Неточные совпадения
— Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет был во
аде. Пострадать хочу. Приму страдание и жить начну. Неправдой свет
пройдешь, да назад не воротишься. Теперь не только ближнего моего, но и детей моих любить не смею. Господи, да ведь поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое, и не осудят меня! Господь не
в силе, а
в правде.
Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь
в церковь, намалевал Вакула черта
в аду, такого гадкого, что все плевали, когда
проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.
Так было
в шестидесятых годах, так было и
в семидесятых годах
в «
Аду», только прежде было проще:
в «Треисподнюю» и
в «адские кузницы» пускались пары с улицы, и
в каморки
ходили из зала запросто всякие гости, кому надо было уединиться.
Он застал жену за завтраком,
Ада, вся
в буклях,
в беленьком платьице с голубыми ленточками, кушала баранью котлетку. Варвара Павловна тотчас встала, как только Лаврецкий вошел
в комнату, и с покорностью на лице подошла к нему. Он попросил ее последовать за ним
в кабинет, запер за собою дверь и начал
ходить взад и вперед; она села, скромно положила одну руку на другую и принялась следить за ним своими все еще прекрасными, хотя слегка подрисованными, глазами.
Ну так когда он
сходил с ума, то вот что выдумал для своего удовольствия: он раздевался у себя дома, совершенно, как
Адам, оставлял на себе одну обувь, накидывал на себя широкий плащ до пят, закатывался
в него и с важной, величественной миной выходил на улицу.
Он воскрес и для вас, бедные заключенники, несчастные, неузнанные странники моря житейского! Христос сходивший
в ад,
сошел и
в ваши сердца и очистил их
в горниле любви своей. Нет татей, нет душегубов, нет прелюбодеев! Все мы братия, все мы невинны и чисты перед гласом любви, всё прощающей всё искупляющей… Обнимем же друг друга и всем существом своим возгласим:"Други! братья! воскрес Христос!"
— Как я страдаю! — сказал он наконец и взял себя за голову. — Я как
в аду, я с ума
сошел!
Это, говорит, записано
в одной древней индейской книге, мой знакомый бурят» — буряты, народ вроде мордвы — «бурят, говорит, книгу эту читал и тайно мне рассказывал, как было:
сошёл Исус во
ад и предлагает: ну,
Адам, выходи отсюда, зря отец мой рассердился на тебя, и сидишь ты тут неправильно, а настоящее по закону место твое, человек,
в раю.
Меня там нет. Тропой подземной ночи
Схожу, скользя, уступом скользких скал.
Знакомый
Ад глядит
в пустые очи.
Господь не «уснул» только, как Лазарь (или дочь Иаира), но Он до конца вкусил смерть,
сошел во
ад,
прошел все грани загробной жизни
в тридневное свое пребывание
в недрах земли.
Перво-Адам благополучно миновал и для себя, и для грядущей Евы это искушение: перед его глазами
прошли все животные пары, но он не «усомнился
в том, что здесь нет «помощника, подобного ему» (Быт. 2:20).
Если бы ты во
ад сошла, и там никакая сила не могла бы коснуться тебя, если б
в райские светлицы вошла, и там не нашла бы бо́льших радостей и блаженства…
С его легкой руки занялись спиритизмом и все его подчиненные, да так усердно, что старый экзекутор
сошел с ума и послал однажды с курьером такую телеграмму: «
В ад, казенная палата.
Отщепенец от природной, органической жизни ввергается Достоевским
в чистилище и
ад города, и там
проходит он свой путь страдания, искупает вину свою.
В эту самую минуту среди замка вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился
в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился
в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его
в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали
ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот
ад закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
Все это, повторяем, возмущало соседей, и рассказы о ее молодечестве, а кстати и беспутстве, преувеличенные и разукрашенные,
ходили по Сивцеву Вражку, хотя участие девиц
в кулачных боях не было
в то время совершенно исключительным явлением. Молва о ней, как о «выродке человеческого рода», «звере рыкающем», «исчадьи
ада», «чертовой дочери» снежным комом катились по Москве.