Неточные совпадения
Чуть из ребятишек,
Глядь, и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин —
дочерей!
Одному уроду
Вековать с
семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!
Оказалось, что у Егора была
семья, три мальчика и
дочь швея, которую он хотел отдать замуж за приказчика в шорной лавке.
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой»,
дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю
семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
И в продолжение всего того райского дня моей жизни и всего того вечера я и сам в мечтаниях летучих препровождал: и, то есть, как я это все устрою, и ребятишек одену, и ей спокой дам, и
дочь мою единородную от бесчестья в лоно
семьи возвращу…
Никонова — действительно Никонова,
дочь крупного помещика, от
семьи откололась еще в юности, несколько месяцев сидела в тюрьме, а теперь, уже более трех лет, служит конторщицей в издательстве дешевых книг для народа.
— Поморка,
дочь рыбака. Вчера я об ее отце рассказывал. Крепкая такая
семья. Три брата, две сестры.
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся
семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и
дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
«В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна
дочь одна.
Но он и
дочери прощает:
Пусть богу даст ответ она,
Покрыв
семью свою позором,
Забыв и небо, и закон...
И вспомнил он свою Полтаву,
Обычный круг
семьи, друзей,
Минувших дней богатство, славу,
И песни
дочери своей,
И старый дом, где он родился,
Где знал и труд и мирный сон,
И всё, чем в жизни насладился,
Что добровольно бросил он,
И для чего?
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных
дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя
семья. Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в одинаковой мере я взял смелость изготовить в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти девять лет, уж простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет тридцать
семь, но я на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе не умею выразиться; лицо матово-бледное, не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у
дочери вашей, Анны Андреевны, которую я имел честь давеча видеть; горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись.
Их всего было человек
семь испанцев да три дамы, две испанки, мать с
дочерью, и одна англичанка.
Главное же, утверждало его в этой вере то, что за исполнение треб этой веры он 18 лет уже получал доходы, на которые содержал свою
семью, сына в гимназии,
дочь в духовном училище.
— Нет, слушай дальше… Предположим, что случилось то же с
дочерью. Что теперь происходит?.. Сыну родители простят даже в том случае, если он не женится на матери своего ребенка, а просто выбросит ей какое-нибудь обеспечение. Совсем другое дело
дочь с ее ребенком… На нее обрушивается все: гнев
семьи, презрение общества. То, что для сына является только неприятностью, для
дочери вечный позор… Разве это справедливо?
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в чужую
семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности…
Дочь, по крайней мере, уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему родители выгонят родную
дочь из своего дома, а сына простят?
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя
семья, мои две
дочери и мой сын — мой помет-с. Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую
дочь взял:
семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
У этого профессора было две
дочери, лет двадцати
семи, коренастые такие — Бог с ними — носы такие великолепные, кудри в завитках и глаза бледно-голубые, а руки красные с белыми ногтями.
Уцелев одна из всей
семьи, она стала бояться за свою ненужную жизнь и безжалостно отталкивала все, что могло физически или морально расстроить равновесие, обеспокоить, огорчить. Боясь прошедшего и воспоминаний, она удаляла все вещи, принадлежавшие
дочерям, даже их портреты. То же было после княжны — какаду и обезьяна были сосланы в людскую, потом высланы из дома. Обезьяна доживала свой век в кучерской у Сенатора, задыхаясь от нежинских корешков и потешая форейторов.
Она не водворялась совсем у
дочери, а разделила
семью на две партии.
Дедушкина
семья состояла из четырех человек, двоих сыновей и двух
дочерей.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей
семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна
дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому. Сын застрелился…
Помню, когда мне было лет
семь или восемь, в пансионе пани Окрашевской училась со мной девочка,
дочь местного кондитера.
Семья у него была многочисленная (четыре
дочери и два сына).
Стабровский давно хотел взять подругу для
дочери, но только не из польской
семьи, а именно из русской.
По составу своих хозяев Слободка считается аристократическим селением: один надворный советник, женатый на
дочери поселенца, один свободный, прибывший на остров за матерью каторжною,
семь крестьян из ссыльных, четыре поселенца и только два каторжных.
Любимая
дочь я была у
семьи.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность к нему,
К услугам
дочери его
Готов я… весь я ваш…
Все зло происходит в
семье оттого, что Русаков, боясь дать
дочери свободу мнения и право распоряжаться своими поступками, стесняет ее мысль и чувство и делает из нее вечно несовершеннолетнюю, почти слабоумную девочку.
И однако же эти две пошлости расстраивают всю гармонию семейного быта Русаковых, заставляют отца проклинать
дочь,
дочь — уйти от отца и затем ставят несчастную девушку в такое положение, за которым, по мнению самого Русакова, следует не только для нее самой горе и бесчестье на всю жизнь, но и общий позор для целой
семьи.
Она хоть и ничего не сообщила из него ни
дочерям, ни Ивану Федоровичу, но по многим признакам стало заметно в
семье, что она как-то особенно возбуждена, даже взволнована.
Дело в том, что любимая
дочь Федосья бежала из дому, как это сделала в свое время Татьяна, — с той разницей, что Татьяна венчалась, а Федосья ушла в раскольничью
семью сводом.
Вся
семья подтягивалась, а
семья была не маленькая: сын Яков с женой и детьми, две незамужних
дочери и зять, взятый в дом.
Это был настоящий mésalliance [Неравный брак (фр.).], навсегда выкинувший непокорную
дочь из родной
семьи.
Федосья убежала в зажиточную сравнительно
семью; но, кроме самовольства, здесь было еще уклонение в раскол, потому что брак был сводный. Все это так поразило Устинью Марковну, что она, вместо того чтобы дать сейчас же знать мужу на Фотьянку, задумала вернуть Федосью домашними средствами, чтобы не делать лишней огласки и чтобы не огорчить старика вконец. Устинья Марковна сама отправилась в Тайболу, но ее даже не допустили к
дочери, несмотря ни на ее слезы, ни на угрозы.
Из всей
семьи Родион Потапыч любил только младшую
дочь Федосью, которой уже было под двадцать, что по-балчуговски считалось уже девичьей старостью: как стукнет двадцать годков, так и перестарок.
Среди богатых, людных
семей бьется, как рыба об лед, старуха Мавра, мать Окулка, — другим не работа — праздник, а Мавра вышла на покос с одною
дочерью Наташкой, да мальчонко Тараско при них околачивается.
Самое тяжелое положение получалось там, где
семьи делились: или выданные замуж
дочери уезжали в орду, или уезжали
семьи, а
дочери оставались. Так было у старого Коваля, где сноха Лукерья подняла настоящий бунт.
Семья, из которой она выходила замуж, уезжала, и Лукерья забунтовала. Сначала она все молчала и только плакала потихоньку, а потом поднялась на дыбы, «як ведмедица».
Изба делилась сенями по-москалиному на две половины: в передней жил сам старик со старухой и
дочерью, а в задней — Терешка с своей
семьей.
Верная моя Annette строит надежды на свадьбу наследника, [
Семьи декабристов надеялись, что в связи со свадьбами своей
дочери Марии (1839) и сына Александра (1841) Николай I облегчит участь сосланных; их надежды были обмануты.] писала ко мне об этом с Гаюсом, моим родственником, который проехал в Омск по особым поручениям к Горчакову; сутки прожил у меня.
В продолжение нынешнего лета проводили
семью Александра, состоящую из его жены, Миши, славного мальчика по 12-му году, и из трех
дочерей. Все они благополучно прибыли в Соколинки. Вероятно, скоро разрешат им жить в самой Москве. Проездом весь караван погостил у нас почти неделю.
…Сегодня известие: А. И. Давыдова получила разрешение ехать на родину. Летом со всей
семьей будет в доме Бронникова. Таким образом, в Сибири из приехавших жен остается одна Александра Васильевна. Ей тоже был вопрос вместе с нами. Я не знаю даже, куда она денется, если вздумают отпустить. Отвечала, что никого родных не имеет, хотя я знаю, что у нее есть сестра и замужняя
дочь.
— Здешняя; дьяконская
дочь с Арбата. А ты, Дмитрий, счастлив в
семье?
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо,
дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у
дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за
семью дверьми железными, за
семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Жена у него померла, а
семья осталась после нее большая, и всё мал мала меньше; старше всех была
дочь, да и той вряд ли больше семнадцати лет было.
У дочери-невесты платья подошли, а поблизости, у соседа-священника, скоро свадьбу играть будут; ежели не ехать — люди осудят, а ежели ехать — надо и самому приформиться, и
семью обшить.
Это одно, говорит, мне только и осталося; тогда, по крайней мере, владыко сжалятся над моею несчастною
семьею и
дочери жениха дадут, чтобы он на мое место заступил и
семью мою питал».
Большов. Это точно, поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти, так полтину возьмут; а если полтины не возьмут, так за
семь гривен обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там, что хошь говори, а у меня
дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да со двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы, лежа на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.
Сын был уже давно женат,
дочь тоже была замужем, и у каждого из них, в свою очередь, была
семья. Оба были в полном расцвете сил и здоровья и, богатые, счастливые, наслаждались всеми благами жизни.
— Разве это возможно и благородно! — снова прикрикнул на него Егор Егорыч. — Вы забываете, что она, может быть,
дочь какого-нибудь небольшого необразованного чиновника, а потому в
семье своей и посреди знакомых звука, вероятно, не слыхала, что взятки — мерзость и дело непозволительное!