Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за
тощую грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
На столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок, всего, может быть, трехнедельный, судя по крику; его «переменяла», то есть перепеленывала, больная и бледная женщина, кажется, молодая, в сильном неглиже и, может быть, только что начинавшая вставать после родов; но ребенок не унимался и кричал, в ожидании
тощей груди.
«Странное дело! — думает он, глотая свежую воду: — этот ребенок так тощ и бледен, как мучной червяк, посаженный на пробку. И его мать… Эта яркая юбка ветха и покрыта прорехами; этот спензер висит на ее
тощей груди, как на палке, ноги ее босы и исцарапаны, а издали это было так хорошо и живописно!»
…Время от времени за лесом подымался пронзительный вой ветра; он рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим полям, гудел в глубоких колеях проселка, подымал целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем, ударял в
тощую грудь осинника… И мужик прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к мальчику, сидевшему на осине...
Неточные совпадения
Бахарев опустился в свое кресло, и седая голова бессильно упала на
грудь; припадок бешенства
истощил последние силы, и теперь хлынули бессильные старческие слезы.
— Маленечко только и не застал-то! Всего одну недельку! Все бы порадовался, хоть бы в руках-то подержал, касатик! — проговорила она, глядя на письмо и обливаясь слезами. — Ваня! Сынок ты мой любезный… утеха ты моя… Ванюшка! — с горячностию подхватила она, прижимая грамотку к
тощей, ввалившейся
груди своей.
Тощий, бледный, с салфеткой на
груди, точно в передничке, он с жадностью ел и, поднимая брови, виновато поглядывал то на Зинаиду Федоровну, то на меня, как мальчик.
А Прасковья, оробев, прижимая руки к своей
тощей, исхудалой
груди, отвечала...
— Тут… все тут, — произнесла хрипло Акулина, прикладывая окоченевшие пальцы к
тощей, посиневшей
груди своей; вслед за тем послышался, длинный, прерывистый кашель.
Поступь ее стала медленна; идучи, она беспрерывно останавливалась, прикладывала
тощую свою руку к
груди, и вслед за тем слышался тяжелый, жестокий, долго не прерывавшийся кашель.
Наконец горе Акулины разразилось и как бы сломило ее… болезненное рыдание вырвалось из
груди; она грохнулась
грудью на
тощую могилку и, судорожно обхватив ее руками, осталась на ней без движения…
Тощая почва, как
грудь голодной матери, не давала питания.
— Эй, ты, фигура! — крикнул толстый белотелый господин, завидев в тумане высокого и
тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на
груди. — Поддай пару!
Я стал торопливо одеваться. По
груди и спине бегала мелкая, частая дрожь, во рту было сухо; я выпил воды. «Нужно бы поесть чего-нибудь, — мелькнула у меня мысль. — На
тощий желудок нельзя выходить… Впрочем, нет; я всего полтора часа назад ужинал». Я оделся и суетливо стал пристегивать к жилетке цепочку часов. Харлампий Алексеевич стоял, подняв брови и неподвижно уставясь глазами в одну точку. Взглянул я на его растерянное лицо, — мне стадо смешно, и я сразу овладел собою.
Красноречивые убеждения шведского палаша разогревали и флегму немецкого почтальона. То печально посматривая на бездыханную трубку, у
груди его покоившуюся, то умильно кивая шинкам, мимо его мелькавшим, посылал он мысленно к черту шведских офицеров, не позволявших ему ни курить, ни выпить шнапсу, и между тем чаще и сильнее похлопывал бичом над спинами своих
тощих лошадей-дромадеров.
— О! я буду молить бога дать мне уразуметь все, что есть прекрасного, дорогого в любви на земле и в небе, соберу в
груди моей все сокровища ее, весь мир любви, отрою все заповеданные тайны ее и буду
истощать их для тебя, милый друг! Сердце научит меня находить для тебя новые ласки, каждый день изобретать новые.
— Mais si jamais il fut écrit dans les decrets de la Divine Providence, [Но если бы предназначено было божественным провидением,] — сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, — que ma dinastie dût cesser de régner sur le trône de mes ancêtres, alors, après avoir épuisé tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croître la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину
груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutôt, que de signer la honte de ma patrie et de ma chère nation, dont je sais apprécier les sacrifices!.. [чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда,
истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор, и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..]