Неточные совпадения
Карл Иваныч одевался в другой
комнате, и через классную пронесли к нему
синий фрак и еще какие-то белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
— Через несколько минут ваша
комната будет готова принять вас, — воскликнул он с торжественностию, — Аркадий… Николаич? так, кажется, вы изволите величаться? А вот вам и прислуга, — прибавил он, указывая на вошедшего с ним коротко остриженного мальчика в
синем, на локтях прорванном, кафтане и в чужих сапогах. — Зовут его Федькой. Опять-таки повторяю, хоть сын и запрещает, не взыщите. Впрочем, трубку набивать он умеет. Ведь вы курите?
Люди исчезали из приемной, переходя в другую
комнату, исчезли, оставив за собой
синюю пелену дыма. Самгин отказался от чая, спросил...
Клим Иванович Самгин был одет тепло, удобно и настроен мужественно, как и следовало человеку, призванному участвовать в историческом деле. Осыпанный снегом необыкновенный извозчик в
синей шинели с капюшоном, в кожаной финской шапке, краснолицый, усатый, очень похожий на портрет какого-то исторического генерала, равнодушно, с акцентом латыша заявил Самгину, что в гостиницах нет свободных
комнат.
Поперек длинной, узкой
комнаты ресторана, у стен ее, стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя в огромном, уродливо вытянутом вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял
комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
Самгин оглядывался.
Комната была обставлена, как в дорогом отеле, треть ее отделялась темно-синей драпировкой, за нею — широкая кровать, оттуда доносился очень сильный запах духов. Два открытых окна выходили в небольшой старый сад, ограниченный стеною, сплошь покрытой плющом, вершины деревьев поднимались на высоту окон, сладковато пахучая сырость втекала в
комнату, в ней было сумрачно и душно. И в духоте этой извивался тонкий, бабий голосок, вычерчивая словесные узоры...
Одетый в подобие кадетской курточки, сшитой из мешочного полотна, Иноков молча здоровался и садился почему-то всегда неуютно, выдвигая стул на средину
комнаты. Сидел, слушая музыку, и строгим взглядом осматривал вещи, как бы считая их. Когда он поднимал руку, чтоб поправить плохо причесанные волосы, Клим читал на боку его курточки полусмытое
синее клеймо: «Первый сорт. Паровая мельница Я. Башкирова».
Где-то внизу все еще топали, кричали, в
комнате было душно, за окном, на
синем, горели и таяли красные облака.
Комната вдруг налилась
синим светом, коротко и сухо грохнул гром, — Безбедов сел на стул, махнув рукою...
Покручивая бородку, он осматривал стены
комнаты, выкрашенные в неопределенный, тусклый тон; против него на стене висел этюд маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно
синее небо и зеленоватая волна, пенясь, опрокидывается на оранжевый песок.
В прочих
комнатах везде было светло, чисто и свежо. Старые, полинялые занавески исчезли, а окна и двери гостиной и кабинета осенялись
синими и зелеными драпри и кисейными занавесками с красными фестонами — всё работа рук Агафьи Матвеевны.
— Кто там? — послышался голос из другой
комнаты, и в то же время зашаркали туфли и показался человек, лет пятидесяти, в пестром халате, с
синим платком в руках.
В один из туманных, осенних дней, когда Вера, после завтрака, сидела в своей
комнате, за работой, прилежно собирая иглой складки кисейной шемизетки, Яков подал ей еще письмо на
синей бумаге, принесенное «парнишкой», и сказал, что приказано ждать ответа.
В
комнате сумрачно, мертво, все — подобие смерти, а взглянешь в окно — и отдохнешь: там кайма
синего неба, зелень мелькает, люди шевелятся.
В
комнате, в недопитой Марком чашке с ромом, ползал чуть мерцающий
синий огонек и, изредка вспыхивая, озарял на секунду
комнату и опять горел тускло, готовый ежеминутно потухнуть.
Марина принесла бутылку рому, лимон, сахар, и жжёнка запылала. Свечи потушили, и
синее пламя зловещим блеском озарило
комнату. Марк изредка мешал ложкой ром; растопленный на двух вилках сахар, шипя, капал в чашку. Марк время от времени пробовал, готова ли жжёнка, и опять мешал ложкой.
Заметнее всех женщин-арестанток и поразительным криком и видом была лохматая худая цыганка-арестантка с сбившейся с курчавых волос косынкой, стоявшая почти посередине
комнаты, на той стороне решетки у столба, и что-то с быстрыми жестами кричавшая низко и туго подпоясанному цыгану в
синем сюртуке.
Темно-синие обои с букетами цветов и золотыми разводами делали в
комнате приятный для глаза полумрак.
На
синем атласном диване с тяжелыми шелковыми кистями сидела Зося, рядом с ней, на таком же атласном стуле, со стеганой квадратами спинкой, помещалась Надежда Васильевна, доктор ходил по
комнате с сигарой в зубах, заложив свои большие руки за спину.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В
комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с
синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Свечи потушены, лица у всех
посинели, и черты колеблются с движением огня. А между тем в небольшой
комнате температура от горящего рома становится тропическая. Всем хочется пить, жженка не готова. Но Joseph, француз, присланный от «Яра», готов; он приготовляет какой-то антитезис жженки, напиток со льдом из разных вин, a la base de cognac; [на коньяке (фр.).] неподдельный сын «великого народа», он, наливая французское вино, объясняет нам, что оно потому так хорошо, что два раза проехало экватор.
Но по праздникам надевал
синюю суконную пару и выростковые сапоги и гоголем выступал в этой одежде по
комнатам, заглядывая мимоходом в зеркала и чаще, чем в будни, посещая девичью.
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в
синем шелковом халате появляется из общей спальни и через целую анфиладу
комнат проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в углах губ запеклась слюна. Он останавливается по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди
комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул
синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Они уходят в соседнюю
комнату, где стоит большой стол, уставленный закусками и выпивкой. Приходят, прикладываются, и опять — к дамам или в соседнюю
комнату, — там на двух столах степенная игра в преферанс и на одном в «стуколку». Преферансисты — пожилые купцы, два солидных чиновника — один с «Анной в петлице» — и сам хозяин дома, в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей из глухого
синего бархатного жилета.
Студент, молча, с обычным серьезным видом и сжатыми губами, глядевший в
синие очки, не сказал ни слова, но… встал и вышел из
комнаты.
Однажды мать ушла ненадолго в соседнюю
комнату и явилась оттуда одетая в
синий, шитый золотом сарафан, в жемчужную кику; низко поклонясь деду, она спросила...
Дверь очень медленно открылась, в
комнату вползла бабушка, притворила дверь плечом, прислонилась к ней спиною и, протянув руки к
синему огоньку неугасимой лампады, тихо, по-детски жалобно, сказала...
Села у окна и, посасывая губу, стала часто сплевывать в платок. Раздеваясь, я смотрел на нее: в
синем квадрате окна над черной ее головою сверкали звезды. На улице было тихо, в
комнате — темно.
Во второй
комнате стояла желтая деревянная кроватка, покрытая кашемировым одеялом, с одною подушкою в довольно грязной наволочке, черный столик с большою круглою чернильницею
синего стекла, полки с книгами, три стула и старая, довольно хорошая оттоманка, на которой обыкновенно, заезжая к Помаде, спал лекарь Розанов.
Слабый
синий полусвет лился из прозоров между шторами и окном. Лихонин остановился посреди
комнаты и с обостренной жадностью услышал тихое, сонное дыхание Любки. Губы у него сделались такими жаркими и сухими, что ему приходилось не переставая их облизывать. Колени задрожали.
Изредка появлялся в заведении цирковый атлет, производивший в невысоких помещениях странно-громоздкое впечатление, вроде лошади, введенной в
комнату, китаец в
синей кофте, белых чулках и с косой, негр из кафешантана в смокинге и клетчатых панталонах, с цветком в петлице и в крахмальном белье, которое, к удивлению девиц, не только не пачкалось от черной кожи, но казалось еще более ослепительно-блестящим.
Флигель, в котором мы остановились, был точно так же прибран к приезду управляющего, как и прошлого года. Точно так же рыцарь грозно смотрел из-под забрала своего шлема с картины, висевшей в той
комнате, где мы спали. На другой картине так же лежали
синие виноградные кисти в корзине, разрезанный красный арбуз с черными семечками на блюде и наливные яблоки на тарелке. Но я заметил перемену в себе: картины, которые мне так понравились в первый наш приезд, показались мне не так хороши.
Мы вышли. Но я оставил его на лестнице, вошел в
комнату, куда уже проскользнула Нелли, и еще раз простился с нею. Она была ужасно взволнована. Лицо ее
посинело. Я боялся за нее; мне тяжко было ее оставить.
Расписанный потолок и бархатные
синие обои придавали
комнате отпечаток роскоши, хотя и с казенной ноткой, сквозившей во всей обстановке.
Полумрак
комнат,
синее, шафранно-желтое, темно-зеленый сафьян, золотая улыбка Будды, мерцание зеркал. И — мой старый сон, такой теперь понятный: все напитано золотисто-розовым соком, и сейчас перельется через край, брызнет —
Он дунул сверху в стекло. Пугливый
синий огонек умер, и сразу в
комнате стало темно и тихо, и тотчас же торопливо и громко застучал на столе не замечаемый до сих пор будильник. Ромашов сел рядом с Александрой Петровной, сгорбившись и не глядя в ее сторону. Странное чувство боязни, волнения и какого-то замирания в сердце овладело им и мешало ему говорить...
С балкона в
комнату пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника, черемухи и кустов сирени. Между деревьями пестрели цветы, бежали в разные стороны дорожки, далее тихо плескалось в берега озеро, облитое к одной стороне золотыми лучами утреннего солнца и гладкое, как зеркало; с другой — темно-синее, как небо, которое отражалось в нем, и едва подернутое зыбью. А там нивы с волнующимися, разноцветными хлебами шли амфитеатром и примыкали к темному лесу.
— Синьора, я не ходил, я послал Луизу, — раздался хриплый голос за дверью, — и в
комнату, ковыляя на кривых ножках, вошел маленький старичок в лиловом фраке с черными пуговицами, высоком белом галстухе, нанковых коротких панталонах и
синих шерстяных чулках.
Вот что думал Санин, ложась спать; но что он подумал на следующий день, когда Марья Николаевна нетерпеливо постучала коралловой ручкой хлыстика в его дверь, когда он увидел ее на пороге своей
комнаты — с шлейфом темно-синей амазонки на руке, с маленькой мужской шляпой на крупно заплетенных кудрях, с откинутым на плечо вуалем, с вызывающей улыбкой на губах, в глазах, на всем лице, — что он подумал тогда — об этом молчит история.
Я еще в
комнатах услыхал, что самовар гудит неестественно гневно, а войдя в кухню, с ужасом увидал, что он весь
посинел и трясется, точно хочет подпрыгнуть с пола.
Это была
комната большая, высокая, почти без мебели и с двумя дверями, из которых за одною виднелась другая, крошечная
синяя каморочка, с высокою постелью, закрытою лоскутковым ситцевым одеялом.
Марта побежала из
комнаты. Вершина даже не посмотрела за нею: она привыкла принимать спокойно Мартины угождения, как нечто должное. Она сидела покойно и глубоко на диване, пускала
синие дымные клубы и сравнивала мужчин, которые разговаривали: Передонов — сердито и вяло, Мурин — весело и оживленно.
Вскоре отец захворал, недели две он валялся по полу своей
комнаты на широкой серой кошме, весь в
синих пятнах, и целые дни, сидя около него, мальчик слушал хриплый голос, часто прерываемый влажным, глухим кашлем.
Проснувшись перед вечером на диване в чужой квартире, я быстро вскочил и с жесточайшею головною болью бросился скорей бежать к себе на квартиру; но представьте же себе мое удивление! только что я прихожу домой на свою прежнюю квартиру, как вижу, что
комнату мою тщательно прибирают и моют и что в ней не осталось уже ни одной моей вещи, положительно, что называется, ни
синя пороха.
Помню еще библиотеку с бильярдом и портретом поэта Тютчева в ней, помню кабинет Тургенева с вольтеровским креслом и маленькую
комнату с изящной, красного дерева, крытой
синим шелком, мебелью, в которой год назад, когда Иван Сергеевич в последний раз был в своем имении, гостила Мария Гавриловна Савина, и в память этого Иван Сергеевич эту
комнату назвал Савинской.
В
комнате стоят кровати, привинченные к полу. На них сидят и лежат люди в
синих больничных халатах и по-старинному в колпаках. Это — сумасшедшие.
Переночевал я на ящике из-под вина в одной из подвальных
комнат театра, а утром, в восемь часов, пришел ко мне чистенький и свежий Вася Григорьев. Одет я был прилично, в высоких козловых сапогах с модными тогда медными подковами и лаковыми отворотами, новый пиджак, летнее пальто, только рубаха —
синяя косоворотка.
Обыкновенно он сидел среди
комнаты за столом, положив на него руки, разбрасывал по столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши, перья, бумагу; на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды выглядывала жёлтая большая медаль; он медленно ворочал короткой шеей, и бездонные,
синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам людей, смирно и молча сидевших у стен.
Два окна второй
комнаты выходили на улицу, из них было видно равнину бугроватых крыш и розовое небо. В углу перед иконами дрожал огонёк в
синей стеклянной лампаде, в другом стояла кровать, покрытая красным одеялом. На стенах висели яркие портреты царя и генералов. В
комнате было тесно, но чисто и пахло, как в церкви.