тобой счастья… А если бы не это, разве, ты думаешь, я чего-нибудь испугалась бы?
Вечером в тот день Элиза Августовна сказала шутя Круциферскому: «Вы, верно, влюблены? рассеянны, печальны…» Круциферский покраснел до ушей. «
Видите, какая я мастерица отгадывать; не хотите ли, я вам загадаю на
картах?» Дмитрий Яковлевич испытал все, что может испытать злейший преступник, не знающий, что известно производящему следствие и на что он намекает. «Ну что же, хотите?» — спрашивала неотвязчивая француженка.
Я
видел, как его грандиозная, внушающая фигура в беспредельной, подпоясанной ремнем волчьей шубе поднялась на крыльцо;
видел, как в окне моталась тень его высокого кока и как потом он тотчас же вышел назад к экипажу, крикнул ямщику: «не смей отпрягать» и объявил матушке, что на почтовой станции остановиться ночевать невозможно, потому что там проезжие ремонтеры играют в
карты и пьют вино; «а ночью, — добавлял наш провожатый, — хотя они и благородные, но у них наверное случится драка».
Они, отец Маркел,
видя, что отцу Ивану ничего по их доносу не вышло ни за плясание, ни за
карты, впали в ужасную гневность и после, раз за разом, еще сорок три бумаги на него написали.
«Другажды, — читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо дома того же священника отца Иоанна, опять
видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в
карты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом, и при сем непозволительно восклицал: „никто больше меня, никто!“» Прочитав сие, взглянул я на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю...