Неточные совпадения
Новости следовали одна за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым днем
тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими голосами, на прогулках Корнев кричал свои новости в окна, и надзиратели не мешали ему, только один раз начальник
тюрьмы лишил Корнева прогулок на три дня. Этот беспокойный человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав...
— Сына и отца, обоих, — поправил дядя Миша, подняв палец. — С сыном я во Владимире в
тюрьме сидел. Умный был паренек, но — нетерпим и заносчив. Философствовал излишне… как все семинаристы. Отец же обыкновенный неудачник духовного звания и алкоголик. Такие, как он, на конце дней
становятся странниками, бродягами по монастырям, питаются от богобоязненных купчих и сеют в народе различную ерунду.
Он решил написать
статью, которая бы вскрыла символический смысл этих похорон. Нужно рассказать, что в лице убитого незначительного человека Москва, Россия снова хоронит всех, кто пожертвовал жизнь свою борьбе за свободу в каторге, в
тюрьмах, в ссылке, в эмиграции. Да, хоронили Герцена, Бакунина, Петрашевского, людей 1-го марта и тысячи людей, убитых девятого января.
После нескольких месяцев
тюрьмы ее сослали в глухой городок Вятской губернии. Перед отъездом в ссылку она
стала скромнее одеваться, обрезала пышные свои волосы и сказала...
Ему ясно
стало теперь, что всё то страшное зло, которого он был свидетелем в
тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло.
Чувство это было то самое простое чувство жалости и умиления, которое он испытал в первый раз на свидании с нею в
тюрьме и потом, с новой силой, после больницы, когда он, поборов свое отвращение, простил ее за воображаемую историю с фельдшером (несправедливость которой разъяснилась потом); это было то же самое чувство, но только с тою разницею, что тогда оно было временно, теперь же оно
стало постоянным.
Мещанку же Евфимию Бочкову, 43 лет, лишив всех особенных, лично и по состоянию присвоенных ей прав и преимуществ, заключить в
тюрьму сроком на 3 года, с последствиями по 49
статье Уложения.
Несмотря на то, что всех арестантов считали в стенах
тюрьмы, конвойные
стали опять считать, сверяя с прежним счетом.
Научили они его в
тюрьме читать и писать,
стали толковать ему Евангелие, усовещевали, убеждали, напирали, пилили, давили, и вот он сам торжественно сознается наконец в своем преступлении.
Журнал пошел удивительно. Прудон из своей тюремной кельи мастерски дирижировал своим оркестром. Его
статьи были полны оригинальности, огня и того раздражения, которое
тюрьма раздувает.
— Гаврило Семеныч! — вскрикнул я и бросился его обнимать. Это был первый человек из наших, из прежней жизни, которого я встретил после
тюрьмы и ссылки. Я не мог насмотреться на умного старика и наговориться с ним. Он был для меня представителем близости к Москве, к дому, к друзьям, он три дня тому назад всех видел, ото всех привез поклоны…
Стало, не так-то далеко!
— Что же это значит? Пользуясь тем, что я в
тюрьме, вы спите там, в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю мой отказ, я не хочу, чтоб мое имя таскали в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой строкой. Публика принимает это за мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я пришлю
статью, чтоб загладить дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух, в котором должен быть наш орган.
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни
тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди
стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который
становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы,
тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души.
Вечером отец рассказывал, что, когда они проезжали мимо
тюрьмы, повстанцы, выглядывавшие в окна, тоже подумали, что «судью арестовали», и
стали громко ругать жандарма…
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в
тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме
становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Но эта
статья существует только как прикрышка от закона, запрещающего блуд и прелюбодеяние, так как каторжная или поселка, живущая у поселенца, не батрачка прежде всего, а сожительница его, незаконная жена с ведома и согласия администрации; в казенных ведомостях и приказах жизнь ее под одною крышей с поселенцем отмечается как «совместное устройство хозяйства» или «совместное домообзаводство», [Например, приказ: «Согласно ходатайства г. начальника Александровского округа, изложенного в рапорте от 5 января, за № 75, ссыльнокаторжная Александровской
тюрьмы Акулина Кузнецова переводится в Тымовский округ для совместного домообзаводства с поселенцем Алексеем Шараповым» (1889 г., № 25).] он и она вместе называются «свободною семьей».
В шести верстах от Дуэ на открытом месте уже стояла Слободка, была уже на Дуйке
тюрьма, и вот по соседству мало-помалу
стала вырастать резиденция: помещения для чиновников и канцелярий, церковь, склады, лавки и проч.
Наши поселенцы
стали ходить сюда на заработки лишь с 1886 г., и, вероятно, по собственному почину, так как смотрители
тюрем всегда больше интересовались кислою капустой, чем морскою.
С недавнего времени, впрочем, рыковская
тюрьма, благодаря некоторым своим особенностям, которых трудно не заметить,
стала считаться лучшею
тюрьмой во всем Сев<ерном> Сахалине.
— «Выиграл в карты», — ответил он и побожился, и, обращаясь ко мне,
стал уверять, что в этом нет ничего удивительного, так как почти вся
тюрьма играет в карты и между картежниками-арестантами не редкость такие, которые располагают суммами в две и три тысячи рублей.
И таким образом, если следуемые по табели три фунта кажутся вполне достаточными в количественном отношении, то, при знакомстве с качеством хлеба и с бытовыми условиями
тюрьмы, это достоинство пайка
становится призрачным, и цифры уже теряют свою силу.
Для здешних чиновников японское консульство — хороший, теплый угол, где можно забыться от
тюрьмы, каторги и служебных дрязг и,
стало быть, отдохнуть.
Оттого, что для работ внутри
тюрьмы, в качестве заведующих, распорядителей и проч., привлечены привилегированные ссыльные, которые отвечают за качество и количество арестантской пищи, я думаю,
стали невозможны такие безобразные явления, как вонючие щи или хлеб с глиной.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном доме. Он был влюблен в аинку, жившую в одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую
тюрьму, то есть за 90 верст от аинки. Тогда он
стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.
И без всяких
статей и приказов, а по необходимости, потому что это полезно для колонии, вне
тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах, живут все без исключения ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные, если у них есть семьи или если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
[Лучшая характеристика русских
тюрем вообще сделана Н. В. Муравьевым в его
статье «Наши
тюрьмы и тюремный вопрос» («Русский вестник», 1878 г., кн. IV).
Средний возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу ссыльного населения в настоящее время, он должен быть не меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях, то
станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением в
тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы в колонию с уже утраченными колонизаторскими способностями.
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из
тюрьмы он
становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
Процент этот значительно повысится, когда 305
статья «Устава», разрешающая исправляющимся жить вне
тюрьмы, распространится также и на Корсаковский округ, в котором, по желанию г. Белого, все без исключения каторжные живут в
тюрьме.]
При совершенной распущенности и всяких послаблениях, какие имели место при старой администрации, сахалинские
тюрьмы все-таки оставались полными, и арестанты бегали не так часто, как, быть может, хотели того смотрители
тюрем, для которых побеги составляли одну из самых доходных
статей.
Составили протокол и обвинили во всем бурю, между тем на другой же день
стали находить в
тюрьме у каторжных пропавшие вещи.
Устав о ссыльных разрешает жить вне
тюрьмы, а
стало быть, и обзаводиться хозяйством только каторжным разряда исправляющихся, но этот закон постоянно обходится ввиду его непрактичности; в избах живут не одни только исправляющиеся, но также испытуемые, долгосрочные и даже бессрочные.
Пригнали в
тюрьму на двор и
стали разбирать по казармам, кого куда.
Сноснее одному,
Устав от тяжкого труда,
Прийти в свою
тюрьму,
Прийти — и лечь на голый пол
И с черствым сухарем
Заснуть… а добрый сон пришел —
И узник
стал царем!
Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в
тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не
стало и что не воротить его!
Ему приходилось удовлетворять и садические и мазохические наклонности своих клиентов, а иногда обслуживать и совсем противоестественные половые извращения, хотя, надо сказать, что за последнее он брался только в редких случаях, суливших большую несомненную прибыло Раза два-три ему приходилось отсиживать в
тюрьме, но эти высидки шли ему впрок: он не только не терял хищнического нахрапа и упругой энергии в делах, но с каждым годом
становился смелее, изобретательнее и предприимчивее.
Поутру, когда я выполз из
тюрьмы на свет божий, я несколько ободрился и успокоился; к тому же и мать почувствовала себя покрепче, попривыкла к дороге, и мороз
стал полегче.
— Мне уж скучно
стало… выскочил из
тюрьмы — зачем? Только прячусь. А там я учился, там Павел так нажимал на мозги — одно удовольствие! А что, Ниловна, как насчет побега решили?
Радовался Федя Мазин. Сильно похудевший, он
стал похож на жаворонка в клетке нервным трепетом своих движений и речей. Его всегда сопровождал молчаливый, не по годам серьезный Яков Сомов, работавший теперь в городе. Самойлов, еще более порыжевший в
тюрьме, Василий Гусев, Букин, Драгунов и еще некоторые доказывали необходимость идти с оружием, но Павел, хохол, Сомов и другие спорили с ними.
— Видите ли, у нас все как-то так выходило — она в
тюрьме — я на воле, я на воле — она в
тюрьме или в ссылке. Это очень похоже на положение Саши, право! Наконец ее сослали на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но
стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, — товарищ мой, очень хороший парень! Потом они бежали вместе, теперь живут за границей, да…
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом в Вятке, а я пошел в учителя. Но в деревне я
стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили в
тюрьму. После
тюрьмы — служил приказчиком в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал в
тюрьму, потом — в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря, в деревушку, где я прожил пять лет.
Появилась Наташа, она тоже сидела в
тюрьме, где-то в другом городе, но это не изменило ее. Мать заметила, что при ней хохол
становился веселее, сыпал шутками, задирал всех своим мягким ехидством, возбуждая у нее веселый смех. Но, когда она уходила, он начинал грустно насвистывать свои бесконечные песни и долго расхаживал по комнате, уныло шаркая ногами.
— Нет, нам молодых бросать не надо! Они
стали разумнее нас, они живут смелее! Кто болотную копейку отстоял? Они! Это нужно помнить. Их за это по
тюрьмам таскали, — а выиграли от того все!..
Известно давно, что у всех арестантов в мире и во все века бывало два непобедимых влечения. Первое: войти во что бы то ни
стало в сношение с соседями, друзьями по несчастью; и второе — оставить на стенах
тюрьмы память о своем заключении. И Александров, послушный общему закону, тщательно вырезал перочинным ножичком на деревянной стене: «26 июня 1889 г. здесь сидел обер-офицер Александров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья глупость — достояние истории».
Разве с Серебряным?» Но мельник знал через Михеича, что Серебряный вкинут в
тюрьму, а от посланных Вяземского, да и от некоторых товарищей Перстня слышал, что станичники освободили Никиту Романыча и увели с собой;
стало быть, не с Серебряным.
Кроме того, что в тепле, среди яркого солнца, когда слышишь и ощущаешь всей душою, всем существом своим воскресающую вокруг себя с необъятной силой природу, еще тяжеле
становится запертая
тюрьма, конвой и чужая воля; кроме того, в это весеннее время по Сибири и по всей России с первым жаворонком начинается бродяжество: бегут божьи люди из острогов и спасаются в лесах.
Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей злодеями особенными (ракà), то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья как сыны одного отца небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать злодея от незлодея, то каждый человек или общество людей
стало бы признавать взаимно друг друга злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать злодеев от незлодеев, то и тогда нельзя бы было в христианском обществе казнить или калечить, или запирать в
тюрьмы этих злодеев, потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому христианину, как христианину, предписано не делать насилия над злодеем.
Больше всего она говорила о том, что людей надо учить, тогда они
станут лучше, будут жить по-человечески. Рассказывала о людях, которые хотели научить русский народ добру, пробудить в нём уважение к разуму, — и за это были посажены в
тюрьмы, сосланы в Сибирь.
Андрей Ефимыч отошел к окну и посмотрел в поле. Уже
становилось темно, и на горизонте с правой стороны восходила холодная, багровая луна. Недалеко от больничного забора, в ста саженях, не больше, стоял высокий белый дом, обнесенный каменною стеной. Это была
тюрьма.