Неточные совпадения
Клим знал, что на реке арестантов ожидает рыжий
пароход с белой полосою на
трубе, рыжая баржа; палуба ее покрыта железной клеткой, и баржа похожа на мышеловку.
Над Невою в туман лениво втискивался черный дым
пароходов; каменными пальцами пронзали туман
трубы фабрик.
Наконец, слава Богу, вошли почти в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим уже
трубу нашей шкуны; китайские ялики снуют взад и вперед. В куче судов видны клиппера, поодаль стоит, закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские
пароходы. На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские дома.
У колеса показался сам Галактион, посмотрел в бинокль, узнал отца и застопорил машину. Колеса перестали буравить воду, из
трубы вылетел клуб белого пара, от
парохода быстро отделилась лодка с матросами.
Пароход приближался. Можно уже было рассмотреть и черную
трубу, выкидывавшую черную струю дыма, и разгребавшие воду красные колеса, и три барки, тащившиеся на буксире. Сибирский хлеб на громадных баржах доходил только до Городища, а здесь его перегружали на небольшие барки. Михея Зотыча беспокоила мысль о том, едет ли на
пароходе сам Галактион, что было всего важнее. Он снял даже сапоги, засучил штаны и забрел по колена в воду.
…Ночь, ярко светит луна, убегая от
парохода влево, в луга. Старенький рыжий
пароход, с белой полосой на
трубе, не торопясь и неровно шлепает плицами по серебряной воде, навстречу ему тихонько плывут темные берега, положив на воду тени, над ними красно светятся окна изб, в селе поют, — девки водят хоровод, и припев «ай-люли» звучит, как аллилуйя…
Исполинские дома в шесть и семь этажей ютились внизу, под мостом, по берегу; фабричные
трубы не могли достать до моста своим дымом. Он повис над водой, с берега на берег, и огромные
пароходы пробегали под ним, как ничтожные лодочки, потому что это самый большой мост во всем божьем свете… Это было направо, а налево уже совсем близко высилась фигура женщины, — и во лбу ее, еще споря с последними лучами угасавшей в небе зари, загоралась золотая диадема, и венок огоньков светился в высоко поднятой руке…
Их уже ждали огромные
пароходы, стоя у берегов, выпуская из
труб клубы дыма.
Надежда Федоровна шла утром купаться, а за нею с кувшином, медным тазом, с простынями и губкой шла ее кухарка Ольга. На рейде стояли два каких-то незнакомых
парохода с грязными белыми
трубами, очевидно, иностранные грузовые. Какие-то мужчины в белом, в белых башмаках, ходили по пристани и громко кричали по-французски, и им откликались с этих
пароходов. В маленькой городской церкви бойко звонили в колокола.
Тяжелые колеса
парохода заколотили, вода запенилась задрожали
трубы, и
пароход пошел скорым ходом в море.
А еще дальше, как будто посередине между берегом и горизонтом, плавно, без малейшего звука и сотрясения, двигалась черная, могучая громадина большого
парохода с наклоненными назад
трубами.
Из
трубы валили длинным снопом и стлались за
пароходом, тая в воздухе, красные искры.
Черный дым, не подымаясь над низкой закоптелой
трубой, стлался за
пароходом длинным грязным хвостом.
— Молявинский, — подхватил молодой парень. — Бела
труба с красным перехватом [На Волге у
пароходов одного хозяина или одной компании дымогарные
трубы окрашиваются условными красками. Оттого издали можно узнать, кому принадлежит
пароход.]. Надо быть, «Воевода».
Галки расселись и по райнам, и по устью дымогарной
трубы, а на носу
парохода беззаботно уселся белоснежный мартын с красноперым окунем в клюве.
— И дом Рыкаловский и
пароход с белой
трубой теперь Алексея Трифоныча Лохматого. И он теперь уж не Лохматый, а Лохматов прозывается. По первой гильдии… Вот как… — сказал Колышкин.
— А вон на пристани, третий
пароход от краю, бела
труба с красным перехватом. Видишь?
И тихое безмолвие жегулевской ночи нарушалось иногда только мерным шумом
парохода, который выбрасывал из
трубы мириады красных искорок, длинной полосой кружившихся змейками за кормою.
Но вот уже раздался последний колокол, капитан с белого мостика самолично подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около трапа и втащили его на палубу; шипевший доселе
пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из
трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под колесами. Раздались оживленнее, чем прежде, сотни голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.
Длинным серебристым столбом отражается луна в речных дрожащих струях и на золотых главах соседнего монастыря, великанами поднимаются темные горы правого берега, там и сям мерцают сигнальные фонари
пароходов, пышут к небу пламенные столбы из
труб стальных заводов…
Ритмический шум близившегося
парохода все крепчал… Протянулся и звук свистка, гулкий, немножко зловещий, такой же длинный, как и столп искр от
трубы.
Слева, вниз по реке, издалека показались цветные точки фонарей
парохода, и шум колес уже доносился до него; потом и хвост искр из
трубы потянулся по пологу ночи.
По воде, вверх и вниз, разбрелись баржи и расшивы, а
пароходы с цветными фонарями стояли в несколько рядов, белея своими
трубами и длинными рубками на американский манер.
Стояло чудное утро половины мая 1887 года. В торговой гавани «южной Пальмиры» — Одессе — шла лихорадочная деятельность и господствовало необычное оживление: грузили и разгружали суда. Множество всевозможных форм
пароходов, в металлической обшивке которых играло яркое смеющееся солнце, из
труб там и сям поднимался легкий дымок к безоблачному небу, стояло правильными рядами на зеркальной поверхности Черного моря.