Неточные совпадения
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать
с другой стороны сарая
с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от
вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то
смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Вронский
с удивлением приподнял голову и
посмотрел, как он умел
смотреть, не в глаза, а на лоб Англичанина, удивляясь смелости его
вопроса. Но поняв, что Англичанин, делая этот
вопрос,
смотрел на него не как на хозяина, но как на жокея, ответил ему...
Вронский в эти три месяца, которые он провел
с Анной за границей, сходясь
с новыми людьми, всегда задавал себе
вопрос о том, как это новое лицо
посмотрит на его отношения к Анне, и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание. Но если б его спросили и спросили тех, которые понимали «как должно», в чем состояло это понимание, и он и они были бы в большом затруднении.
И действительно, когда она спросила у Долли, что
с Машей, и Васенька, ожидая, когда кончится этот скучный для него разговор, принялся равнодушно
смотреть на Долли, этот
вопрос показался Левину ненатуральною, отвратительною хитростью.
Обе несомненно знали, что такое была жизнь и что такое была смерть, и хотя никак не могли ответить и не поняли бы даже тех
вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд
с миллионами людей,
смотрели на это.
— Ты
смотришь на меня, — сказала она, — и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем положении? Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной случилось что-то волшебное, как сон, когда сделается страшно, жутко, и вдруг проснешься и чувствуешь, что всех этих страхов нет. Я проснулась. Я пережила мучительное, страшное и теперь уже давно, особенно
с тех пор, как мы здесь, так счастлива!.. — сказала она,
с робкою улыбкой
вопроса глядя на Долли.
«Который раз мне делают нынче этот
вопрос!» сказал он себе и покраснел, что
с ним редко бывало. Англичанин внимательно
посмотрел на него. И, как будто он знал, куда едет Вронский, прибавил...
— А знаете что, — спросил он вдруг, почти дерзко
смотря на него и как бы ощущая от своей дерзости наслаждение, — ведь это существует, кажется, такое юридическое правило, такой прием юридический — для всех возможных следователей — сперва начать издалека,
с пустячков, или даже
с серьезного, но только совсем постороннего, чтобы, так сказать, ободрить, или, лучше сказать, развлечь допрашиваемого, усыпить его осторожность, и потом вдруг, неожиданнейшим образом огорошить его в самое темя каким-нибудь самым роковым и опасным
вопросом; так ли?
Раскольников, говоря это, хоть и
смотрел на Соню, но уж не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге. (Действительно, он слишком долго ни
с кем не говорил!) Соня поняла, что этот мрачный катехизис [Катехизис — краткое изложение христианского вероучения в виде
вопросов и ответов.] стал его верой и законом.
— Ничего, Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он
с видом себя не помнящего человека в бреду. — Зачем только тебя-то я пришел мучить? — прибавил он вдруг,
смотря на нее. — Право. Зачем? Я все задаю себе этот
вопрос, Соня…
Он начинал дрожать и одну минуту
с каким-то особенным любопытством и даже
с вопросом посмотрел на черную воду Малой Невы.
— Позволь, я тебе серьезный
вопрос задать хочу, — загорячился студент. — Я сейчас, конечно, пошутил, но
смотри:
с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
Его все слушали внимательно, а Дронов — жадно приоткрыв рот и не мигая —
смотрел в неясное лицо оратора
с таким напряжением, как будто ждал, что вот сейчас будет сказано нечто, навсегда решающее все
вопросы.
— Меня эти
вопросы не задевают, я
смотрю с иной стороны и вижу: природа — бессмысленная, злая свинья! Недавно я препарировал труп женщины, умершей от родов, — голубчик мой, если б ты видел, как она изорвана, искалечена! Подумай: рыба мечет икру, курица сносит яйцо безболезненно, а женщина родит в дьявольских муках. За что?
Клим знал, что на эти
вопросы он мог бы ответить только словами Томилина, знакомыми Макарову. Он молчал, думая, что, если б Макаров решился на связь
с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда не спрашивал о ней, но Клим видел, что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо,
смотрит в угол потолка, прислушиваясь.
Марина не возвращалась недели три, — в магазине торговал чернобородый Захарий, человек молчаливый,
с неподвижным, матово-бледным лицом, темные глаза его
смотрели грустно, на
вопросы он отвечал кратко и тихо; густые, тяжелые волосы простеганы нитями преждевременной седины. Самгин нашел, что этот Захарий очень похож на переодетого монаха и слишком вял, бескровен для того, чтоб служить любовником Марины.
— Трудно отвечать на этот
вопрос! всякая! Иногда я
с удовольствием слушаю сиплую шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в память, в другой раз уйду на половине оперы; там Мейербер зашевелит меня; даже песня
с барки:
смотря по настроению! Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее,
с такой же заботливостью и
с милой покорностью, торопился ловить в его взгляде, в каждом слове, и оба зорко
смотрели: он на нее, не осталось ли
вопроса в ее глазах, она на него, не осталось ли чего-нибудь недосказанного, не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани! не пренебрег ли открыть ей какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою мысль?
Во время этого мысленного монолога она
с лукавой улыбкой
смотрела на него и, кажется, не чужда была удовольствия помучить его и помучила бы, если б… он не «брякнул» неожиданным
вопросом.
Но та пресмыкалась по двору взад и вперед, как ящерица, скользя бедром, то
с юбками и утюгом, то спасаясь от побоев Савелья —
с воем или
с внезапной, широкой улыбкой во все лицо, — и как избегала брошенного мужем вслед ей кирпича или полена, так избегала и
вопросов Райского. Она воротила лицо в сторону, завидя его, потупляла свои желтые, бесстыжие глаза и
смотрела, как бы шмыгнуть мимо его подальше.
— Именно, Анна Андреевна, — подхватил я
с жаром. — Кто не мыслит о настоящей минуте России, тот не гражданин! Я
смотрю на Россию, может быть,
с странной точки: мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое рабство и уж конечно потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода, и надо свободу перенести: сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот
вопрос.
Она
с нетерпеливым
вопросом смотрела мне в глаза.
О mon cher, этот детский
вопрос в наше время просто страшен: покамест эти золотые головки,
с кудрями и
с невинностью, в первом детстве, порхают перед тобой и
смотрят на тебя,
с их светлым смехом и светлыми глазками, — то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что лучше бы они и не вырастали совсем!
Как уживетесь
с новыми людьми?» — сыпались
вопросы, и на меня
смотрели с болезненным любопытством, как на жертву, обреченную пытке.
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти
вопросы. Участие пугало меня. Я
с тоской
смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация,
с которой он произнес слова: «философия» и «общие
вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката
смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и людей его круга.
Привалов совсем не слушал его болтовни и теперь
смотрел на него
с недоумением, не понимая
вопроса; впрочем, Половодов сейчас же вывел его из затруднения и проговорил...
— Что
смотришь и молчишь? Я
с одним только
вопросом, и клянусь, не уйду от тебя без ответа: была у тебя барыня, Катерина Ивановна?
— Да, — ответил машинально Митя, рассеянно
посмотрел на свои руки и тотчас забыл про них и про
вопрос Фени. Он опять погрузился в молчание.
С тех пор как вбежал он, прошло уже минут двадцать. Давешний испуг его прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость. Он вдруг встал
с места и задумчиво улыбнулся.
А Феня хоть и дико
смотрела на окровавленные руки его, но тоже
с удивительною готовностью и поспешностью принялась отвечать ему на каждый
вопрос, даже как бы спеша выложить ему всю «правду правдинскую».
Они всегда
смотрят угрюмо, недоверчиво, не разговаривают
с посторонними и часто даже лаконично не отвечают на задаваемые
вопросы.
По дороге он часто
посматривал на небо, что-то говорил
с собой и затем обратился ко мне
с вопросом...
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй раз в жизни и в последний раз; в первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви. Я оскорбил тебя своим
вопросом, но как я счастлив, что мой дурной
вопрос дал мне такой упрек!
Посмотри, слезы на моих глазах,
с детства первые слезы в моей жизни!
Сначала, в волнении чувств, Марья Алексевна
смотрела на это решение
вопроса идеально, и
с идеальной точки зрения оно представлялось очень привлекательным.
Она позвонила, девка вошла и на
вопросы ее отвечала, что Кирила Петрович вечером ездил в Арбатово и возвратился поздно, что он дал строгое приказание не выпускать ее из ее комнаты и
смотреть за тем, чтоб никто
с нею не говорил, что, впрочем, не видно никаких особенных приготовлений к свадьбе, кроме того, что велено было попу не отлучаться из деревни ни под каким предлогом.
Печаль ее улеглась мало-помалу, она тверже
смотрела на свое положение; потом мало-помалу и другие мысли прояснили ее озабоченное и унылое лицо. Ее взор останавливался
с какой-то взволнованной пытливостью на мне, будто она ждала чего-то —
вопроса… ответа…
Будучи кадетом, я
с завистью
смотрел на студентов, потому что они занимались интеллектуальными
вопросами, а не маршировкой.
— Нет, этого не будет, —
с гордостью заявил Полуянов. — Прежде у меня был один мундир, а теперь другой… Вот в таком виде и заявлюсь в Заполье… да. Пусть все
смотрят и любуются. Еще
вопрос, кому стыдно-то будет… Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
Я думала: «Я умерла для семьи,
Всё милое, всё дорогое
Теряю… нет счета печальных потерь!..»
Мать как-то спокойно сидела,
Казалось, не веря еще и теперь,
Чтоб дочка уехать посмела,
И каждый
с вопросом смотрел на отца.
Все они стали
смотреть ежа; на
вопросы их Коля объяснил, что еж не его, а что он идет теперь вместе
с товарищем, другим гимназистом, Костей Лебедевым, который остался на улице и стыдится войти, потому что несет топор; что и ежа, и топор они купили сейчас у встречного мужика.
— Си-сироты, — начал было, покоробившись, Лебедев, но приостановился: князь рассеянно
смотрел пред собой и, уж конечно, забыл свой
вопрос. Прошло еще
с минуту; Лебедев высматривал и ожидал.
Когда я глядел на деревни и города, которые мы проезжали, в которых в каждом доме жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин, детей, которые
с минутным любопытством
смотрели на экипаж и навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как я привык видеть это в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом, мне в первый раз пришел в голову
вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого
вопроса возникли другие: как и чем они живут, как воспитывают своих детей, учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т. д.
И вчера и третьего дня, как приходила ко мне, она на иные мои
вопросы не проговаривала ни слова, а только начинала вдруг
смотреть мне в глаза своим длинным, упорным взглядом, в котором вместе
с недоумением и диким любопытством была еще какая-то странная гордость.
Как либерал, как русский Гамбетта, я люблю, чтоб
вопросы стояли особняками, каждый в своих собственных границах, и
смотрю с нетерпением, когда они слишком цепляются друг за друга.
Но он предупредил мой
вопрос. В руках его была паспортная книжка, на которую он
смотрел с каким-то недоумением, словно ему казалось странным, что последний листок, заключающий отметку о возвращении, вдруг исчез.
С этой именно точки зрения он и
смотрел на все те общественные и экономические
вопросы, которые создавались жизнью специально заводского населения.
— Почему, Саша? — лукаво спросила Софья, вставая и подходя к ней.
Вопрос этот показался матери лишним и обидным для девушки, она вздохнула и, подняв бровь,
с упреком
посмотрела на Софью.
В понятых была Марья Корсунова. Она стояла рядом
с матерью, но не
смотрела на нее, и, когда офицер обращался к ней
с каким-нибудь
вопросом, она, торопливо и низко кланяясь ему, однообразно отвечала...
Разбитной (
смотря на него
с изумлением, в сторону). Вот пристал! (Громко.) Нет, это дедушка того Желвакова… (К Налетову.) Et voici notre existence, mon cher! tous les jours nous sommes exposés aux sottes questions de ce tas de gens qui puent, mais qui puent… pouah! [Вот каково наше существование, дорогой мой! каждый день нас осаждает глупыми
вопросами эта толпа людей, от которых воняет, так воняет… фу! (франц.)]
Вообще, как я уже сказал выше, Болгария доставила ему неистощимый родник новостей. И до сих пор он занимается ею
с особенной любовью: подыскивает кандидатов на болгарский престол, разузнает, будет ли оккупация и как
смотрит на этот
вопрос австрияк, распространяет вернейшие сведения о путешествии болгарской депутации по Европе, о свиданиях Стоилова
с Баттенбергом, и проч., и проч.