Неточные совпадения
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть:
под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман
скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Мазурка раздалась. Бывало,
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале всё дрожало,
Паркет трещал
под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы;
Теперь не то: и мы, как дамы,
Скользим по лаковым доскам.
Но в городах, по деревням
Еще мазурка сохранила
Первоначальные красы:
Припрыжки, каблуки, усы
Всё те же; их не изменила
Лихая мода, наш тиран,
Недуг новейших россиян.
Он бросился ловить ее; но мышь не сбегала с постели, а мелькала зигзагами во все стороны,
скользила из-под его пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула
под подушку; он сбросил подушку, но в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему за пазуху, шоркает по телу, и уже за спиной,
под рубашкой.
Мне нужно взять себя в руки», — решил Клим Иванович Самгин, чувствуя, что время
скользит мимо его с такой быстротой, как будто все, наполняющее его, катилось
под гору.
Однако ж… походка как будто ее: так легко и быстро
скользят ноги, как будто не переступают, а движутся, такая же наклоненная немного вперед шея и голова, точно она все ищет чего-то глазами
под ногами у себя.
Только индиец, растянувшись в лодке, спит, подставляя
под лучи то один, то другой бок; закаленная кожа у него ярко лоснится, лучи
скользят по ней, не проникая внутрь, да китайцы, с полуобритой головой, машут веслом или ворочают рулем, едучи на барке по рейду, а не то так работают около европейских кораблей, постукивая молотком или таская кладь.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно
скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня
под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
Когда обливаешься вечером, в темноте, водой, прямо из океана, искры сыплются, бегут,
скользят по телу и пропадают
под ногами, на палубе.
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали
под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра гор, или опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения
скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
Действительно, на одной из елей сидела ворона головой к северо-востоку. Это было самое выгодное для нее положение, при котором ветер
скользил по перу. Наоборот, если бы она села боком или задом к ветру, то холодный воздух проникал бы
под перо и она стала бы зябнуть.
И Вера Павловна, взглянув на свои руки, опускает их на колено, так что оно обрисовывается
под легким, пеньюаром, и она думает опять: «он говорит правду», и улыбается, ее рука медленно
скользит на грудь и плотно прилегает к груди, и Вера Павловна думает: «правда».
Здесь грязь была особенно густа, и что-то все время
скользило под ногами.
Мы зашагали,
скользя и спотыкаясь, по скрытым снегом неровностям, ничего не видя ни
под ногами, ни впереди.
Собаки опять затихли, и нам было слышно, как они, спутанным клубком, перескакивая друг через друга, опять убегают от кого-то, жалко визжа от ужаса. Мы поспешно вбежали в сени и плотно закрыли дверь… Последнее ощущение, которое я уносил с собой снаружи, был кусок наружной стены, по которой
скользнул луч фонаря… Стена осталась там
под порывами вихря.
— Чрезвычайно просто-с, нашел
под стулом, на котором был повешен сюртук, так что, очевидно, бумажник
скользнул из кармана на пол.
Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства ни
под какие рассуждения, ни
под какие проступки и преступления и ни
под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут
скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить.
Тихо, без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее девушки. Всенощная кончилась,
под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с покрывалом и, поцеловав обеих девиц, быстро
скользнула за двери игуменьиной кельи.
Нас подхватили
под руки, перевели и перенесли в это легкое судно; мы расселись по лавочкам на самой его середине, оттолкнулись, и лодка,
скользнув по воде, тихо поплыла, сначала также вверх; но, проплыв сажен сто, хозяин громко сказал: «Шапки долой, призывай бога на помочь!» Все и он сам сняли шапки и перекрестились; лодка на минуту приостановилась.
Наконец мы убеждаемся, что паром отчаливает от другого берега. Наступает внезапное затишье, прерываемое лишь посвистыванием бурлаков на лошадей, тянущих бечеву. Страшно смотреть. Изморенные, сплеченные животные то карабкаются на крутизну, то спускаются вниз в рытвины,
скользят, падают на передние ноги и вновь вскакивают
под градом ударов кнута.
Рядом с I — на зеленой, головокружительно прыгающей сетке чей-то тончайший, вырезанный из бумаги профиль… нет, не чей-то, а я его знаю. Я помню: доктор — нет, нет, я очень ясно все понимаю. И вот понимаю: они вдвоем схватили меня
под руки и со смехом тащат вперед. Ноги у меня заплетаются,
скользят. Там карканье, мох, кочки, клекот, сучья, стволы, крылья, листья, свист…
Там, наверху, над головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо в глаза, по ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно
скользят, как корабль, и легкая — уплывает земля
под ногами…
Оркестр гремит; бонапартистки, переменивши туалет,
скользят между столами; около одной, очень красивой и роскошно одетой, собралось целое стадо habitues [завсегдатаев] и далеко,
под сводом платанов, несется беззаветный хохот этой привилегированной группы, которая, по всей линии променад, прижилась как у себя дома.
Зная, например, очень хорошо, что в деятельности их нет ничего плодотворного, живого, потому что она или
скользит поверх жизни, или гнет, ломает ее, они, в то же время, великолепнейшим образом драпируются в свою официальную тогу и кутают
под нее свою внутреннюю пустоту, думая, что никто этого даже и не подозревает.
Теперь публика вся толпилась на левом борту. Однажды мельком Елена увидала помощника капитана в толпе. Он быстро
скользнул от нее глазами прочь, трусливо повернулся и скрылся за рубкой. Но не только в его быстром взгляде, а даже в том, как
под белым кителем он судорожно передернул спиною, она прочла глубокое брезгливое отвращение к ней. И она тотчас же почувствовала себя на веки вечные, до самого конца жизни, связанной с ним и совершенно равной ему.
Был светлый апрельский день. По широкой лагуне, отделяющей Венецию от узкой полосы наносного морского песку, называемой Лидо,
скользила острогрудая гондола, мерно покачиваясь при каждом толчке падавшего на длинное весло гондольера.
Под низенькою ее крышей, на мягких кожаных подушках, сидели Елена и Инсаров.
Волга была неспокойная. Моряна развела волну, и большая, легкая и совкая костромская косовушка
скользила и резала мохнатые гребни валов
под умелой рукой Козлика — так не к лицу звали этого огромного страховида. По обе стороны Волги прорезали стены камышей в два человеческих роста вышины, то широкие, то узкие протоки, окружающие острова, мысы, косы…
Доктор действительно лежал на диване, закинув ноги на его спинку, и читал какую-то брошюру, держа ее вплотную у своих близоруких глаз. Быстро
скользнув взглядом по корешку, Бобров узнал «Учебный курс металлургии» Мевиуса и улыбнулся. Он хорошо знал привычку доктора читать с одинаковым увлечением, и непременно из середины, все, что только попадалось ему
под руку.
Голос Захара, раздавшийся где-то неподалеку, мгновенно возвратил приемышу часть его смелости. Он выбрался из-под плетня и стал на ноги. Шаги приближались в его сторону; секунду спустя тихо
скользнул деревянный засов, запиравший изнутри задние ворота «Расставанья», подле которого находился приемыш.
Он то покидал дорожку и перепрыгивал с камня на камень, изредка
скользя по гладкому мху; то садился на обломок скалы
под дубом или буком и думал приятные думы
под немолчное шептание ручейков, заросших папоротником,
под успокоительный шелест листьев,
под звонкую песенку одинокого черного дрозда; легкая, тоже приятная дремота подкрадывалась к нему, словно обнимала его сзади, и он засыпал…
Ноги
скользили — лед здесь никогда не чистили с тротуаров, — и мы шли
под руку ради взаимного страхования от падения.
— Да просто с нашим петербургским, когда оно замерзнет. Катайся по нем сколько хочешь, забавляй себя, но не забывай, что
под этим блестящим льдом таится смерть и бездонная пучина; не останавливайся на одном месте, не надавливай, а
скользи только по гладкой его поверхности.
Дымные глаза
скользнули по калошам, и при этом Персикову почудилось, что из-под стекол вбок, на одно мгновенье, сверкнули вовсе не сонные, а, наоборот, изумительно колючие глаза. Но они моментально угасли.
Очень было также приятно, проходя палисадником,
скользить притворно-равнодушным глазом к самому тому месту
под яблоней, где покоились часы; и, если Давыд находился тут же, вблизи, — обменяться с ним значительной ужимкой.
Сильно бились сердца их, стесненные непонятным предчувствием, они шли, удерживая дыхание,
скользя по росистой траве, продираясь между коноплей и вязких гряд, зацепляя поминутно ногами или за кирпич или за хворост; вороньи пугалы казались им людьми, и каждый раз, когда полевая крыса кидалась из-под ног их, они вздрагивали, Борис Петрович хватался за рукоятку охотничьего ножа, а Юрий за шпагу… но, к счастию, все их страхи были напрасны, и они благополучно приближились к темному овину; хозяйка вошла туда, за нею Борис Петрович и Юрий; она подвела их к одному темному углу, где находилось два сусека, один из них с хлебом, а другой до половины наваленный соломой.
Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама;
Сиял он тихо, как звезда;
Манил и звал он… но — куда?..
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы…
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор
под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
Уста родные целовали…
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
Разбросав по подушке пепельные свои волосы, подложив ладонь
под раскрасневшуюся щечку, Верочка спала; но сон ее не был покоен. Грудь подымалась неровно
под тонкой рубашкой, полураскрытые губки судорожно шевелились, а на щеке, лоснившейся от недавних слез, одна слезинка еще оставалась и тихо
скользила в углу рта.
«Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его логики, и отстреливается общими местами старой морали. Молчалин смолкает, княжны, графини — пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит,
скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его
под рукой, вскользь, сумасшедшим.
Оттолкнутая от берега лодка лениво закачалась на сонной воде, но сильный удар вёсел сразу поставил её вдоль берега, и, перевалившись с борта на борт
под вторым ударом, она легко
скользнула вперёд.
Фельдшер успел вовремя ухватиться за настилку и выкарабкаться почти сухим. Но Астреин по горло погрузился в воду. Он достал ногами дно, здесь было вовсе не глубоко, но течение с такой силой тянуло его
под мост, что он едва-едва успел уцепиться за столб. Лодка, переполнившись водою, перевернулась вверх дном, легко
скользнула в пролет и на той стороне моста сейчас же запуталась в кустах. Фельдшер стоял наверху и хохотал во все горло.
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!
Напряжённо вслушиваясь, Назаров смотрел, как вдоль берега у самой воды двигается высокая фигура Степана, а рядом с нею по воде
скользило чёрное пятно. Ему было обидно и неловко сидеть, скрючившись
под гнилыми досками; когда Рогачёв пропал во тьме, он вылез, брезгливо отряхнулся и сердито подумал о Степане...
Внизу
под обрывом родился тихий плеск — там, по тёмному лону реки, точно муха по стеклу,
скользил челнок.
Стоит Семён в тени, осматривая людей невидимыми глазами; на голове у него чёрный башлык,
под ним — мутное пятно лица, с плеч до ног колоколом висит омытая дождём клеёнка, любопытно
скользят по ней отблески огня и, сверкая, сбегает вода. Он похож на монаха в этой одежде и бормочет, точно читая молитву...
Приподняв фонарь, он осветил горницу: стражник лежал в переднем углу
под столом, так что видны были только его голые, длинно вытянутые ноги, чёрные от волос; они тяжко упирались согнутыми пальцами в мокрый, тёмный пол, будто царапая его, а большие круглые пятки разошлись странно далеко врозь. Авдотья лежала у самого порога, тоже вверх спиной, подогнув
под себя руки; свет фонаря
скользил по её жёлтому, как масло, телу, и казалось, что оно ещё дышит, живёт.
Все зааплодировали; я,
под шумок,
скользнул из ряда и забежал на самый конец залы, в противоположный угол, откуда, притаясь за колонной, с ужасом смотрел туда, где сидела коварная красавица.
Толпа густела-густела, мужик кричал, и, цепенея от ужаса, господин Прохарчин вдруг припомнил, что мужик — тот самый извозчик, которого он ровно пять лет назад надул бесчеловечнейшим образом,
скользнув от него до расплаты в сквозные ворота и подбирая
под себя на бегу свои пятки так, как будто бы бежал босиком по раскаленной плите.
Его пятнают,
скользят из-под рук, тычут и щиплют спереди и сзади, с боков, сверху, снизу, — а он, стараясь поймать хоть кого-нибудь, тщетно машет руками и бьет по воздуху, с каждым шагом боясь оступиться и упасть — к общему удовольствию играющих.
Из-под высокой бараньей папахи
скользнули две черные и блестящие девичьи косы!
Он переодевался в своей каюте в штатское платье, чтоб ехать на берег, и положил на маленький столик, бывший
под иллюминатором, свои часы, как вдруг увидал в каюте тонкое удилище и на нем лесу с привязанными крючками. Крючки
скользнули по столу и захватили часы с цепочкой, но Ашанин вовремя схватил тонкую и гибкую бамбуковую жердь и таким образом спас свое достояние. Заглянув в иллюминатор, он увидал маленькую лодчонку, быстро удалявшуюся от борта и скоро скрывшуюся среди тесно стоявших джонок.