Неточные совпадения
— Так нельзя жить! Это мученье! Я
страдаю, ты
страдаешь.
За что? — сказала она, когда они добрались наконец до уединенной лавочки на углу липовой аллеи.
— Он не стоит того, чтобы ты
страдала из-за него, — продолжала Дарья Александровна, прямо приступая к делу.
Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так мучительно первое время, страх
за то, чтобы не
пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и не заметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.
Больной
страдал всё больше и больше, в особенности от пролежней, которые нельзя уже было залечить, и всё больше и больше сердился на окружающих, упрекая их во всем и в особенности
за то, что ему не привозили доктора из Москвы.
Он не признавал этого чувства, но в глубине души ему хотелось, чтоб она
пострадала за нарушение его спокойствия и чести.
Она решительно не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем — тем хромым старичком, которого я видел мельком на бульваре: она вышла
за него для сына. Он богат и
страдает ревматизмами. Я не позволил себе над ним ни одной насмешки: она его уважает, как отца, — и будет обманывать, как мужа… Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал
за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая
страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Наталья Савишна два месяца
страдала от своей болезни и переносила страдания с истинно христианским терпением: не ворчала, не жаловалась, а только, по своей привычке, беспрестанно поминала бога.
За час перед смертью она с тихою радостью исповедалась, причастилась и соборовалась маслом.
— Ну, а действительно-то гениальные, — нахмурясь, спросил Разумихин, — вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не
страдать совсем, даже
за кровь пролитую?
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну
за что ты меня обнимаешь?
За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «
страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
Это не то чтобы
за кого-нибудь, а так просто «
пострадать надо»; страдание, значит, принять, а от властей — так тем паче.
Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год
страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж
за Карандышева, чуть не
за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
«Я не Питер Шлемиль и не буду
страдать, потеряв свою тень. И я не потерял ее, а самовольно отказался от мучительной неизбежности влачить
за собою тень, которая становится все тяжелее. Я уже прожил половину срока жизни, имею право на отдых. Какой смысл в этом непрерывном накоплении опыта? Я достаточно богат. Каков смысл жизни?.. Смешно в моем возрасте ставить “детские вопросы”».
—
За что
страдают дети?
За что-о?
— В университете учатся немцы, поляки, евреи, а из русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И
страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька
за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть
за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
Не раз он
страдал за утраченное мужчиной достоинство и честь, плакал о грязном падении чужой ему женщины, но молчал, боясь света.
Слушая от няни сказки о нашем золотом руне — Жар-птице, о преградах и тайниках волшебного замка, мальчик то бодрился, воображая себя героем подвига, — и мурашки бегали у него по спине, то
страдал за неудачи храбреца.
И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли
за ним.
Он в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой в недоуменье…
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.
«У верующей души есть свое царство! — думал Райский, глядя ей вслед и утирая слезы, — только она умеет так
страдать за все, что любит, и так любить и так искупать свои и чужие заблуждения!»
Райский сидел целый час как убитый над обрывом, на траве, положив подбородок на колени и закрыв голову руками. Все стонало в нем. Он страшной мукой платил
за свой великодушный порыв,
страдая, сначала
за Веру, потом
за себя, кляня себя
за великодушие.
— Поздно было. Я горячо приняла к сердцу вашу судьбу… Я
страдала не
за один этот темный образ жизни, но и
за вас самих, упрямо шла
за вами, думала, что ради меня… вы поймете жизнь, не будете блуждать в одиночку, со вредом для себя и без всякой пользы для других… думала, что выйдет…
— Софья Павловна гадкая, — заметила она, — а Чацкого жаль:
пострадал за то, что умнее всех!
Она
страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Притом одна материальная победа, обладание Верой не доставило бы ему полного удовлетворения, как доставило бы над всякой другой. Он, уходя, злился не
за то, что красавица Вера ускользает от него, что он тратил на нее время, силы, забывал «дело». Он злился от гордости и
страдал сознанием своего бессилия. Он одолел воображение, пожалуй — так называемое сердце Веры, но не одолел ее ума и воли.
— То есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы
страдая вперед
за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень — глупый камень на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с?
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело
за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много
пострадало тогда, и
страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
— Вот не думала, не гадала, — тихо сказала Маслова. — Другие что делают — и ничего, а я ни
за что
страдать должна.
—
За что же эти люди
страдали? — сказал Нехлюдов, принимая конверт.
Он нахмурился и, желая переменить разговор, начал говорить о Шустовой, содержавшейся в крепости и выпущенной по ее ходатайству. Он поблагодарил
за ходатайство перед мужем и хотел сказать о том, как ужасно думать, что женщина эта и вся семья ее
страдали только потому, что никто не напомнил о них, но она не дала ему договорить и сама выразила свое негодование.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели
за столами в министерствах, — нисколько не смущались тем, что
страдали невинные, а были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
— Это так, — сказала тетка, — это ужасное дело!
Пострадала она, собственно,
за меня.
Положим, я, например, глубоко могу
страдать, но другой никогда ведь не может узнать, до какой степени я
страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко человек согласится признать другого
за страдальца (точно будто это чин).
Нельзя
страдать неповинному
за другого, да еще такому неповинному!
Слезы человечества восходят к нему по-прежнему, ждут его, любят его, надеются на него, жаждут
пострадать и умереть
за него, как и прежде…
Если они на земле тоже ужасно
страдают, то уж, конечно,
за отцов своих, наказаны
за отцов своих, съевших яблоко, — но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное.
Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул: «Хочу
пострадать за всех людей», — и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.
Если не отойдет с целованием твоим бесчувственный и смеясь над тобою же, то не соблазняйся и сим: значит, срок его еще не пришел, но придет в свое время; а не придет, все равно: не он, так другой
за него познает, и
пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена.
Ведь он, зашивая ладонку свою, прятался от домашних, он должен был помнить, как унизительно
страдал он от страху с иглой в руках, чтобы к нему не вошли и его не накрыли; как при первом стуке вскакивал и бежал
за перегородку (в его квартире есть перегородка)…
Года
за два до кончины здоровье стало изменять ему: он начал
страдать одышкой, беспрестанно засыпал и, проснувшись, не скоро мог прийти в себя: уездный врач уверял, что это с ним происходили «ударчики».
Не тем я развращена,
за что называют женщину погибшей, не тем, что было со мною, что я терпела, от чего
страдала, не тем я развращена, что тело мое было предано поруганью, а тем, что я привыкла к праздности, к роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в других, угождаю, делаю то, чего не хочу — вот это разврат!
Я испытал в эту минуту, насколько тягостнее всякий удар семейному человеку, удар бьет не его одного, и он
страдает за всех и невольно винит себя
за их страдания.
Давно ли Стансфильд
пострадал за то, что, служа королеве, не счел обязанностью поссориться с Маццини? А теперь самые местные министры пишут не адресы, а рецепты и хлопочут из всех сил о сохранении дней такого же революционера, как Маццини?
Положим, старики виноваты: не все они олицетворяли собой тип благопопечительных патриархов — в этом уж почти единодушно стали сознаваться, — но
за что же дети будут
страдать?
— Так что ж, что в рабском — прямее в рай попадешь. И Христос в рабском виде на землю сходил и
за рабов
пострадал.
Если
за это придется
пострадать, он
пострадает, но в деле номер такой-то всякая строка, внесенная его рукой, будет чиста от неправды.
В нем одном мы находим ощущения, которых не дают и не требуют ни арифметика, ни география, ни аористы: самоотвержение, готовность
пострадать за общее дело, мужество, верность.
Впоследствии «простая» вера разлетелась, и в моем воображении вставала скромная могила: жил, надеялся, стремился,
страдал и умер с мукой в душе
за участь семьи… Какое значение имеет теперь его жизнь, его стремления и его «преждевременная» честность?..
— Дурак! Из-за тебя я
пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Она дошла до того, что принялась тосковать о муже и даже плакала. И добрый-то он, и любил ее, и напрасно
за других
страдает. Галактиону приходилось теперь частенько ездить с ней в острог на свидания с Полуяновым, и он поневоле делался свидетелем самых нежных супружеских сцен, причем Полуянов плакал, как ребенок.
— Он из-за меня
страдает, — повторяла Харитина. — Из-за меня Мышников подвел его.