Неточные совпадения
Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих
тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся глазам нашего
капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
Но его перебил Липский, сорокалетний штабс-капитан, румяный и толстый, который, несмотря на свои годы, держал себя в офицерском обществе шутом и почему-то усвоил себе странный и смешной
тон избалованного, но любимого всеми комичного мальчугана.
Перед лещом Петр Михайлыч, налив всем бокалы и произнеся торжественным
тоном: «За здоровье нашего молодого, даровитого автора!» — выпил залпом. Настенька, сидевшая рядом с Калиновичем, взяла его руку, пожала и выпила тоже целый бокал.
Капитан отпил половину, Палагея Евграфовна только прихлебнула. Петр Михайлыч заметил это и заставил их докончить.
Капитан дохлебнул молча и разом; Палагея Евграфовна с расстановкой, говоря: «Ой будет, голова заболит», но допила.
Во весь остальной вечер молодой смотритель был необыкновенно весел: видимо, стараясь развеселить Настеньку, он беспрестанно заговаривал с ней и, наконец, за ужином вздумал было в
тоне Петра Михайлыча подтрунить над
капитаном.
Петр Михайлыч по обыкновению качал головой; но более всех, кажется, разговор в этом
тоне доставлял удовольствие
капитану.
— А я вам вот что скажу, молодой человек, — начал более серьезным
тоном штабс-капитан.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь
тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
Капитан повысил
тон: он любил эту тему и крепко на нее рассчитывал.
Капитан Лебядкин дней уже восемь не был пьян; лицо его как-то отекло и пожелтело, взгляд был беспокойный, любопытный и очевидно недоумевающий; слишком заметно было, что он еще сам не знает, каким
тоном ему можно заговорить и в какой всего выгоднее было бы прямо попасть.
— Я тоже пришел сюда помолиться! — сказал
капитан уважительным
тоном Егору Егорычу.
Я был — смешно сказать — тронут: так теперешнее обращение
капитана звучало непохоже на его дрянной, искусственно флегматичный и — потом — зверский
тон сегодняшней ночи.
— Вы схватили его за руку? — спросил
капитан неестественно серьезным
тоном. И когда я ответил, что действительно схватил, испустил продолжительный и шумный вздох и беспокойно замигал глазами.
— Вот прапорщик-то наш! Расфрантился перед делом, — сказал Иван Платоныч, подмигивая на него. — Ах, Стебелечек, Стебелечек! Жаль мне тебя! Не будет у нас в собрании таких усиков! Сломают тебя, Стебелечек, — говорил
капитан шутливо-жалобным
тоном. — Ну, что, не трусишь?
— Меня? — он откашлялся и ответил неверным
тоном: — Я — штабс-капитан Рыбников. Василий Александрович Рыбников.
— Оставить!.. Пусти его, каналья! — строго начальственным
тоном проговорил в эту самую минуту
капитан генерального штаба, подоспевший на выручку вместе с двумя-тремя офицерами, которые доселе стояли в толпе, около Свитки.
— И, кроме того, — уже менее строгим
тоном продолжал старший офицер, — не очень-то распускайте свои языки. Вы оба так ругаетесь, что только ахнешь… Откуда только у вас эта гадость берется?.. Смотри… остерегайтесь.
Капитан этого не любит… Ну, ступайте и передайте всем унтер-офицерам то, что я сказал! — заключил Андрей Николаевич, хорошо сознавая тщету последнего своего приказания.
Ашанин взглянул на адмирала. Тот, видимо, доволен, и глаза его, недавно страшные, выпученные глаза, не мечут молний, они смотрят весело и добродушно. И Володя слышит, как адмирал говорит
капитану самым приветливым
тоном...
— Деревня ты как есть глупая!.. Потопнуть?! И не такие штурмы бывают, а корабли не
тонут. «Конверт» наш, небось, крепок… И опять же
капитан у нас башковатый… твердо свое дело понимает… Погляди, какой он стоит… Нешто стоял бы он так, если бы опаска была…
— Хорошо, так ответствуйте, господин
капитан, — продолжал Нептун в несколько приподнятом театральном
тоне, как и подобало владыке морей, — угодно ли вам счастливого плавания и попутных ветров?
— Однако надо съездить к начальнику артиллерии, — сказал мне
капитан серьезным начальническим
тоном, — спросить, стрелять ли на огонь, или нет; оно толку не будет, но все-таки можно. Потрудитесь, съездите и спросите. Велите лошадь оседлать, скорей будет, хоть моего Полкана возьмите.
— Честь имею представиться… — заговорил он заплетающимся языком, — отставной
капитан и георгиевский кавалер Эразм Эразмович Строев, законный супруг живущей в этой квартире Маргариты Николаевны Строевой… Хорош-с?.. — вопросительно насмешливым
тоном добавил он. — С кем имею честь?
Гнев
капитана достиг высшего напряжения и, вылившись в бессвязных восклицаниях, вскоре
утонул в нескольких рюмках водки и сменился чувством жестокой обиды.
— Ну, что́ ж это, господа! — сказал штаб-офицер
тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. — Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
— Солдаты говорят: разумшись ловчее, — сказал
капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый
тон.
Газеты, поданные
Капитаном, произвели в Вадиме Петровиче новый наплыв раздражения. Он стал просматривать пестро напечатанные столбцы одного из местных листков и на него пахнуло с них точно из подворотен где-нибудь в Зарядье или на Живодерке.
Тон полемики, остроумие, задор нечистоплотных сплетен, липкая пошлость всего содержимого вызвали в нем тошноту и усилили головную боль.