Неточные совпадения
«
Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и
начала говорить, сама не зная, что
скажет.
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога
для начала разговора с ним. Он хотел
сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову.
— Отчего ж неизвестности? —
сказал Ноздрев. — Никакой неизвестности! будь только на твоей стороне счастие, ты можешь выиграть чертову пропасть. Вон она! экое счастье! — говорил он,
начиная метать
для возбуждения задору. — Экое счастье! экое счастье! вон: так и колотит! вот та проклятая девятка, на которой я всё просадил! Чувствовал, что продаст, да уже, зажмурив глаза, думаю себе: «Черт тебя побери, продавай, проклятая!»
— А ведь ты права, Соня, — тихо проговорил он наконец. Он вдруг переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже голос вдруг ослабел. — Сам же я тебе
сказал вчера, что не прощения приду просить, а почти тем вот и
начал, что прощения прошу… Это я про Лужина и промысл
для себя говорил… Я это прощения просил, Соня…
— А знаете что, — спросил он вдруг, почти дерзко смотря на него и как бы ощущая от своей дерзости наслаждение, — ведь это существует, кажется, такое юридическое правило, такой прием юридический —
для всех возможных следователей — сперва
начать издалека, с пустячков, или даже с серьезного, но только совсем постороннего, чтобы, так
сказать, ободрить, или, лучше
сказать, развлечь допрашиваемого, усыпить его осторожность, и потом вдруг, неожиданнейшим образом огорошить его в самое темя каким-нибудь самым роковым и опасным вопросом; так ли?
— Гм! Новое слово, — заметил вполголоса Базаров. — Но тебе не
для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик
сказал бы: я чувствую, что наши дороги
начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись.
К удивлению Самгина все это кончилось
для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и
начал писать, судейский, остановясь у окна, повернулся спиною ко всему, что происходило в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко
сказал...
Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было «в увлечении», так
сказать даже
для красоты, — вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то, что ему не дают больше водки, вдруг
начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки
для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
— Я
для чего пришла? — исступленно и торопливо
начала она опять, — ноги твои обнять, руки сжать, вот так до боли, помнишь, как в Москве тебе сжимала, опять
сказать тебе, что ты Бог мой, радость моя,
сказать тебе, что безумно люблю тебя, — как бы простонала она в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его. Слезы хлынули из ее глаз.
— Если я подумал тогда об чем, —
начал он опять, — то это про мерзость какую-нибудь единственно с твоей стороны. Дмитрий мог убить, но что он украдет — я тогда не верил… А с твоей стороны всякой мерзости ждал. Сам же ты мне
сказал, что притворяться в падучей умеешь,
для чего ты это
сказал?
Подробнее на этот раз ничего не
скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная
для него беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их, надо было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу
начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во что бы то ни стало и прежде всего.
Вечером солон убил белку. Он снял с нее шкурку, затем насадил ее на вертел и стал жарить,
для чего палочку воткнул в землю около огня. Потом он взял беличий желудок и положил его на угли. Когда он зарумянился, солон с аппетитом стал есть его содержимое. Стрелки
начали плеваться, но это мало смущало солона. Он
сказал, что белка — животное чистое, что она ест только орехи да грибки, и предлагал отведать этого лакомого блюда. Все отказались…
Вера Павловна попробовала
сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к слову «пустяки» и
начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность
для Лопуховых, но что он большего и не заслуживает, и т. д., и все это говорилось темнейшими, тончайшими намеками в самых любезных выражениях уважения, преданности.
Хозяйка
начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама
сказала это больше
для блезиру, чем
для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
Снимая в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного роста, как носили во время первого консулата, — он, еще не входя в аудиторию,
начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию,
сказав все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики
для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда не отступал; случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
Журналов не получалось вовсе, но с 1834 года матушка
начала выписывать «Библиотеку
для чтения», надо
сказать правду, что от просьб прислать почитать книжку отбоя не было.
— Увольте, господа! — взывал он, — устал, мочи моей нет! Шутка
сказать, осьмое трехлетие в предводителях служу! Не гожусь я
для нынешних кляузных дел. Все жил благородно, и вдруг теперь клуязничать
начну!
— Очень плохо, —
сказал Авдиев. — Ласточка, ласточка, а затем… господин в поношенном испанском плаще, с слегка оплывшими глазами и крашеными усами. Знаете что, — никогда не пейте, и главное — не
начинайте. Ни из удальства, ни
для того, чтобы быть ласточкой. Запомните вы этот мой совет, когда станете студентом?
Ныне достигли времени, в которое, как то говорят, рассудок становится определителем делания и неделания; а лучше
сказать, когда чувства, доселе одержимые плавностию младенчества,
начинают ощущать дрожание или когда жизненные соки, исполнив сосуд юности, превышать
начинают его воскраия, ища стезю свойственным
для них стремлениям.
Согласитесь сами, князь, что в ваши отношения к Настасье Филипповне с самого
начала легло нечто условно-демократическое (я выражаюсь
для краткости), так
сказать, обаяние «женского вопроса» (чтобы выразиться еще короче).
По неловкому молчанию сидевших гостей Нюрочка поняла, что она помешала какому-то разговору и что стесняет всех своим присутствием. Посидев
для приличия минут десять, она
начала прощаться. Сцена расставанья прошла довольно холодно, а Парасковья Ивановна догнала Нюрочку уже в сенях, крепко обняла и торопливо перекрестила несколько раз. Когда Нюрочка выходила из горницы, Таисья
сказала ей...
В
начале декабря непременно буду — в письме невозможно всего
сказать: откровенно признаюсь тебе, что твое удаление из Петербурга
для меня больше, чем когда-нибудь горестно… Я должен буду соображаться с твоими действиями и увидеть, что необходимость заставит предпринять…
— От Прыхиной? —
сказал Вихров и
начал читать. Письмо было не без значения
для него.
— На свете так мало людей, —
начала она, прищуривая глаза, — которые бы что-нибудь
для кого сделали, что право, если самой кому хоть чем-нибудь приведется услужить, так так этому радуешься, что и
сказать того нельзя…
— Дело чистое, Степан, видишь? Дело отличное! Я тебе говорил — это народ собственноручно
начинает. А барыня — она правды не
скажет, ей это вредно. Я ее уважаю, что же говорить! Человек хороший и добра нам хочет, ну — немножко — и чтобы без убытка
для себя! Народ же — он желает прямо идти и ни убытка, ни вреда не боится — видал? Ему вся жизнь вредна, везде — убыток, ему некуда повернуться, кругом — ничего, кроме — стой! — кричат со всех сторон.
Время, предшествующее
началу следствия, самое тягостное
для следователя. Если план следствия хорошо составлен, вопросы обдуманы, то нетерпение следователя растет, можно
сказать, с каждою минутой. Все мыслящие силы его до такой степени поглощены предметом следствия, что самая малейшая помеха выводит его из себя и заставляет горячиться и делать тысячу промахов в то самое время, когда всего нужнее хладнокровие и расчет.
— Что ж, —
сказал я, — быть может, это и к лучшему
для вас, сударыня, потому что, судя по
началу, едва ли вы могли ожидать чего-нибудь хорошего от Федора Гаврилыча.
— Мне приходский батюшка обещал беспременно достать
для вас урок, —
сказала она, — тогда и заплатите. И в университет
начнете ходить. Упросим как-нибудь принять взнос.
Поэтому когда рабочие
начинают предъявлять требования, то он, конечно,
для формы покобенится, но именно только
для формы, в конце же концов благодушно
скажет: нате! рвите мои внутренности… ненасытные!
Пришли священники и еще раз поздравили знаменитого именинника с тезоименитством, а семинарист-философ, выступив вперед,
сказал приветственную речь,
начав ее воззванием: «Достопочтенный болярин!..» Князь выслушал его очень серьезно и дал ему трехрублевую бумажку. Священнику, дьякону и становому приказано было подать чай, а прочий причет отправился во флигель, к управляющему,
для принятия должного угощения.
— Извольте, —
сказала она и, желая загладить насмешливый тон Калиновича, взяла книгу, сначала просмотрела всю предназначенную
для чтения сцену, а потом
начала читать вовсе не шутя.
— Очень бы желал, —
начал он, подняв голову, — сделать
для князя приятное… Теперь у меня времени нет, но, пожалуйста, когда вы будете писать к нему, то
скажите, что я по-прежнему его люблю и уважаю и недоволен только тем, что он нынче редко стал ездить в Петербург.
— Давно уж, друг мой, —
начала она с грустной улыбкой, — прошло
для меня время хранить и беречь свое имя, и чтоб тебе доказать это,
скажу прямо, что меня удержало от близкой интриги с ним не pruderie [стыдливость (франц.).] моя, а он сам того не хотел. Довольны ли вы этим признанием?
— Помилуйте! Хорошее?.. Сорок процентов… Помилуйте! — продолжал восклицать князь и потом, после нескольких минут размышления, снова
начал, как бы рассуждая сам с собой: — Значит, теперь единственный вопрос в капитале, и, собственно говоря, у меня есть денежный источник; но что ж вы прикажете делать — родственный! За проценты не дадут, —
скажут: возьми так! А это «так»
для меня нож острый. Я по натуре купец: сам не дам без процентов, и мне не надо. Гонор этот, понимаете, торговый.
— Послушайте, однако, —
начала она, — я сама хочу быть с вами откровенна и
сказать вам, что я тоже любила когда-то и думала вполне принадлежать одному человеку. Может быть, это была с моей стороны ужасная ошибка, которой, впрочем, теперь опасаться нечего! Человек этот, по крайней мере
для меня, умер; но я его очень любила.
— Бог с ними! Бог с ними! —
сказал с беспокойством Александр. — И вы, дядюшка,
начали дико говорить! Этого прежде не водилось за вами. Не
для меня ли? Напрасный труд! Я стремился выше — вы помните? Что ж вышло?
— По двум причинам, —
сказал Александр, помолчав. Он положил свою руку на ее руку,
для большего ли убеждения или потому, что у ней была беленькая и мягкая ручка, — и
начал говорить тихо, мерно, поводя глазами то по локонам Лизы, то по шее, то по талии. По мере этих переходов возвышался постепенно и голос его.
— Это из рук вон, Петр Иваныч! —
начала жена чуть не со слезами. — Ты хоть что-нибудь
скажи. Я видала, что ты в знак одобрения качал головой, стало быть, тебе понравилось. Только по упрямству не хочешь сознаться. Как сознаться, что нам нравится повесть! мы слишком умны
для этого. Признайся, что хорошо.
Но я нашел нужным раз в разговоре объяснить ему, что моя матушка, умирая, просила отца не отдавать нас в казенное заведение и что я
начинаю убеждаться в том, что все казенные воспитанники, может, и очень учены, но они
для меня… совсем не то, ce ne sont pas des gens comme il faut, [это люди неблаговоспитанные (фр.).]
сказал я, заминаясь и чувствуя, что я почему-то покраснел.
Ну, а потом? — спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты — гордость, грех, про который нынче же вечером надо будет
сказать духовнику, и возвратился к
началу рассуждений: —
Для приготовления к лекциям я буду ходить пешком на Воробьевы горы; выберу себе там местечко под деревом и буду читать лекции; иногда возьму с собой что-нибудь закусить: сыру или пирожок от Педотти, или что-нибудь.
— Он был у меня!.. — доложил правитель дел, хотя собственно он должен был бы
сказать, что городничий представлялся к нему, как стали это делать, чрез две же недели после
начала ревизии, почти все вызываемые
для служебных объяснений чиновники, являясь к правителю дел даже ранее, чем к сенатору, причем, как говорили злые языки, выпадала немалая доля благостыни в руки Звездкина.
Во-первых,
для начала заставил Мошку съесть углицкую колбасу и, во-вторых,
сказал: а теперь кричи"ура!".
— Дядюшка,
скажите мне сейчас же, —
начал я настойчиво, —
для чего вы меня звали? чего от меня надеетесь и, главное, в чем передо мной виноваты?
Я смотрел на дядю во все глаза. Фамилия Ежевикин совершенно вылетела у меня из головы. Я геройствовал, всю дорогу мечтал о своей предполагаемой суженой, строил
для нее великодушные планы и совершенно позабыл ее фамилию или, лучше
сказать, не обратил на это никакого внимания с самого
начала.
— Хорошо. Это легко… Что же, ты парню белому достанешься, Марьянка, а? а не Лукашке? —
сказал Белецкий,
для приличия обращаясь сначала к Марьянке; и, не дождавшись ответа, он подошел к Устеньке и
начал просить ее привести с собою Марьянку. Не успел он договорить, как запевало заиграла другую песню, и девки потянули друг дружку.
— «
Для начала недурно», как
сказал турок, посаженный на кол… Да, не вредно, господин Запорожец, а удары судьбы были провиденциальным назначением каждого доброго запорожца… На всякий случай поздравляю «с полем», как говорят охотники, когда убита первая дичь.
Приступаю к описанию пород рыб мне известных, которые берут на удочку.
Начну с мелкой рыбы, никогда не достигающей значительной величины, потом
скажу о породах крупных, но не хищных, очень редко питающихся рыбою, и, наконец, о породах собственно хищных,
для которых мелкая рыбешка составляет существенную и почти единственную пищу.
Должно признаться, что рыба берет на них охотно; но зато они довольно скоро перегнивают и нестерпимо путаются, что отнимает много времени и ужасно надоедает; обоим этим порокам можно несколько помочь, проварив лесы в растопленном воске, [Здесь опять должно
сказать, что это не прочно: воск скоро сойдет, и леса
начнет путаться по-прежнему; впрочем, воск можно подновлять.] но от того они отчасти потеряют свою, так
сказать, зыблемость, составляющую приманку
для рыбы.
— Вот сморчки, щи из крапивы, огурцы — об этом ты можешь писать, потому что это правда; что же касается до вливания жизни в сердца, то этого не существует в действительности, а стало быть, и"сочинять"незачем. Налжешь, введешь простодушных в заблуждение — что хорошего! А кроме того, и сам нечувствительно в распутство впадешь. Сегодня ты только
для красного словца"сочинишь", а завтра, пожалуй,
скажешь: а что в самом деле! — а послезавтра и впрямь в тебе сердце
начнет играть!
Меня даже передернуло при этих словах. Ах, тетенька! двадцать лет сряду только их и слышишь! Только что
начнешь забываться под журчание мудрецов, только что
скажешь себе: чем же не жизнь! — и вдруг опять эти слова. И добро бы серьезное содержание в них вкладывалось: вот, мол, потому-то и потому-то; с одной стороны, с точки зрения экономической, с другой — с точки зрения юридической; а вот, мол, и средства
для исцеления от недуга… Так нет же!"не бывало хуже" — только и всего!