Пришла Палагея, не молодая, но еще белая, румяная и дородная женщина, помолилась богу, подошла к ручке, вздохнула несколько раз, по своей привычке всякий раз приговаривая: «Господи, помилуй нас, грешных», —
села у печки, подгорюнилась одною рукой и начала говорить, немного нараспев: «В некиим царстве, в некиим государстве…» Это вышла сказка под названием «Аленький цветочек» [Эту сказку, которую слыхал я в продолжение нескольких годов не один десяток раз, потому что она мне очень нравилась, впоследствии выучил я наизусть и сам сказывал ее, со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и вздыханьем Палагеи.
Неточные совпадения
Изредка являлся Томилин, он проходил по двору медленно, торжественным шагом, не глядя в окна Самгиных; войдя к писателю, молча жал руки людей и
садился в угол
у печки, наклонив голову, прислушиваясь к спорам, песням.
Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и
села на стул
у печки.
Она встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибирать комнату. В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненно взяла ее в руки и хотела сунуть под
печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывок знамени, тщательно сложила красный лоскут и спрятала его в карман, а палку переломила о колено и бросила на шесток. Потом вымыла окна и пол холодной водой, поставила самовар, оделась.
Села в кухне
у окна, и снова перед нею встал вопрос...
И вот они трое повернулись к Оксане. Один старый Богдан
сел в углу на лавке, свесил чуприну, сидит, пока пан чего не прикажет. А Оксана в углу
у печки стала, глаза опустила, сама раскраснелась вся, как тот мак середь ячменю. Ох, видно, чуяла небóга, что из-за нее лихо будет. Вот тоже скажу тебе, хлопче: уже если три человека на одну бабу смотрят, то от этого никогда добра не бывает — непременно до чуба дело дойдет, коли не хуже. Я ж это знаю, потому что сам видел.
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около двери помещалась печка-голландка,
у стены, опираясь в
печку спинкой, стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула по бокам его. Ещё один стул стоял
у окна, — оно было тёмным пятном на серой стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья
сел на стул
у окна, оглядел стены и, заметив маленький образок в углу, спросил...
Устала Настя и, войдя в избу,
села на лавку против самой
печки,
у которой стряпалась Домна.
— Эй, ребятишки! — крикнул Антон. — Вы и взаправду завалились на
печку — ступайте сюда… а
у меня тюря-то славная какая… э! постойте-ка, вот я ее всю съем… слезайте скорее с
печки… Ну, а ты, бабка, что ж, — продолжал он голосом, в котором незаметно уже было и тени досады, — аль с хозяйкой надломила хлебушка? Чего отнекиваешься, режь да ешь, коли подкладывают, бери ложку —
садись, — человек из еды живет, что съешь, то и поживешь.
Она встала, снесла чулки к
печке, повесила их на отдушник. Какой-то особенный был отдушник. Она повертела его и потом, легко ступая босыми ногами, вернулась на койку и опять
села на нее с ногами. За стеной совсем затихло. Она посмотрела на крошечные часы, висевшие
у нее на шее. Было два часа. «Наши должны подъехать около трех». Оставалось не больше часа.
— Кузьмы? О, господи!.. Что же теперь будет? Как ведь просил я Бузыгу: не трогай из нашего
села коней — на тебе! — вздыхал Козел, возясь
у себя на
печке. — Василь, ты помни, если будут спрашивать, куда ходили, — говори — в казенный лес за лыками. А лыки, скажи, лесник отнял. Слышишь?
Хожу-похожу, соломинку зубами со скуки кусаю и думаю: вот она теперь всех провожает в
село, с вечера на заутреню, а сама сироток сберет, неодетых, невычесанных, — всех сама
у печки перемоет, головенки им вычешет и чистые рубахи наденет…
Мы закурили сигары и, улегшись на своих кроватях, толковали о различных человеческих странностях, приходивших нам в голову по поводу странностей Василия Петровича. Через четверть часа вошел и Василий Петрович. Он поставил свою трубочку на пол
у печки,
сел в ногах
у Челновского и, почесав правою рукою левое плечо, сказал вполголоса...
Холодно, холодно в нашем домишке. Я после обеда читал
у стола, кутаясь в пальто. Ноги стыли, холод вздрагивающим трепетом проносился по коже, глубоко внутри все захолодело. Я подходил к теплой
печке, грелся, жар шел через спину внутрь.
Садился к столу, — и холод охватывал нагретую спину. Вялая теплота бессильно уходила из тела, и становилось еще холоднее.