Неточные совпадения
Как передать мои страдания в
то время, когда бабушка начала читать вслух мое
стихотворение и когда, не разбирая, она останавливалась на середине стиха, чтобы с улыбкой, которая тогда мне казалась насмешливою, взглянуть на папа, когда она произносила не так, как мне хотелось, и когда, по слабости зрения, не дочтя до конца, она передала бумагу папа и попросила его прочесть ей все сначала?
— Н-да-с, — вот! А недели две
тому назад Дронов дал приличное
стихотворение, мы его тиснули, оказалось — Бенедиктова! Разумеется — нас высмеяли. Спрашиваю Дронова: «Что же это значит?» — «Мне, говорит, знакомый семинарист дал». Гм… Должен сказать — не верю я в семинариста.
— И, кроме
того, Иноков пишет невозможные стихи, просто, знаете, смешные стихи. Кстати, у меня накопилось несколько аршин
стихотворений местных поэтов, — не хотите ли посмотреть? Может быть, найдете что-нибудь для воскресных номеров. Признаюсь, я плохо понимаю новую поэзию…
— А я что же говорю? Я только это и твержу. Я решительно не знаю, для чего жизнь так коротка. Чтоб не наскучить, конечно, ибо жизнь есть тоже художественное произведение самого творца, в окончательной и безукоризненной форме пушкинского
стихотворения. Краткость есть первое условие художественности. Но если кому не скучно,
тем бы и дать пожить подольше.
И когда мне случалось погружаться в самый, в самый глубокий позор разврата (а мне только это и случалось),
то я всегда это
стихотворение о Церере и о человеке читал.
Был, впрочем, еще другой, и он предпочел его: он пил для
того, чтоб забыться. Есть страшное
стихотворение его «К сивухе».
Он до
того разлюбезничался, что рассказал мне все свои семейные дела, даже семилетнюю болезнь жены. После завтрака он с гордым удовольствием взял с вазы, стоявшей на столе, письмо и дал мне прочесть «
стихотворение» его сына, удостоенное публичного чтения на экзамене в кадетском корпусе. Одолжив меня такими знаками несомненного доверия, он ловко перешел к вопросу, косвенно поставленному, о моем деле. На этот раз я долею удовлетворил городничего.
Возьмите «Les mémoires d'un enfant du siècle» [«Исповедь сына века» (фр.).] и
стихотворения Альфреда де Мюссе, восстановите
ту Францию, которая просвечивает в записках Ж. Санда, в современной драме и повести, в процессах.
Сверх
того, барышни были большие любительницы стихов, и не было дома (с барышнями), в котором не существовало бы объемистого рукописного сборника или альбома, наполненных произведениями отечественной поэзии, начиная от оды «Бог» и кончая нелепым
стихотворением: «На последнем я листочке».
Нельзя написать драмы, романа, лирического
стихотворения, если нет конфликта, столкновения с нормой и законом, нет «незаконной» любви, внутренних сомнений и противоречий, нет всего
того, что представляется недопустимым с точки зрения «закона» установившегося ортодоксального мнения.
Каждая «среда» с
той поры имела свой протокол… Крупные имена сверкали в этих протоколах под рисунками, отражавшими быт современности. Кроме художников, писали стихи поэты. М. А. Лохвицкая, Е. А. Буланина, В. Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку
стихотворений.
Стихотворение это, как иначе в
те времена и быть не могло, напечатать не разрешили. Оно ходило по рукам и читалось с успехом на нелегальных вечеринках.
В пансионе Рыхлинского было много гимназистов, и потому мы все заранее знакомились с этой рукописной литературой. В одном из альбомов я встретил и сразу запомнил безыменное
стихотворение, начинавшееся словами: «Выхожу задумчиво из класса». Это было знаменитое добролюбовское «Размышление гимназиста лютеранского вероисповедания и не Киевского округа». По вопросу о
том, «был ли Лютер гений или плут», бедняга говорил слишком вольно, и из «чувства законности» он сам желает, чтобы его высекли.
Эти «заставы», теперь, кажется, исчезнувшие повсеместно, составляли в
то время характерную особенность шоссейных дорог, а характерную особенность самих застав составляли шоссейные инвалиды николаевской службы, доживавшие здесь свои более или менее злополучные дни… Характерными чертами инвалидов являлись: вечно — дремотное состояние и ленивая неповоротливость движений, отмеченная еще Пушкиным в известном
стихотворении, в котором поэт гадает о
том, какой конец пошлет ему судьба...
Нравы в чиновничьей среде
того времени были простые. Судейские с величайшим любопытством расспрашивали нас о подробностях этой сцены и хохотали. Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь считал при этом себя или Крыжановского профессионально оскорбленным. Мы тоже смеялись. Юность недостаточно чутка к скрытым драмам; однажды мы даже сочинили общими усилиями юмористическое
стихотворение и подали его Крыжановскому в виде деловой бумаги. Начиналось оно словами...
Но, во всяком случае, славянофилы хотели «России Христа», а не «России Ксеркса» [Слова из
стихотворения Вл. Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?»], как хотели наши националисты и империалисты. «Идея» России всегда обосновывалась пророчеством о будущем, а не
тем, что есть, — да и не может быть иным мессианское сознание.
Но наиболее замечательно его
стихотворение «Скифы». Это
стихотворение пророческое, посвященное
теме Востока и Запада.
Лишь в своих
стихотворениях он раскрывал
то, что было скрыто, было прикрыто и задавлено рациональными схемами его философии.
Бывало, как скучно станет в дороге, попросишь его прочесть что-нибудь, и он прочтет с чувством какое-нибудь длинное
стихотворение, а
то и два.]
Сверх же
того в
стихотворении, так, как и во всех вещах, может господствовать мода, и если она хотя несколько имеет в себе естественного,
то принята будет без прекословия.
И мы не почтем Ломоносова для
того, что не разумел правил позорищного
стихотворения и томился в эпопее, что чужд был в стихах чувствительности, что не всегда проницателен в суждениях и что в самых одах своих вмещал иногда более слов, нежели мыслей.
За этими стихами следовали ругательства на Рагдель и на
тех, кто ею восхищался, обнаруживая
тем дух рабского, слепого подражанъя. Пусть она и талант, пусть гений, — восклицал автор
стихотворения, — «но нам не ко двору пришло ее искусство!» Нам, говорит, нужна правда, не в пример другим. И при сей верной оказии стихотворный критик ругал Европу и Америку и хвалил Русь в следующих поэтических выражениях...
— Просто-запросто есть одно странное русское
стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в
том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
И он и Ершов не могли осенью 1841 г. забыть, что в майской книге «Современника» за
тот же год были напечатаны два посвященные Пущину
стихотворения Пушкина: «Современник» получался декабристами в разных местах сибирского поселения.
Если Пущин послал Плетневу в 1839 г. два неизданных
стихотворения Пушкина,
то как мог редактор «Современника» держать их под спудом больше полутора лет?
Если же Ершов посылал Плетневу новые списки прежних двух
стихотворений Пушкина,
то вряд ли Ершов и Пущин не упомянули бы об этом.
Так как автограф Одоевского неизвестен (многие его произведения печатаются с чужих списков), эти отличия представляют интерес: Пущин мог записать
стихотворение с более авторитетного списка, чем
тот, который воспроизводится в Сочинениях.
А Пущин не писал бы в сентябре 1841 г., что
стихотворения, опубликованные в мае, нигде не напечатаны: майский номер «Современника» мог быть уже в сентябре в Сибири, а
тем более в ноябре.]
Кроме
того, у маркизы было заготовлено
стихотворение на смерть Мирабо, но оно было написано только до половины и остановлено без окончания до
тех пор, пока будет некоторое основание опровергнуть весьма распространенный слух о политической продажности этого умеренного либерала.
Потихоньку я выучил лучшие его
стихотворения наизусть. Дело доходило иногда до ссоры, но ненадолго: на мировой мы обыкновенно читали наизусть стихи
того же князя Долгорукова, под названием «Спор». Речь шла о достоинстве солнца и луны. Я восторженно декламировал похвалы солнцу, а Миницкая повторяла один и
тот же стих, которым заканчивался почти каждый куплет: «Все так, да мне луна милей». Вот как мы это делали...
Сказать ей прямо о
том у него не хватало, разумеется, ни уменья, ни смелости,
тем более, что Мари, умышленно или нет, но даже разговор об чем бы
то ни было в этом роде как бы всегда отклоняла, и юный герой мой ограничивался
тем, что восхищался перед нею выходившими тогда библейскими
стихотворениями Соколовского.
— Как это, например, хорошо его
стихотворение, — подхватил Павел, желавший перед Неведомовым немножко похвастаться своим знакомством с Виктором Гюго. — «К красавице», где он говорит, что когда б он богом был,
то он отдал бы за ее поцелуй власть над ангелами и над дьяволами… У нас де ля Рю, кажется, перевел это и попался за
то.
— Я больше перелагаю-с, — подхватил Салов, — и для первого знакомства, извольте, я скажу вам одно мое новое
стихотворение. Господин Пушкин, как, может быть, вам небезызвестно, написал
стихотворение «Ангел»: «В дверях Эдема ангел нежный» и проч. Я на сию же
тему изъяснился так… — И затем Салов зачитал нараспев...
— Чем вам учить меня, вы гораздо лучше сделаете, если прочтете нам какое-нибудь ваше
стихотворение, — возразил
тот, — это гораздо приятнее и забавнее от вас слышать.
Кергель все это время напевал негромко
стихотворение Бенедиктова, начинавшееся
тем, что поэт спрашивал какую-то Нину, что помнит ли она
то мгновенье, когда он на нее смотрел.
— Это
стихотворение совершенная бессмыслица, по-моему, — возразил Неведомов, — если б он богом был,
то никогда и не пожелал бы ее поцелуя.
Потом я запел: «Не белы снеги» и свел на известный в
то время романс: «Я жду тебя, когда зефир игривый»; потом я начал громко читать обращение Ермака к звездам из трагедии Хомякова; попытался было сочинить что-нибудь в чувствительном роде, придумал даже строчку, которой должно было заканчиваться все
стихотворение: «О, Зинаида!
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными
стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на
то некоторое право)…»
Расчет ли
то был с его стороны, или еще прежних ран, что ли, ничто не излечило, […прежних ран, что ли, ничто не излечило — в
стихотворении А.С.
Часто заря заставала его над какой-нибудь элегией. Все часы, проводимые не у Любецких, посвящались творчеству. Он напишет
стихотворение и прочтет его Наденьке;
та перепишет на хорошенькой бумажке и выучит, и он «познал высшее блаженство поэта — слышать свое произведение из милых уст».
Соня, всегда немножко бестактная, не упустила случая сделать неловкость. В
то время когда Миртов, передыхая между двумя
стихотворениями, пил пиво, Соня вдруг сказала...
В
то время, когда газеты кричали о вечном мире, я написал два противоположных
стихотворения — одно полное радости, что наконец-то строят «здание мира», а другое следующее...
Она рассказала, что ее отец, известный на Дону педагог, теперь уже живущий на пенсии, еще будучи студентом и учителем в станице, много работал по собиранию материала о Стеньке Разине, и если я позволю ей переписать это
стихотворение для ее отца,
то доставлю ему нескончаемое удовольствие.
Я напечатал там свое
стихотворение «Волга», проскочившее как-то случайно по цензурным условиям
того времени.
Когда он издавал свой журнал «Гусляр»,
то А.П. Полонскому и А.Н. Майкову он платил по 100 рублей за
стихотворение, крупно также платил известному тогда поэту Л.Н. Граве, переводчику Леопарди.
Увлеченный кипучей газетной обязательной работой, я, несмотря на долголетнюю дружбу с В.А. Гольцевым и В.М. Лавровым, поместил в «Русской мысли» только несколько
стихотворений, да и
то по просьбе редакции, «Гоголевщину», в которой описал мою поездку в Полтавщину в 1900 году перед Гоголевскими празднествами.
Интересной подробностью альбома было еще и
то, что в нем имелись
стихотворения людей, не писавших обычно стихами.
Ну, конечно,
тот подпоручик, да еще кто-нибудь, да еще кто-нибудь здесь… ну и, может, Шатов, ну и еще кто-нибудь, ну вот и все, дрянь и мизер… но я за Шатова пришел просить, его спасти надо, потому что это
стихотворение — его, его собственное сочинение и за границей через него отпечатано; вот что я знаю наверно, а о прокламациях ровно ничего не знаю.
Проникнутый гуманною и высокою целью… несмотря на свой вид…
тою самою целью, которая соединила нас всех… отереть слезы бедных образованных девушек нашей губернии… этот господин,
то есть я хочу сказать этот здешний поэт… при желании сохранить инкогнито… очень желал бы видеть свое
стихотворение прочитанным пред началом бала…
то есть я хотел сказать — чтения.
Я слово в слово привожу эту отрывистую и сбивчивую речь) показалось, что по замечательной наивности чувства, соединенного с замечательною тоже веселостью,
стихотворение могло бы быть прочитано,
то есть не как нечто серьезное, а как нечто подходящее к торжеству…