Неточные совпадения
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось
спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться
на ее постели,
на мягком пуховике, под теплым стеганым
одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала
на своей постели и, должно быть,
спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась
на край кровати.
Рядом с ним явился старичок, накрытый красным
одеялом, поддерживая его одною рукой у ворота, другую он поднимал вверх, но рука бессильно
падала.
На сморщенном, мокром от слез лице его жалобно мигали мутные, точно закоптевшие глаза, а веки были красные, как будто обожжены.
Оформилась она не скоро, в один из ненастных дней не очень ласкового лета. Клим лежал
на постели, кутаясь в жидкое
одеяло, набросив сверх его пальто. Хлестал по гулким крышам сердитый дождь, гремел гром, сотрясая здание гостиницы, в щели окон свистел и фыркал мокрый ветер. В трех местах с потолка
на пол равномерно
падали тяжелые капли воды, от которой исходил запах клеевой краски и болотной гнили.
— А
одеяло, а занавески… — начал Штольц, — тоже привычка? Жаль переменить эти тряпки? Помилуй, неужели ты можешь
спать на этой постели? Да что с тобой?
Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем
одеялом с головой, что я лежу как пень да
сплю; нет, не
сплю я, а думаю все крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не позавидовали чужим, чтоб не плакались
на меня Господу Богу
на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром.
Особенно счастлив я был, когда, ложась
спать и закрываясь
одеялом, начинал уже один, в самом полном уединении, без ходящих кругом людей и без единого от них звука, пересоздавать жизнь
на иной лад. Самая яростная мечтательность сопровождала меня вплоть до открытия «идеи», когда все мечты из глупых разом стали разумными и из мечтательной формы романа перешли в рассудочную форму действительности.
Утром он горько жаловался мне, что мое
одеяло падало ему
на голову и щекотало по лицу.
Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал
на бирже партию бумажных
одеял, а в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за стола не совсем твердо, вешает к шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится
спать. Вся машина засыпает.
Собирая дрова, я увидел совсем в стороне, далеко от костра, спавшего солона. Ни
одеяла, ни теплой одежды у него не было. Он лежал
на ельнике, покрывшись только одним своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он не простудился, я стал трясти его за плечо, но солон
спал так крепко, что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову, зевнул, затем лег опять
на прежнее место и громко захрапел.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа
на кане, я нежился под
одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума.
На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я
сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Я отвел ему маленькую комнату, в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета. Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть
на полу или чаще
на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни. Ложась
спать, он по старой привычке поверх сенного тюфяка и ватного
одеяла каждый раз подстилал под себя козью шкурку.
Тут только я спохватился, что
сплю не в лесу, а в фанзе,
на кане и под теплым
одеялом. Со сладостным сознанием я лег опять
на свое ложе и под шум дождя уснул крепким-крепким сном.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять
попал в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя
одеяло. Был вечер.
На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня
спал Дерсу.
Заночевали мы по ту сторону Сихотэ-Алиня,
на границе лесных насаждений. Ночью было сыро и холодно; мы почти не
спали. Я все время кутался в
одеяло и никак не мог согреться. К утру небо затянулось тучами, и начал накрапывать дождь.
После ужина люди начали устраиваться
на ночь. Некоторые из них поленились ставить комарники и легли
спать на открытом воздухе, покрывшись
одеялами. Они долго ворочались, охали, ахали, кутались с головой, но это не спасало их от гнуса. Мелкие насекомые пробирались в каждую маленькую складку. Наконец один из них не выдержал.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое
одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям
на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким
спят только усталые.
Я, с полатей, стал бросать в них подушки,
одеяла, сапоги с печи, но разъяренный дед не замечал этого, бабушка же свалилась
на пол, он бил голову ее ногами, наконец споткнулся и
упал, опрокинув ведро с водой. Вскочил, отплевываясь и фыркая, дико оглянулся и убежал к себе,
на чердак; бабушка поднялась, охая, села
на скамью, стала разбирать спутанные волосы. Я соскочил с полатей, она сказала мне сердито...
Таисья
спала прямо
на голом полу у самой кровати, свернувшись клубочком, а
на кровати под байковым
одеялом лежал совсем большой мужчина.
Во второй комнате стояла желтая деревянная кроватка, покрытая кашемировым
одеялом, с одною подушкою в довольно грязной наволочке, черный столик с большою круглою чернильницею синего стекла, полки с книгами, три стула и старая, довольно хорошая оттоманка,
на которой обыкновенно, заезжая к Помаде,
спал лекарь Розанов.
Обычная обстановка бедного холостого студента: провисшая, неубранная кровать со скомканным
одеялом, хромой стол и
на нем подсвечник без свечи, несколько книжек
на полу и
на столе, окурки повсюду, а напротив кровати, вдоль другой стены — старый-престарый диван,
на котором сейчас
спал и храпел, широко раскрыв рот, какой-то чернокудрый и черноусый молодой человек.
Володя поклонился и вышел. Полковничий денщик провел его вниз и ввел в голую, грязную комнату, в которой валялся разный хлам и стояла железная кровать без белья и
одеяла.
На кровати, накрывшись толстой шинелью,
спал какой-то человек в розовой рубашке.
Я шел быстро, хотелось поскорее начать и кончить все это. Меня сопровождали Валёк, Кострома и еще какие-то парни. Перелезая через кирпичную ограду, я запутался в
одеяле,
упал и тотчас вскочил
на ноги, словно подброшенный песком. За оградой хохотали. Что-то екнуло в груди, по коже спины пробежал неприятный холодок.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под
одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем;
на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались
на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время
спадал с головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
По смятой подушке и обитому
одеялу я мог сделать предположение, что
на ней кто-то
спал и вышел, а следовательно, должен вернуться.
Долинский тоже лег в постель, но как было еще довольно рано, то он не
спал и просматривал новую книжку. Прошел час или два. Вдруг дверь из коридора очень тихо скрипнула и отворилась. Долинский опустил книгу
на одеяло и внимательно посмотрел из-под ладони.
Тут
на кровати, укрывшись байковым
одеялом,
спал заказчик, в котором она узнала вчерашнего незнакомца.
Извинился и вышел. Над постелью, крытой белым тканевым
одеялом, поблескивал маленький золоченый образок, был привязан к железному пруту — сразу и не заметишь. В порядке лежали
на столе книги в переплетах и тетради;
на толстой, по-видимому, давнишней, оправленной в дерево резине было вырезано ножичком: «Александр Погодин, уч…» — дальше состругано. Так хорошо изучил дом Колесников, а теперь, казалось, что в первый раз
попал.
Не дожидаясь ответа, Карнаухов боязливо посмотрел
на входную дверь и с поспешностью нашалившего школьника нырнул под свое
одеяло. Такой маневр оказался нелишним, потому что дверь в контору приотворилась и в ней показалась усатая голова Феди. Убедившись, что барин
спит, голова скрылась: Карнаухов действительно уже
спал, как зарезанный.
— Да, мой друг, да; хорошо, мой друг, хорошо. Вот и я теперь, мой друг, уезжаю… Путь всякому разный лежит, милый мой, и неизвестно,
на какую дорогу каждый человек
попасть может. Ну, мой друг, дай же ты мне одеться теперь; да, ты вицмундир мой тоже положишь… брюки другие, простыни,
одеяла, подушки…
Она переходит через Кедронский мост, огибает окраину Силоамской деревни и каменистой дорогой взбирается постепенно
на южный склон Ватн-эль-Хава, в свой виноградник. Брат ее
спит еще между лозами, завернувшись в шерстяное
одеяло, все мокрое от росы. Суламифь будит его, но он не может проснуться, окованный молодым утренним сном.
Граф невольно отвернул глаза от образа и взглянул
на кровать: Анна Павловна крепко
спала;
на бледном лице ее видна была улыбка, как будто бы ей снились приятные грезы; из-под белого
одеяла выставлялась почти до плеча голая рука, несколько прядей волос выбивались из-под ночного чепчика.
Она
упала в постель, и мелкие, истерические рыдания, мешающие дышать, от которых сводит руки и ноги, огласили спальню. Вспомнив, что через три-четыре комнаты ночует гость, она спрятала голову под подушку, чтобы заглушить рыдания, но подушка свалилась
на пол, и сама она едва не
упала, когда нагнулась за ней; потянула она к лицу
одеяло, но руки не слушались и судорожно рвали всё, за что она хваталась.
Ей казалось, что она уснет тотчас же и будет
спать крепко. Ноги и плечи ее болезненно ныли, голова отяжелела от разговоров, и во всем теле по-прежнему чувствовалось какое-то неудобство. Укрывшись с головой, она полежала минуты три, потом взглянула из-под
одеяла на лампадку, прислушалась к тишине и улыбнулась.
Больной непрерывно икал, вздрагивая, голова его тряслась, переваливаясь с плеча
на плечо, то стуча затылком о стену, то
падая на грудь, руки ползали по
одеялу, щипали его дрожащими пальцами и поочередно, то одна, то другая, хватались за расстёгнутый ворот рубахи, бились о волосатую грудь.
В передней
на конике [Коник — широкая, в виде ларя с поднимающейся крышкой лавка для спанья.]
спал Степан, в положении убитого воина
на батальной картине, [Батальная картина — картина, изображающая битву, сражение.] судорожно вытянув обнаженные ноги из-под сюртука, служившего ему вместо
одеяла.
— Да, брат… — продолжает Малахин, слыша, как Яша ложится рядом и своей громадной спиной прижимается к его спине. — Холодно. Из всех щелей так и дует. Поспи тут твоя мать или сестра одну ночь, так к утру бы ноги протянули. Так-то, брат, не хотел учиться и в гимназию ходить, как братья, ну вот и вози с отцом быков. Сам виноват,
на себя и ропщи… Братья-то теперь
на постелях
спят,
одеялами укрылись, а ты, нерадивый и ленивый,
на одной линии с быками… Да…
Он шел и думал только о Любке, о мужиках, с которыми провел ночь; вспоминал он о том, как Любка, ударив его во второй раз, нагнулась к полу за
одеялом и как
упала ее распустившаяся коса
на пол.
И Володе, как нарочно, в эти минуты представляется тепло и уют их квартиры
на Офицерской. Счастливцы! Они
спят теперь в мягких постелях, под теплыми
одеялами, в сухих, натопленных комнатах.
На соборной колокольне полно́чь пробило, пробило час, два… Дуня не
спит… Сжавшись под
одеялом, лежит она недвижи́мо, боясь потревожить чуткий сон заботливой Дарьи Сергевны… Вспоминает, что видела в тот день. В первый раз еще
на пароходе она ехала, в первый раз и ярманку увидала. Виденное и слышанное одно за другим оживает в ее памяти.
Эта постель показалась чем-то сказочным для деревенского ребенка. У бабушки Маремьяны
спала она
на жесткой лавке, застланной каким-либо старым тряпьем, и прикрытая одежей. Здесь же был и матрац, и
одеяло. Маленькое тельце с наслаждением вытянулось
на кровати.
Мои спутники еще
спали тем сладким утренним сном, который всегда особенно крепок и с которым так не хочется расставаться. Огонь давно уже погас. Спящие жались друг к другу и плотнее завертывались в
одеяла.
На крайнем восточном горизонте появилась багрово-красная полоска зари. Она все увеличивалась в размерах, словно зарево отдаленного пожара отражалось в облаках.
Висленев быстро сорвался с кровати, потянул за собою
одеяло и, кинувшись к столу, судорожными руками нащупал портфель и
пал на него грудью.
Мне было невыразимо жутко. Я натягивала
одеяло на голову, чтоб ничего не слышать и не видеть, читала до трех раз «Да воскреснет Бог», но все-таки не выдержала и улеглась
спать на одну постель с Ниной, где тотчас же, несмотря ни
на какие страхи, уснула как убитая.
Он не
спал; подняв безволосые брови, он молча и пристально смотрел
на меня, изредка двигая по
одеялу худыми, как спички, ручонками.
Я ворочаюсь под своим
одеялом с боку
на бок, не
сплю и всё думаю, отчего мне так мучительно скучно, и до самого рассвета в ушах моих звучат слова...
Поздно все разошлись. Сашка остался
спать на моей постели. Я
спал у Миши. Утром встал. Голова болит, тошнит, скверно. Весь пол моей комнаты — липкий от рвоты и пролитой водки, рвота
на одеяле и подушке, разбитая четверть в углу,
на тарелках склизкие головки и коричневые внутренности килек…
Наступила ночь. Коньяку было выпито много, но Щипцов не
спал. Он лежал неподвижно под
одеялом и глядел
на темный потолок, потом, увидев луну, глядевшую в окно, он перевел глаза с потолка
на спутника земли и так пролежал с открытыми глазами до самого утра. Утром, часов в девять, прибежал антрепренер Жуков.
В кресле, свесив голову
на грудь,
спала ее мать — Елена Никифоровна Долгушина, закутанная по пояс во фланелевое
одеяло. Отекшее землистое лицо с перекошенным ртом и закрытыми глазами смотрело глупо и мертвенно.
На голове надета была вязанная из серого пуха косынка. Обрюзглое и сырое тело чувствовалось сквозь шерстяной капот в цветах и ярких полосках по темному фону. Она сильно всхрапывала.
Низшие приютские чины прячут
одеяла и простыни под замок, чтобы старухи не пачкали — пусть
спят, чёртовы перечницы,
на полу!
В приезжей стояла железная кровать с подушкой и
одеялом, и ее можно было принести оттуда, но возле нее почти три дня лежал покойник (который, быть может, садился
на нее перед смертью), и теперь
на ней было бы неприятно
спать…