Неточные совпадения
Это был кружок
старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных,
ученых, честолюбивых мужчин.
— Мне его по знакомству
старый товарищ высылает, — поспешно проговорил Василий Иванович, — но мы, например, и о френологии [Френология — псевдонаука о зависимости психики человека от наружной формы черепа.] имеем понятие, — прибавил он, обращаясь, впрочем, более к Аркадию и указывая на стоявшую на шкафе небольшую гипсовую головку, разбитую на нумерованные четыреугольники, — нам и Шенлейн [Шенлейн, Радемахер — немецкие
ученые, медики.] не остался безызвестен, и Радемахер.
Их было четверо: иеромонахи отец Иосиф и отец Паисий, иеромонах отец Михаил, настоятель скита, человек не весьма еще
старый, далеко не столь
ученый, из звания простого, но духом твердый, нерушимо и просто верующий, с виду суровый, но проникновенный глубоким умилением в сердце своем, хотя видимо скрывал свое умиление до какого-то даже стыда.
В келье еще раньше их дожидались выхода старца два скитские иеромонаха, один — отец библиотекарь, а другой — отец Паисий, человек больной, хотя и не
старый, но очень, как говорили про него,
ученый.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после
ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к
старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Тогда в Кремле еще были представители
старой русской интеллигенции: Каменев, Луначарский, Бухарин, Рязанов, и их отношение к представителям интеллигенции, к писателям и
ученым, не примкнувшим к коммунизму, было иное, чем у чекистов, у них было чувство стыдливости и неловкости в отношении к утесняемой интеллектуальной России.
Против нашего дома жил в собственном же доме С. И. Аничков,
старый, богатый холостяк, слывший очень умным и даже
ученым человеком; это мнение подтверждалось тем, что он был когда-то послан депутатом от Оренбургского края в известную комиссию, собранную Екатериною Второй для рассмотрения существующих законов.
— А оттого-с, — отвечал Евгений Петрович, — что я человек
старый, может быть, даже отсталый, вы там будете все народ
ученый, высокоумный; у вас будет своя беседа, свои разговоры, — что ж я тут буду как пятое колесо в колеснице.
В чистый понедельник Петр Михайлыч, сходив очень рано в баню, надевал обыкновенно самое
старое свое платье, бриться начал гораздо реже и переставал читать романы и журналы, а занимался более чтением
ученых сочинений и проповедей.
— Старший офицер в батарее, капитан, невысокий рыжеватый мужчина, с хохолком и гладенькими височками, воспитанный по
старым преданиям артиллерии, дамский кавалер и будто бы
ученый, расспрашивал Володю о знаниях его в артиллерии, новых изобретениях, ласково подтрунивал над его молодостью и хорошеньким личиком и вообще обращался с ним, как отец с сыном, что очень приятно было Володе.
Много денег дали братья Алексеевы, и составилась организованная при помощи В.А. Гольцева, сумевшего пригласить и
старых журналистов, и
ученых, и молодежь, редакция левого направления.
Изо всех собравшихся на станции только один этот человек, с чахоточной фигурой и лицом
старой обезьяны, сохранял свою обычную невозмутимость. Он приехал позднее всех и теперь медленно ходил взад и вперед по платформе, засунув руки по локоть в карманы широких, обвисших брюк и пожевывая свою вечную сигару. Его светлые глаза, за которыми чувствовался большой ум
ученого и сильная воля авантюриста, как и всегда, неподвижно и равнодушно глядели из-под опухших, усталых век.
Отставной профессор, понимаешь ли,
старый сухарь,
ученая вобла…
Это не был профессор-хлыщ, профессор-чиновник или профессор-фанфарон, а это был настоящий, комплектный
ученый и человек, а я вам о нем расскажу вот какой анекдот: был у него в Москве при доме сад
старый, густой, прекрасный сад.
Мало-помалу он перешел на другие темы, заговорил о науке, о своей диссертации, которая понравилась в Петербурге; он говорил с увлечением и уже не помнил ни о моей сестре, ни о своем горе, ни обо мне. Жизнь увлекала его. У той — Америка и кольцо с надписью, думал я, а у этого — докторская степень и
ученая карьера, и только я и сестра остались при
старом.
Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту книгу —
старые университетские лекции, и мне стало смешно… Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, — это быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор Московского университета, знаменитый
ученый, которым гордится русская земля!
В нашем обществе все сведения о мире
ученых исчерпываются анекдотами о необыкновенной рассеянности
старых профессоров и двумя-тремя остротами, которые приписываются то Груберу, то мне, то Бабухину. Для образованного общества этого мало. Если бы оно любило науку,
ученых и студентов так, как Николай, то его литература давно бы уже имела целые эпопеи, сказания и жития, каких, к сожалению, она не имеет теперь.
Правда,
старая каста
ученых налагала на умы ярмо своего авторитета, но не надобно забывать, во-первых, состояние умов того времени, во-вторых — что и их шея была стерта от ярма, тяжело лежавшего на ней.
Но чем добросовестнее
ученый, тем меньше он сам может удовлетвориться подобными теориями: лишь только он принял какую-нибудь, чтоб скрепить связку фактов, он наталкивается на факт, очевидно, не идущий в меру; надобно для него сделать отдел, новое правило, новую гипотезу, а эта новая гипотеза противоречит
старой — и чем дальше в лес, тем больше дров.
— Да, конечно, пастор, наш добрый и
ученый пастор. Я нарочно позвал его. Я другого не хотел, потому что это ведь он, который открыл, что надо перенесть двоеточие после слова «Глас вопиет в пустыне: приготовьте путь Богу».
Старое чтение не годится.
Мы помним, как лет пять тому назад двое
ученых —
старый и молодой — ожесточенно ратовали друг против друга за то, как нужно произнести один стих Пушкина: на четыре стороны или стороны; [Намек на полемическое выступление С. П. Шевырева («Москвитянин», 1854, июль) против статьи В. П. Гаевского («Отечественные записки», 1854, кн. V) по поводу двух стихов в «Борисе Годунове» Пушкина.] помним, как двое молодых
ученых глумились друг над другом из-за одного задорного стихотворения с подписью «Д-г», не зная, кому приписать его — Дельвигу или Дальбергу [Намек на полемику между Н.
Из
ученых ведь он, в Москве обучался, торговым делом орудует не по-старому.
Хоть и молод, хоть и
ученый, а не бросил он дела родительского, не по́рвал
старых торговых связей, к
старым рыбникам был угодлив и почтителен, а сам вел живую переписку со школьными товарищами, что сидели теперь в первостатейных конторах, вели широкие дела или набирались уму-разуму в заграничных поездках…
Войницкий. При моей наблюдательности мне бы роман писать. Сюжет так и просится на бумагу. Отставной профессор,
старый сухарь,
ученая вобла… Подагра, ревматизм, мигрень, печёнка и всякие штуки… Ревнив, как Отелло. Живет поневоле в именье своей первой жены, потому что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя в то же время сам необыкновенно счастлив.
Сорбонна была настолько еще в тисках
старых традиций, что в ней не было даже особой кафедры
старого французского языка. И эту кафедру, заведенную опять-таки в College de France, занимал
ученый, в те годы уже знаменитый специалист Paulin Paris, отец Гастона, к которому перешла потом кафедра отца. У него впоследствии учились многие наши филологи и лингвисты. Именами вообще College de France щеголял сравнительно с древней Сорбонной.
Затем назначен был ректором университета варшавский профессор А. С. Будилович, крупный ученый-славист, но уже в Варшаве проявивший себя ярым русификатором. Ломка
старого пошла вовсю. Делопроизводство стало вестись на русском языке, многим служащим, не знавшим русского, пришлось уйти. Профессорам-немцам русского подданства было предложено в течение двух лет перейти в преподавании на русский язык.
Орест Миллер не был крупным
ученым и в истории науки имени своего не оставил. Наибольшею известностью пользовалась его книга «Русские писатели после Гоголя», собрание публичных лекций о новых писателях — Тургеневе, Льве Толстом, Достоевском, Гончарове и т. д., — статей журнально-критического типа. Он был страстным почитателем Достоевского, с большим наклоном к
старому, чуждающемуся казенщины славянофильству. В то время ходила эпиграмма...
Один
старый, очень
ученый монах-доктор сказал ему, что его грехи не простятся ему, если он не получит отпущения грехов за какой-нибудь недюжинный подвиг.