Неточные совпадения
И постепенно
в усыпленье
И чувств и
дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она… и всё она!..
Его не скоро нашли: он забрался
в самую глушь сада и, опершись подбородком на скрещенные руки,
сидел, погруженный
в думы.
Через несколько дней Самгин одиноко
сидел в столовой за вечерним чаем, думая о том, как много
в его жизни лишнего, изжитого. Вспомнилась комната, набитая изломанными вещами, — комната, которую он неожиданно открыл дома, будучи ребенком.
В эти невеселые
думы тихо, точно призрак, вошел Суслов.
— Здесь все кончилось, спорят только о том, кому
в Думе сидеть. Здесь очень хорошие люди, принимают меня — вот увидишь как! Бисирую раза по три. Соскучились о песнях…
Он сел
в кресло, где
сидела мать, взял желтенькую французскую книжку, роман Мопассана «Сильна, как смерть», хлопнул ею по колену и погрузился
в поток беспорядочных
дум.
Слушая дело во время заседания, он составил уже свое мнение, и теперь
сидел, не слушая Вольфа, погруженный
в свои
думы.
Я очнулся от своих
дум. Костер угасал. Дерсу
сидел, опустив голову на грудь, и думал. Я подбросил дров
в огонь и стал устраиваться на ночь.
«Может, ты
сидишь теперь, — пишет она, —
в кабинете, не пишешь, не читаешь, а задумчиво куришь сигару, и взор углублен
в неопределенную даль, и нет ответа на приветствие взошедшего. Где же твои
думы? Куда стремится взор? Не давай ответа — пусть придут ко мне».
«…Ее отец
сидел за столом
в углублении кабинета и приводил
в порядок бумаги… Пронзительный ветер завывал вокруг дома… Но ничего не слыхал мистер Домби. Он
сидел, погруженный
в свою
думу, и
дума эта была тяжелее, чем легкая поступь робкой девушки. Однако лицо его обратилось на нее, суровое, мрачное лицо, которому догорающая лампа сообщила какой-то дикий отпечаток. Угрюмый взгляд его принял вопросительное выражение.
Дело вышло как-то само собой. Повадился к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху,
в парадной половине, а потом пробрался и
в жилые комнаты. Да ведь как пробрался: приезжает Луковников из
думы обедать, а у него
в кабинете
сидит Ечкин и с Устенькой разговаривает.
Стабровский занимал громадную квартиру, которую отделал с настоящею тяжелою роскошью. Это чувствовалось еще
в передней, где гостей встречал настоящий швейцар, точно
в думе или
в клубе. Стабровский выбежал сам навстречу, расцеловал Устеньку и потащил ее представлять своей жене, которая
сидела обыкновенно
в своей спальне, укутанная пледом. Когда-то она была очень красива, а теперь больное лицо казалось старше своих лет. Она тоже приласкала гостью, понравившуюся ей своею детскою свежестью.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел
в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё
сидели молча и далеко носились своими
думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Здесь свечечка оказывалась еще бессильнее при темных обоях комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из одной щелки этого чехла на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины
думы и затеяла пошутить с ним: «Вот, мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично,
в этом пыльном шалашике».
И как теперь вижу: говорит она мне, а
в глазах ее видна и другая забота, та же самая забота, от которой затуманился и ее старик и с которой он
сидел теперь над простывающей чашкой и думал свою
думу.
На Александра довольно сильно подействовал нагоняй дяди. Он тут же,
сидя с теткой, погрузился
в мучительные
думы. Казалось, спокойствие, которое она с таким трудом, так искусно водворила
в его сердце, вдруг оставило его. Напрасно ждала она какой-нибудь злой выходки, сама называлась на колкость и преусердно подводила под эпиграмму Петра Иваныча: Александр был глух и нем. На него как будто вылили ушат холодной воды.
Влача
в душе печали бремя,
Владимир-солнышко
в то время
В высоком тереме своем
Сидел, томясь привычной
думой.
Долина тихая дремала,
В ночной одетая туман,
Луна во мгле перебегала
Из тучи
в тучу и курган
Мгновенным блеском озаряла.
Под ним
в безмолвии Руслан
Сидел с обычною тоскою
Пред усыпленною княжною.
Глубоку
думу думал он,
Мечты летели за мечтами,
И неприметно веял сон
Над ним холодными крылами.
На деву смутными очами
В дремоте томной он взглянул
И, утомленною главою
Склонясь к ногам ее, заснул.
Однажды, ослепленный
думами, я провалился
в глубокую яму, распоров себе сучком бок и разорвав кожу на затылке.
Сидел на дне,
в холодной грязи, липкой, как смола, и с великим стыдом чувствовал, что сам я не вылезу, а пугать криком бабушку было неловко. Однако я позвал ее.
Он чувствовал себя усталым, как будто беседа с постоялкой длилась целые часы,
сидел у стола, вскинув руки и крепко сжимая ладонями затылок, а
в памяти назойливо и зловеще, точно осенний ветер, свистели слова — Сибирь, ссылка. Но где-то под ними тихо росла ласковая
дума...
Долго
сидела Софья Николавна одна
в гостиной, простившись очень дружески с Маврой Павловной, и думала крепкую
думу.
На другой день утром Круциферский
сидел у себя
в комнате, погруженный
в глубокую
думу.
— Хороши же там
сидят головы! — воскликнул Замятня. — «Горе тебе, граде,
в нем же царь твой юн!» — вещает премудрый Соломон; да и чего ждать от бояр, которые заседали
в думе при злодее Годунове?
Вот хошь бы теперь: по временам давно бы пора пахарю радоваться на озими, нам — невод забрасывать; а на поле все еще снег пластом лежит, река льдом покрыта, — возразил Глеб, обращаясь к шерстобиту, который
сидел с зажмуренными глазами и, казалось, погружен был
в глубокую
думу.
Ты с малых лет
сидел со мною
в Думе,
Ты знаешь ход державного правленья...
Царь наградил его заслуги честью
И золотом. Басманов
в царской
ДумеТеперь
сидит.
Неужели он всегда будет жить вот так: с утра до вечера торчать
в магазине, потом наедине со своими
думами сидеть за самоваром и спать потом, а проснувшись, вновь идти
в магазин?
В трактире Илья сел под окном. Из этого окна — он знал — было видно часовню, рядом с которой помещалась лавка Полуэктова. Но теперь всё за окном скрывала белая муть. Он пристально смотрел, как хлопья тихо пролетают мимо окна и ложатся на землю, покрывая пышной ватой следы людей. Сердце его билось торопливо, сильно, но легко. Он
сидел и, без
дум, ждал, что будет дальше.
Одна за другой
в голове девушки рождались унылые
думы, смущали и мучили ее. Охваченная нервным настроением, близкая к отчаянию и едва сдерживая слезы, она все-таки, хотя и полусознательно, но точно исполнила все указания отца: убрала стол старинным серебром, надела шелковое платье цвета стали и,
сидя перед зеркалом, стала вдевать
в уши огромные изумруды — фамильную драгоценность князей Грузинских, оставшуюся у Маякина
в закладе вместе со множеством других редких вещей.
На всем решительно — и на вещах, и на людях (кроме Лагранжа) — печать необыкновенного события, тревоги и волнения. Лагранж, не занятый
в спектакле,
сидит в уборной, погруженный
в думу. Он
в темном плаще. Он молод, красив и важен. Фонарь на его лицо бросает таинственный свет.
Действительность напомнит о себе и покажет, что решительно не стоит убиваться из-за того, ежели
в древности бояре
в думе «
сидели, брады свои убавя», а ныне чиновники
в разных местах
сидят, вовсе бород не имея…
Долго они
сидели у ног мертвого сотоварища и изредка поглядывали на него, оба погруженные
в думы. Потом Тяпа спросил...
Видит: весь сияя
в злате,
Царь Салтан
сидит в палате
На престоле и
в венце
С грустной
думой на лице...
Солнце опускалось
в море. На небе тихо гасла багряная заря. Из безмолвной дали несся теплый ветер
в мокрое от слез лицо мужика. Погруженный
в думы раскаяния, он
сидел до поры, пока не уснул.
Шаблова. Разгуляйтесь! Неужто ж на месте
сидеть? Еще мысли
в голову полезут. А что за охота думать-то; нам не книги сочинять. От думы-то вред бывает.
То же случилось и
в эту холодную ночь. Чепурников жался к краю повозки, я кое-как
сидел в середине, стараясь не задавить Пушных, который все совал под меня голову с беспечностью сонного человека. Я всматривался
в темноту: какие-то фантастические чудовища неясно проползали
в вышине, навевая невеселые
думы.
Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал
в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя, и лысая голова коварно улыбалась
в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль
в кресле
сидел князь и смотрел.
В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная
дума. Опять он пробормотал...
С тяжелой тоской на душе, облокотясь на стол и склонив голову,
сидел Алексей
в своей боковуше. Роятся
думы в уме его, наяву грезится желанное житье-бытье богатое.
В это время Настя взглянула на входившего Алексея и улыбнулась ему светлой, ясной улыбкой. Не заметил он того — вошел мрачный, сел задумчивый. Видно, крепкая
дума сидит в голове.
Уж пóд вечер, когда разошлись по домам поминальщики, вышел он из боковуши и увидал Пантелея. Склонив голову на руки,
сидел старик за столом, погруженный
в печальные
думы. Удивился он Алексею.
Но вот уж сумерки; вот постепенно мгла
На берег, на залив, на скалы налегла;
Всё больше
в небе звёзд,
в аллеях всё темнее,
Душистее цветы, и запах трав сильнее;
На сломанном крыльце
сижу я, полон
дум;
Как тихо всё кругом, как слышен моря шум…
Однажды мы
сидели наверху
С товарищем, витая
в думах нежных.
Вдруг горничная. — Весь платок
в снегу,
Лицо у ней бледнее хлопьев снежных.
«Да что ты?» — «Всё пропало! Быть греху;
Все письма отыскал он
в нотах прежних,
Да как пошел, —
в столах,
в шкапах,
в трюмо
И
в туфлях даже, глядь, —
сидит письмо.
Вот уже это признание почти совсем готово, вот уже оно вертится на языке, само высказывается
в глазах, но… бог знает почему, только чувствуется
в то же время, что
в этом признании есть что-то роковое — и слово, готовое уже сорваться, как-то невольно, само собою замирает на языке, а тяжелая
дума еще злее после этого ложится на сердце,
в котором опять вот кто-то
сидит и шепчет ему страшное название, и дарит его таким бесконечным самопрезрением.
Разыгралася, разгулялася Сура-река —
Она устьицем пала
в Волгу-матушку,
На том устьице на Сурском част ракитов куст,
А у кустика ракитова бел-горюч камень лежит.
Кругом камешка того добрые молодцы
сидят,
А
сидят они,
думу думают на дуване,
Кому-то из молодцев что достанется на долю…
И замолчали. И немалое время
в кручинной
думе сидели.
А Наташа думала: «Когда ж мой Митенька скажет словами то, что так ясно очами говорит…» Было бы скучно
сидеть с ними Дунюшке, но сама она потонула
в думах.
Долго ль, коротко ли гости меж собой разговаривали, а Патап Максимыч
сидел, нахмурившись, как осенний день,
в стороне от других, у окошка, молчал он и, не слушая разговоров, свою
думу думал.
— Медведь думец, — поправил третий мужик, — он не глуп, у него
дум в голове страсть как много
сидят, а только наружу ничего не выходит, а то бы он всех научил.
Уже давно прозвучал колокол, призывающий пансионерок ко сну, давно стихли голоса
в пансионе, Тася все
сидела и думала свою горькую
думу.
Ведь неудобно же на самом деле: член Государственной
думы, а
сидит в кустах, как рябчик.
В одно прекрасное утро, когда Андрей Николаевич
сидел дома, весь погруженный отчасти
в сладостные мечты о Париже, отчасти —
в горестные
думы на тему: ни один дьявол денег не дает, — к нему явился все тот же Иван с письмом от дяди.