Неточные совпадения
—
Доброе утро! — подавая ему руку
и точно дразня его своим спокойствием, сказал ему доктор. — Не торопитесь. Ну-с?
Некоторые занимались ремеслами, иные держали лавочки
и торговали; но большая часть гуляла
с утра до вечера, если в карманах звучала возможность
и добытое
добро не перешло еще в руки торгашей
и шинкарей.
Приезжая дама помещица, взирая на всю сцену разговора
с простонародьем
и благословения его, проливала тихие слезы
и утирала их платочком. Это была чувствительная светская дама
и с наклонностями во многом искренно
добрыми. Когда старец подошел наконец
и к ней, она встретила его восторженно...
Вера Павловна несколько раз просиживала у них поздние вечера, по их возвращении
с гулянья, а еще чаще заходила по
утрам, чтобы развлечь ее, когда она оставалась одна;
и когда они были одни вдвоем, у Крюковой только одно
и было содержание длинных, страстных рассказов, — какой Сашенька
добрый,
и какой нежный,
и как он любит ее!
Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то
с Дунею, то
с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал
с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу,
и так полюбился
доброму смотрителю, что на третье
утро жаль было ему расстаться
с любезным своим постояльцем.
Всем было там хорошо; всякая комната имела свой аппетитный характер
и внушала аппетитные мысли, так что не только домашние
с утра до вечера кушали, лакомились
и добрели, но
и всякий пришлый человек чувствовал себя расположенным хоть чего-нибудь да отведать.
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе покажут… Скажите на милость! целое
утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла,
с ним валандаться изволь! Прочь
с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего
доброго! А часам к девяти приготовить подводу —
и с богом!
— Вот теперь вы правильно рассуждаете, — одобряет детей Марья Андреевна, — я
и маменьке про ваши
добрые чувства расскажу. Ваша маменька — мученица. Папенька у вас старый, ничего не делает, а она
с утра до вечера об вас думает, чтоб вам лучше было, чтоб будущее ваше было обеспечено.
И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом. Я слышала, что продается Никитское,
и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
На другой день, как Платов к государю
с добрым утром явился, тот ему
и говорит...
Из 7-го номера пишу тебе два слова,
добрый, сердечный друг. Вчера
утром сюда приехал
и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня
с тобой сблизить. До сих пор благополучно
с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает
и на станциях не болтает
с бабами. Они его называют: говорок —
и меня преследуют вопросами об нем…
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук
и ног в параличе
и любовался, как полнела
и добрела во всю мочь его грозная половина,
с утра до ночи курившая трубку
с длинным черешневым чубуком
и кропотавшаяся на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Я положил, не откладывая, сегодня же
утром купить ей новое платье. На это дикое, ожесточенное существо нужно было действовать добротой. Она смотрела так, как будто никогда
и не видывала
добрых людей. Если она уж раз, несмотря на жестокое наказание, изорвала в клочки свое первое, такое же платье, то
с каким же ожесточением она должна была смотреть на него теперь, когда оно напоминало ей такую ужасную недавнюю минуту.
Дела мои шли ладно. На дворе, в бане, устроил я моленную, в которой мы по ночам
и сходились; анбары навалил иконами, книжками, лестовками, всяким
добром. Постояльцев во всякое время было множество, но выгоднее всех были такие, которых выгоняли в город для увещаний. Позовут их, бывало, в присутствие, стоят они там, стоят
с утра раннего, а потом, глядишь,
и выйдет сам секретарь.
Она сделала ему книксен
и, заметно кокетничая, прошла в кабинет папаши, вероятно, затем, чтоб поздравить его
с добрым утром,
и, выйдя оттуда, уже радостно пробежала назад, держа в руках красивую корзинку
с конфектами.
— Нет, это всего только я, — высунулся опять до половины Петр Степанович. — Здравствуйте, Лизавета Николаевна; во всяком случае
с добрым утром. Так
и знал, что найду вас обоих в этой зале. Я совершенно на одно мгновение, Николай Всеволодович, — во что бы то ни стало спешил на пару слов… необходимейших… всего только парочку!
Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его
и одним прыжком прыгал в спальню, где, раздевшись
и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил спать долго по
утрам,
и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев — человек не особенно практический
и расчетливый — богател
с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его
с принятием, конечно, залогов от нее взять ее в долю, когда он на следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей в том, говоря, что откупное дело рискованное
и что он никогда не позволит себе вовлекать в него своих
добрых знакомых.
— Если ты хочешь, то произошло, — начала она тихо, — но посуди ты мое положение: Углаков, я не спорю, очень милый,
добрый, умный мальчик,
и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день
и именно по
утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять… говорит мне, разумеется, разные разности,
и хоть я в этом случае, как
добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому я, конечно, говорю, что у нас был Углаков;
и раз я увидела, что Егор Егорыч уж
и поморщился…
Бросил молиться, стал скакать
и рыскать по полям
с утра до ночи, не одного
доброго коня заморил, а покоя не выездил!
Тиунов вскочил, оглянулся
и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся
и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову
и сгибал спину, а на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех
с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
— Народу-то, народу-то! — проговорил он, качая головой. —
И всё, чай, тре…звые, — протянул он в каком-то грустном раздумье, как бы в упрек самому себе. — Ну,
с добрым утром, братцы,
с наступающим днем.
— Ах, какая забавная эта одна
добрая мать, — повторял Пепко, натягивая на себя одеяло. — Она все еще видит во мне ребенка… Хорош ребеночек!.. Кстати, вот что, любезный друг Василий Иваныч:
с завтрашнего дня я устраиваю революцию — пьянство прочь, шатанье всякое прочь, вообще беспорядочность. У меня уже составлена такая таблица, некоторый проспект жизни: встаем в семь часов
утра, до восьми умыванье, чай
и краткая беседа, затем до двух часов лекции, вообще занятия, затем обед…
Буланов (увидав Гурмыжскую, помогает ей сойти
с террасы
и целует ее руку).
С добрым утром, Раиса Павловна!
— Батюшка, отец ты наш, послушай-ка, что я скажу тебе, — подхватывала старушка, отодвигаясь, однако ж, в сторону
и опуская руку на закраину печи, чтобы в случае надобности успешнее скрыться
с глаз мужа, — послушай нас…
добро затрудил себя!.. Шуточное дело,
с утра до вечера маешься; что мудреного… не я одна говорю…
В одно
утро Елпидифор Мартыныч беседовал
с Елизаветой Петровной
и сам был при этом в каком-то елейном
и добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему тысячу рублей
и приглашение снова сделаться годовым в доме его врачом.
Я очнулся ранним
и свежим зимним
утром. Тит сидел у стола
и что-то читал. Я долго смотрел на него, на его лицо, склоненное на руки, внимательное,
доброе и умное.
С таким выражением Тит никогда не читал записки. Так он читал только письма сестры
и матери. Все лицо его светилось тогда каким-то внутренним светом. Потом он поднял глаза на меня. В них был тот же свет.
Позвольте пожелать вам
доброго утра, Крестьян Иванович, — сказал господин Голядкин, в этот раз решительно
и серьезно вставая
с места
и хватаясь за шляпу.
И вот, когда дети перестали поздравлять родителей
с добрым утром и целованием родительских ручек выражать волнующие их чувства по поводу съеденного обеда, когда самовар, около которого когда-то ютилась семья, исчез из столовой куда-то в буфетную, откуда чай, разлитый рукой наемника, разносился по закоулкам квартиры, когда дни именин
и рождений сделались пустой формальностью, служащей лишь поводом для выпивки, — только тогда прозорливые люди догадались, что семейству угрожает действительная опасность.
Охота производится следующим образом: как скоро ляжет густая пороша, двое или трое охотников, верхами на
добрых незадушливых конях, [В Оренбургской губернии много есть лошадей, выведенных от башкирских маток
и заводских жеребцов; эта порода отлично хороша вообще для охоты
и в особенности для гоньбы за зверем] вооруженные арапниками
и небольшими дубинками, отправляются в поле, разумеется рано
утром, чтобы вполне воспользоваться коротким осенним днем; наехав на свежий лисий нарыск или волчий след, они съезжают зверя; когда он поднимется
с логова, один из охотников начинает его гнать, преследовать неотступно, а другой или другие охотники, если их двое, мастерят, то есть скачут стороною, не допуская зверя завалиться в остров (отъемный лес), если он случится поблизости, или не давая зверю притаиться в крепких местах, как-то: рытвинах, овражках, сурчинах
и буераках, поросших кустарником.
— Дочь генерала Кронштейна, — отвечала та. — Очень
добрая девушка, как любит мою Верочку, дай ей бог здоровья. Они обе ведь смолянки. Эта-то аристократка, богатая, — прибавила старуха.
И слова эти еще более подняли Кронштейн в глазах Эльчанинова. Он целое
утро проговорил со старухой
и не подходил к девушкам, боясь, чтобы Анна Павловна не заметила его отношений
с Верочкой, которых он начинал уже стыдиться. Но не так думала Вера.
Было светлое осеннее
утро, когда мы вынесли черный гроб из избы
и поставили на телегу; Рыжку предстояло в последний раз везти своего хозяина в далекий путь. Яша, в рваном полушубке
и с босыми ногами, без шапки,
с блуждающими
добрыми глазами
и длинной палкой в руке, суетился, кажется, больше всех: помогал выносить гроб, несколько раз пробовал, крепко ли он стоит на телеге,
и постоянно бормотал...
Несмотря на слово, данное накануне Ипатову, Владимир Сергеич решился было обедать дома
и даже заказал своему походному повару любимый рисовый суп
с потрохами, но вдруг, быть может вследствие чувства довольства, наполнившего его душу
с утра, остановился посреди комнаты, ударил себя рукою по лбу
и не без некоторой удали громко воскликнул: «А поеду-ка я к этому старому краснобаю!» Сказано — сделано; чрез полчаса он уже сидел в своем новеньком тарантасе, запряженном четвернею
добрых крестьянских лошадей,
и ехал в Ипатовку, до которой считалось не более двенадцати верст отличной дороги.
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен, голова
и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки,
и через секунду законченный секретарь,
с писком: «
Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо
и в ту же минуту застрочил.
—
С добрым утром, почтеннейшая! Прошу принять место
и побеседовать, — отвечал тот, старательно укладывая свои волосы в щипцы.
Утро провел я, любуясь рекою,
и до обеда не сходил
с места. Любуюсь
и не налюбуюсь! Меня занимала мысль все одна: что, если бы эта река да у нас в Хороле? Сколько бы
добра из нее можно сделать? Мельницы чудесные, винокурни преотменные! А здесь она впусте течет.
Наши купцы тоже здесь переночевали
и утром при восхождении на гору «растерялись», то есть потеряли своего исцеленного родственника Фотея. Говорили, будто
с вечера они «
добре его угостили из фляги», а
утром не разбудили
и съехали, но нашлись другие
добрые люди, которые поправили эту растерянность
и, прихватив Фотея
с собою, привезли его в Орел.
Столярова жена только нынче
утром имела
с Акулиной жаркую неприятность за горшок щелока, который у ней розлили Поликеевы дети,
и ей в первую минуту приятно было слышать, что Поликея зовут к барыне: должно-быть, не за
добром. Притом она была тонкая, политичная
и язвительная дама. Никто лучше ее не умел отбрить словом; так, по крайней мере, она сама про себя думала.
—
С праздничком! — сказала она
и поцеловала в плечо Анну Акимовну. — Насилу, насилу добралась до вас, благодетели мои. — Она поцеловала в плечо тетушку. — Пошла я к вам еще
утром, да по дороге к
добрым людям заходила отдохнуть. «Останься да останься, Спиридоновна», — ан,
и не видала, как вечер настал.
— Да, хорошая… — согласился Саша. — Ваша мама по-своему, конечно,
и очень
добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня
утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог
с ней, на то она
и бабушка; а ведь мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
В заботе новой, в думах строгих
Мы совещались до
утра,
Стараясь вразумить немногих,
Не внявших вестнику
добра:
Душой погибнув незвозвратно,
Они за нами не пошли
И обновиться благодатно
Уж не хотели, не могли.
В них сердце превратилось в камень,
Навек оледенела кровь…
Но в ком, как под золою пламень,
Таились совесть
и любовь,
Тот жадно ждал беседы новой,
С душой, уверовать готовой…
—
С добрым утром, Павлыч! — сказала она, оборачивая к нему голову
и приветливо улыбаясь. — Что это ты опять сегодня ночью-то не спал? Ты бы полечился чем. А то думно уж мне стало…
Андрей.
С добрым утром-с! (Кланяется
и почтительно целует руку Елены).
Прохор. А этого мы знать не можем, потому редко их
и видишь: только что за столом-с. Когда Андрей Гаврилыч вечером покойной ночи желают, так ему ручку дают поцеловать; поутру тоже, когда
с добрым утром — так опять ручку.
Марфа. Не думалось бы, кабы один. А то
с Игнатом поехал. А как
с толстомордым кобелем этим, прости господи, сойдется,
добра не бывать. Не миновать напьются. День-деньской бьешься, бьешься. Все на тебе.
Добро бы приждать чего было. А то только
и радости, что трепись
с утра до ночи.
Поглощенная домашним хозяйством, Дарья Сергевна
с утра до поздней ночи то хлопочет, бывало, об обеде да об ужине, иной раз
и сама постряпает, то присматривает она за стиркой белья, то ходит по кладовым, подвалам, погребам, приглядывая за хозяйским
добром, считает кур, гусей, индеек
и уток, сидит в коровнике, пока не выдоят коров, ухаживает за новорожденными телятами, а по вечерам
и вообще в свободное от хозяйственных забот время стоит по часам на молитве либо читает Божественное.
После общей молитвы, пропетой старшими,
и пожеланий
доброго утра вошедшей в зал начальнице девочки, большие
и маленькие, выжидательно устремились на нее взорами,
и снова что-то гнетущее, остро-больное
и тяжелое повисло над всеми этими головками в белых коленкоровых косынках,
с тревожным выражением на юных детских личиках.
Бабушка
с Юлико приехали надолго, кажется, навсегда. Бабушка поселилась наверху, в комнатах мамы. Эти дорогие для меня комнаты, куда я входила со смерти деды не иначе как
с чувством сладкой тоски, стали мне теперь вдруг ненавистными. Каждое
утро я
и Юлико отправлялись туда, чтобы приветствовать бабушку
с добрым утром. Она целовала нас в лоб — своего любимчика-внука, однако, гораздо нежнее
и продолжительнее, нежели меня, —
и потом отпускала нас играть.
— Ты думала, помер отец, так на тебя
и управы не будет? Мама, дескать,
добрая, она пожалеет… Нет, милая, я тебя тоже сумею укротить, ты у меня будешь знать! Ты бегаешь, балуешься, а мама твоя
с утра до вечера работает; придет домой, хочется отдохнуть, а нет: сиди, платье тебе чини. Вот порви еще раз, ей-богу, не стану зашивать! Ходи голая, пускай все смотрят. Что это, скажут, какая бесстыдница идет!..
Весь вечер
и всю ночь, не смыкая глаз до
утра, распоряжался он на пожаре. Когда они
с Хрящевым прискакали к дальнему краю соснового заказника, переехав Волгу на пароме, огонь был еще за
добрых три версты, но шел в их сторону. Начался он на винокуренном заводе Зверева в послеобеденное время. Завод стоял без дела,
и никто не мог сказать, где именно загорелось; но драть начало шибко в первые же минуты,
и в два каких-нибудь часа остались одни головешки от обширного — правда, старого
и деревянного — здания.
Но самая на первых порах жуткая операция была — обволакивание вас в постели ранним
утром холодной простыней. Верзила-швейцарец входил к вам
с словами:"
Доброе утро, хорошо ли вам спалось?" —
и безжалостно начинал погружать вас в этот холодный
и мокрый саван. Но через пять минут вы начинали чувствовать приятную теплоту,
и когда вас спускали вниз, в отделение гидротерапии, на руках, вы бывали уж в транспирации
и вас окачивали опять холодной водой.
Встречаясь друг
с другом на улице, студенты фуражек не снимали, а только кивали головой
и говорили: «Mojn (Guten Morgen)!» [«
Доброе утро!» (нем.)]