Неточные совпадения
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра
же произведут
сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
— Что
же! — возражали они, — нам глупый-то князь, пожалуй, еще лучше будет!
Сейчас мы ему коврижку в руки: жуй, а нас не замай!
— Как
сейчас? куда
же они бежали?
— Какой
же дождь? Чуть покрапал. Так я
сейчас приду. Так ты хорошо провел день? Ну, и отлично. — И Левин ушел одеваться.
Не раз говорила она себе эти последние дни и
сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех
же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
— Что
же, окошко открыто… Поедем
сейчас в Тверь! Одна медведица, на берлогу можно итти. Право, поедем на пятичасовом! А тут как хотят, — сказал улыбаясь Чириков.
— Я то
же самое
сейчас думал, — сказал он, — как из-за меня ты могла пожертвовать всем? Я не могу простить себе то, что ты несчастлива.
— Мне обедать еще рано, а выпить надо. Я приду
сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас
же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
— Ну, иди, иди, и я
сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. — Иди
же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей
сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если
же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения, и положение было все то
же; и он всё терпел, потому что больше делать было нечего, как терпеть, каждую минуту думая, что он дошел до последних пределов терпения и что сердце его вот-вот
сейчас разорвется от сострадания.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас
же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и делай. Иди в столовую, я
сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
— Позвольте, я
сейчас расскажу вашему кучеру. — Тут Манилов с такою
же любезностью рассказал дело кучеру и сказал ему даже один раз «вы».
— Я тут еще беды не вижу.
«Да скука, вот беда, мой друг».
— Я модный свет ваш ненавижу;
Милее мне домашний круг,
Где я могу… — «Опять эклога!
Да полно, милый, ради Бога.
Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль
Увидеть мне Филлиду эту,
Предмет и мыслей, и пера,
И слез, и рифм et cetera?..
Представь меня». — «Ты шутишь». — «Нету».
— Я рад. — «Когда
же?» — Хоть
сейчасОни с охотой примут нас.
— Знаю, знаю все: за мою голову дают две тысячи червонных. Знают
же, они, дурни, цену ей! Я тебе пять тысяч дам. Вот тебе две тысячи
сейчас, — Бульба высыпал из кожаного гамана [Гаман — кошелек, бумажник.] две тысячи червонных, — а остальные — как ворочусь.
— Это я знаю, видал, — бормотал чиновник Раскольникову и Лебезятникову, — это чахотка-с; хлынет этак кровь и задавит. С одною моею родственницей, еще недавно свидетелем был, и этак стакана полтора… вдруг-с… Что
же, однако ж, делать,
сейчас помрет?
Это уже одно показалось Раскольникову как-то странным: он
сейчас оттуда, а тут как раз про нее
же.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме
же доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут
сейчас, а то он умрет до больницы-то…
— Да нет
же, нет! — вскинулась Пульхерия Александровна, перебивая его, — ты думал, я тебя так
сейчас и допрашивать начну, по бабьей прежней привычке, не тревожься.
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким
же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел
сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как
же?»
— Нельзя
же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и говорил с ним
сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте
же!
— Да и так
же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил
сейчас, что я кровь разрешаю. Так что
же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего
же беспокоиться? И ищите вора!..
— Нечего и говорить, что вы храбрая девушка. Ей-богу, я думал, что вы попросите господина Разумихина сопровождать вас сюда. Но его ни с вами, ни кругом вас не было, я таки смотрел: это отважно, хотели, значит, пощадить Родиона Романыча. Впрочем, в вас все божественно… Что
же касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы
сейчас его видели сами. Каков?
Но, стало быть, и к нему
сейчас придут, если так, «потому что… верно, все это из того
же… из-за вчерашнего…
Тотчас
же убили, всего каких-нибудь пять или десять минут назад, — потому так выходит, тела еще теплые, — и вдруг, бросив и тела и квартиру отпертую и зная, что
сейчас туда люди прошли, и добычу бросив, они, как малые ребята, валяются на дороге, хохочут, всеобщее внимание на себя привлекают, и этому десять единогласных свидетелей есть!
Если б они велели ему
сейчас, для своей услуги, броситься с лестницы вниз головой, то он тотчас
же бы это исполнил, не рассуждая и не сомневаясь.
Когда
же опять, вздрагивая, поднимал голову и оглядывался кругом, то тотчас
же забывал, о чем
сейчас думал и даже где проходил.
— Вы сами
же вызывали
сейчас на откровенность, а на первый
же вопрос и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
— Слушай, — поспешил Раскольников, — я пришел только сказать, что ты заклад выиграл и что действительно никто не знает, что с ним может случиться. Войти
же я не могу: я так слаб, что
сейчас упаду. И потому здравствуй и прощай! А завтра ко мне приходи…
Поди
сейчас, сию
же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет.
— Да вы рехнулись иль нет, молокосос? — взвизгнул Лужин, — она здесь сама перед вами, налицо, — она сама здесь,
сейчас, при всех подтвердила, что, кроме десяти рублей, ничего от меня не получала. Каким
же образом мог я ей передать после этого?
— А знаете, Авдотья Романовна, вы сами ужасно как похожи на вашего брата, даже во всем! — брякнул он вдруг, для себя самого неожиданно, но тотчас
же, вспомнив о том, что
сейчас говорил ей
же про брата, покраснел как рак и ужасно сконфузился. Авдотья Романовна не могла не рассмеяться, на него глядя.
— Позволь, я тебе серьезный вопрос задать хочу, — загорячился студент. — Я
сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра
же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
— А вы и на силу претендуете? Хе-хе-хе! Удивили
же вы меня
сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет. Вы
же толкуете мне о разврате и об эстетике! Вы — Шиллер, вы — идеалист! Все это, конечно, так и должно быть, и надо бы удивляться, если б оно было иначе, но, однако ж, как-то все-таки странно в действительности… Ах, жаль, что времени мало, потому вы сами прелюбопытный субъект! А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю.
— Иду.
Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над водой, что если я считал себя до сей поры сильным, то пусть
же я и стыда теперь не убоюсь, — сказал он, забегая наперед. — Это гордость, Дуня?
Почему
же он всего менее их ожидал и всего менее о них думал, несмотря на повторившееся даже сегодня известие, что они выезжают, едут,
сейчас прибудут?
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она
сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как
же можно! Того гляди в беду попадешь.
Да ты
же видела
сейчас,
Что по́ низу они летают так, как куры».
Огудалова. Отчего
же… Я ее
сейчас пришлю к вам. (Берет футляр с вещами.) Да вот, Сергей Сергеич, завтра Ларисы рождение, хотелось бы подарить eй эти вещи, да денег много не хватает.
Я побежал в светлицу. Двери были заперты. Я постучался. «Кто там?» — спросила Палаша. Я назвался. Милый голосок Марьи Ивановны раздался из-за дверей. «Погодите, Петр Андреич. Я переодеваюсь. Ступайте к Акулине Памфиловне; я
сейчас туда
же буду».
Он не глуп,
Сейчас столкнулись мы, тут всякие турусы,
И дельный разговор зашел про водевиль.
Да! водевиль есть вещь, а прочее всё гиль.
Мы с ним… у нас… одни и те
же вкусы.
— Это очень похвальное самоотвержение, — произнес Павел Петрович, выпрямляя стан и закидывая голову назад. — Но как
же нам Аркадий Николаич
сейчас сказывал, что вы не признаете никаких авторитетов? Не верите им?
— То есть рядом с баней, — поспешно присовокупил Василий Иванович. — Теперь
же лето… Я
сейчас сбегаю туда, распоряжусь; а ты бы, Тимофеич, пока их вещи внес. Тебе, Евгений, я, разумеется, предоставлю мой кабинет. Suum cuique. [Всякому свое (лат.).]
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как
же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я
сейчас расцеловал его.
— Так как
же, Аркадий, — заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, —
сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
— Ну, так я
же сейчас вам докажу, что вы ошибаетесь! — воскликнул я и, быстро подбежав к человеку в жилете поверх полушубка, сказал...
Самгин подумал, что, вероятно, вот так
же глупо-шумно
сейчас во множестве интеллигентских квартир; везде полуодетые, непричесанные люди читают газету, радуются, что убит министр, соображают — что будет?
И первый раз ему захотелось как-то особенно приласкать Лидию, растрогать ее до слез, до необыкновенных признаний, чтоб она обнажила свою душу так
же легко, как привыкла обнажать бунтующее тело. Он был уверен, что
сейчас скажет нечто ошеломляюще простое и мудрое, выжмет из всего, что испытано им, горький, но целебный сок для себя и для нее.
Самгин вспомнил наслаждение смелостью, испытанное им на встрече Нового года, и подумал, что, наверное, этот министр
сейчас испытал такое
же наслаждение. Затем вспомнил, как укротитель Парижской коммуны, генерал Галифе, встреченный в парламенте криками: «Убийца!» — сказал, топнув ногой: «Убийца? Здесь!» Ой, как закричали!
— Оставьте! Я
сейчас уйду… Ах, боже мой, да оставьте
же…