Неточные совпадения
«Куда, к черту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел
снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек на крышке отсутствовала, другая качалась, он ожег
пальцы, пришлось подумать о том, как варварски небрежно относится прислуга к вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала думать, вкусный запах горячего хлеба и липового меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном...
Говоря, она играла браслетом,
сняв его
с руки, и в красных
пальцах ее золото казалось мягким.
А женщина, пожав руку его теплыми
пальцами, другой рукой как будто
сняла что-то
с полы его тужурки и, спрятав за спину, сказала, широко улыбаясь...
Сидя на скамье, Самгин пытался
снять ботики, они как будто примерзли к ботинкам, а
пальцы ног нестерпимо ломило. За его усилиями наблюдал, улыбаясь ласково, старичок в желтой рубахе. Сунув большие
пальцы рук за [пояс], кавказский ремень
с серебряным набором, он стоял по-солдатски, «пятки — вместе, носки — врозь», весь гладенький, ласковый,
с аккуратно подстриженной серой бородкой, остроносый, быстроглазый.
Всегда суетливый, он приобрел теперь какие-то неуверенные, отрывочные жесты,
снял кольцо
с пальца, одевался не так щеголевато, как раньше, вообще — прибеднился, сделал себя фигурой более демократической.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета
с красными ногтями, на одной — шесть
пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек
снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати
пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Потом лесничий воротился в переднюю,
снял с себя всю мокрую амуницию, длинные охотничьи сапоги, оправился, отряхнулся, всеми пятью
пальцами руки, как граблями, провел по густым волосам и спросил у людей веничка или щетку.
Лицо Надежды Васильевны горело румянцем, глаза светились и казались еще темнее; она
сняла соломенную шляпу
с головы и нервно скручивала
пальцами колокольчики искусственных ландышей, приколотых к отогнутому полю шляпы.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под стола свою левую ногу, начал завертывать на ней наверх панталоны. Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю. Не торопясь, Смердяков
снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои
пальцы. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
И, обиженный неблагодарностью своего друга, он нюхал
с гневом табак и бросал Макбету в нос, что оставалось на
пальцах, после чего тот чихал, ужасно неловко лапой
снимал с глаз табак, попавший в нос, и,
с полным негодованием оставляя залавок, царапал дверь; Бакай ему отворял ее со словами «мерзавец!» и давал ему ногой толчок. Тут обыкновенно возвращались мальчики, и он принимался ковырять масло.
Находились скептики, которые утверждали, что камни эти фальшивые, но он охотно
снимал перстни
с пальцев и кому угодно давал любоваться ими.
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин,
с меня пальто… Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она достанет до
пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял
палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас, чертей!
Спутник Самойлова, тяжело и хрипло вздыхая,
снял шапку и, протянув матери широкую руку
с короткими
пальцами, сказал ей дружески, как старой знакомой...
Кота кое-как вытащили и
сняли у него
с хвоста гремушки. Передонов отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их в кота. Кот яростно зафыркал и убежал в кухню. Передонов, усталый от возни
с котом, уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла,
пальцы скрещены, нога на ногу, лицо неподвижное, угрюмое.
Второе поразившее его обстоятельство было такого рода. Шел по базару полицейский унтер-офицер (даже не квартальный), — и все перед ним расступались,
снимали шапки. Вскоре, вслед за унтер-офицером, прошел по тому же базару так называемый ябедник
с томом законов под мышкой — и никто перед ним даже
пальцем не пошевелил. Стало быть, и в законе нет того особливого вещества, которое заставляет держать руки по швам, ибо если б это вещество было, то оно, конечно, дало бы почувствовать себя и под мышкой у ябедника.
— О, это хорошо! — сказал он, грозя самовару
пальцем. — Это хорошо! Из гимназии выйдешь такой господин, что все мы будем шапке
снимать. Ты будешь умный, богатый,
с амбицией, а маменька будет радоваться. О, это хорошо!
Меня, мокрого до последней нитки,
сняли с лошади почти без памяти;
пальцы мои закоченели, замерли в гриве моего коня, но я скоро опомнился и невыразимо обрадовался своему спасенью.
Последний в один миг
снял с него рубашку и панталоны; после этого он поднял его, как соломинку, и, уложив голого поперек колен, принялся ощупывать ему грудь и бока, нажимая большим
пальцем на те места, которые казались ему не сразу удовлетворительными, и посылая шлепок всякий раз, как мальчик корчился, мешая ему продолжать операцию.
Распахнув свою поддевку и
сняв шляпу, Мухоедов
с особенным торжеством приступил к церемонии чаепития; он болтал без умолку, пот крупными каплями катился по его высокому лбу, он его вытирал мимоходом рукавом поддевки и снова наклонял свое лицо над блюдечком, которое держал на
пальцах по-купечески.
(
Сняв с руки кольцо, извечным жестом надевает ей его на
палец и чертит над ней в воздухе какие-то письмена.)
Не прошло полчаса, выходит Безрукой
с заседателем на крыльцо, в своей одежде, как есть на волю выправился, веселый. И заседатель тоже смеется. «Вот ведь, думаю, привели человека
с каким отягчением, а между прочим, вины за ним не имеется». Жалко мне, признаться, стало — тоска. Вот, мол, опять один останусь. Только огляделся он по двору, увидел меня и манит к себе
пальцем. Подошел я,
снял шапку, поклонился начальству, а Безрукой-то и говорит...
Аннушка
сняла с головы платок и стала красивее: волосы у нее были волнистые, каштановые, глаза — продолговатые, карие. Она то прищуривала их, то открывала, перебирая
пальцами полной и белой руки сборки ситцевой кофточки на груди.
Это значило, что мальчик недостаточно быстро подал воду и его ждет наказание. «Так их и следует», — думал посетитель, кривя голову набок и созерцая у самого своего носа большую потную руку, у которой три
пальца были оттопырены, а два других, липкие и пахучие, нежно прикасались к щеке и подбородку, пока туповатая бритва
с неприятным скрипом
снимала мыльную пену и жесткую щетину бороды.
Коснулись Мудрые девы нежными
пальцами ее головы и
сняли с нее поблекшие цветы буйного веселья. Говорили...
Ребротесов пошевелил
пальцами, изображая смешение, и мимикой добавил к гарниру то, чего не мог добавить в словах… Гости
сняли калоши и вошли в темный зал. Хозяин чиркнул спичкой, навонял серой и осветил стены, украшенные премиями «Нивы», видами Венеции и портретами писателя Лажечникова и какого-то генерала
с очень удивленными глазами.
Я дал ему четвертак. Целовальник вынес косушку и поднес старичку. Он
снял рукавицу
с кнутом и поднес маленькую черную, корявую и немного посиневшую руку к стакану; но большой
палец его, как чужой, не повиновался ему: он не мог удержать стакана и, разлив вино, уронил его на снег.
Подойдя к перекрестку, Артур повернул,
снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел большой чепчик
с широчайшими бантами, а из-под чепчика выглядывали стариннейшие, дедовские очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем большой
палец ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.
Братец вытащил из кулька голову сахару,
снял с нее колпак и пощелкал по сахару
пальцем.
— Да ведь мы не так, как махновцы: те
с пальцами отрезают кольца, а мы
снимаем. И больше все у жидков.
— Что вы говорите, Наталья Сергеевна? Ведь вы же его никогда
с пальца не
снимали!
Она была очень религиозна. Девушкою собиралась даже уйти в монастырь. В церкви мы
с приглядывающимся изумлением смотрели на нее: ее глаза
сняли особенным светом, она медленно крестилась, крепко вжимая
пальцы в лоб, грудь и плечи, и казалось, что в это время она душою не тут. Веровала она строго по-православному и веровала, что только в православии может быть истинное спасение.
Я дал маленькому человечку поравняться со всей этой публикой и тут со всей почтительностью, которую только в состоянии выразить в своей особе, я
снял шляпу и пожал ему руку
с закостенелым отсохшим
пальцем.
Она подвинулась и жирными, короткими
пальцами сняла с плеча Карауловой ниточку; та не пошевельнулась.
— Да он и сожнет наши головы, как снопья
снимет! Кланяться ему все равно, что вкладывать в волчью пасть
пальцы! Лучше же
с него шубку скинуть! — кричал народ, подстрекаемый клевретами Марфы, и перекричать разумных.
(Примеч. автора.)] рассматривает чету, как близорукий мелкую печать, оправляет ее, двумя
пальцами легонько
снимает с нее пушок, снежинку, одним словом все, что лишнее в барских палатах, и, наконец, провозглашает ставленников из разных народов.
— Да он и сожнет ваши головы, как снопья
снимет! Кланяться ему все равно, что вкладывать в волчью пасть
пальцы! Лучше же
с него шапки скинуть! — кричал народ, подстрекаемый клеветами Марфы, и перекричал разумных.
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог
снять с жирного
пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал...
— А не
с приказчиками у лавок курю! — вскрикнул вдруг, откидываясь всем телом назад, Туберозов и
с этим словом, постучав внушительно
пальцем по своей ладони, добавил: — Ступай к своему месту, да смотри за собою. —
С этим отец протопоп стал своею большущею ногою на соломенный стул и начал бережно
снимать рукою желтенькую канареечную клетку.
Я не выдержал себя, торопливо
снял с руки тот мой дорогой бриллиантовый перстень, который подарила мне известная вам богатая англичанка, и, сжав руку молодого смельчака, надел ему этот перстень на
палец, а горец отстранил от себя протянутую к нему адъютантом руку
с червонцем и подал мне мед на кинжале.
Обнял король Федьку, в небритую скулу его безмолвно чмокнул, кольцо
с пальца снял, сам Федьке сладкий пирог на вилке подносит… Полное, стало быть, доверие оказал.
Внимательно, вытянув шею, рассмотрела его левую руку, лежавшую на груди: очень широкая в ладони,
с крупными
пальцами — на груди она производила впечатление тяжести, чего-то давящего больно; и осторожным движением девушка
сняла ее и положила вдоль туловища на кровати.
Если б мир был нарисован на бумаге, то можно было бы подумать, что здесь позади меня кончается рисунок, а дальше идет еще не тронутая карандашом белая бумага; и
с тою потребностью чертить, оставлять следы, рисунок, которая является у людей перед всякой ровной нетронутой поверхностью, я
снял с правой руки перчатку и
пальцем крупно вывел на холодном снегу...