Неточные совпадения
Я выдумал это уже в шестом классе гимназии, и хоть вскорости несомненно убедился, что глуп, но все-таки не
сейчас перестал глупить. Помню, что один из учителей — впрочем, он один и был — нашел, что я «полон мстительной и гражданской идеи». Вообще
же приняли эту выходку с какою-то обидною для меня задумчивостью. Наконец, один из товарищей, очень едкий малый и с которым я всего только в год раз разговаривал, с серьезным видом, но несколько смотря в сторону, сказал мне...
Оно доказывало лишь то, думал я тогда, что я не в силах устоять даже и пред глупейшими приманками, тогда как сам
же сказал
сейчас Крафту, что у меня есть «свое место», есть свое дело и что если б у меня было три жизни, то и тогда бы мне было их мало.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я
сейчас велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти на кухню, и в первый раз, может быть, в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих пор сам
же я того требовал.
— Так не сказал
же и вам, мама! — воскликнул я. — Каков человечек! Вот образец его равнодушия и высокомерия; что я говорил
сейчас?
— Совсем нет, не приписывайте мне глупостей. Мама, Андрей Петрович
сейчас похвалил меня за то, что я засмеялся; давайте
же смеяться — что так сидеть! Хотите, я вам про себя анекдоты стану рассказывать? Тем более что Андрей Петрович совсем ничего не знает из моих приключений.
Я не
сейчас ведь ответа прошу: я знаю, что на такие вопросы нельзя давать ответа тотчас
же…
— Татьяна Павловна сказала
сейчас все, что мне надо было узнать и чего я никак не мог понять до нее: это то, что не отдали
же вы меня в сапожники, следственно, я еще должен быть благодарен. Понять не могу, отчего я неблагодарен, даже и теперь, даже когда меня вразумили. Уж не ваша ли кровь гордая говорит, Андрей Петрович?
— Я
сейчас внизу немного расчувствовался, и мне очень стало стыдно, взойдя сюда, при мысли, что вы подумаете, что я ломался. Это правда, что в иных случаях хоть и искренно чувствуешь, но иногда представляешься; внизу
же, теперь, клянусь, все было натурально.
— Значит, был. Вы сказали
сейчас, что вы в нем ошиблись, что это было нечто другое; что
же другое?
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и только теперь догадался, когда у вас еще раз,
сейчас, что-то опять дернулось точно так
же в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему
же и другому не очутиться? А после Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
По миновании
же срока и последует дуэль; что я с тем и пришел теперь, что дуэль не
сейчас, но что мне надо было заручиться, потому что секунданта нет, я ни с кем не знаком, так по крайней мере к тому времени чтоб успеть найти, если он, Ефим, откажется.
— Ах, милая, напротив, это, говорят, доброе и рассудительное существо, ее покойник выше всех своих племянниц ценил. Правда, я ее не так знаю, но — вы бы ее обольстили, моя красавица! Ведь победить вам ничего не стоит, ведь я
же старуха — вот влюблена
же в вас и
сейчас вас целовать примусь… Ну что бы стоило вам ее обольстить!
— Да про какие вы это бумаги? — не понимала Татьяна Павловна, — да ведь вы
же говорите, что
сейчас сами были у Крафта?
А она бегала в адресный стол, узнала, где господин Версилов живет, пришла: «Сегодня
же, говорит,
сейчас отнесу ему деньги и в лицо шваркну; он меня, говорит, оскорбить хотел, как Сафронов (это купец-то наш); только Сафронов оскорбил как грубый мужик, а этот как хитрый иезуит».
— Совершенно вас извиняю, господин офицер, и уверяю вас, что вы со способностями. Действуйте так и в гостиной — скоро и для гостиной этого будет совершенно достаточно, а пока вот вам два двугривенных, выпейте и закусите; извините, городовой, за беспокойство, поблагодарил бы и вас за труд, но вы теперь на такой благородной ноге… Милый мой, — обратился он ко мне, — тут есть одна харчевня, в сущности страшный клоак, но там можно чаю напиться, и я б тебе предложил… вот тут
сейчас, пойдем
же.
Боже мой! — воскликнул я вдруг, мучительно краснея, — а сам-то, сам-то что я
сейчас сделал: разве я не потащил ее перед ту
же Татьяну, разве я не рассказал
же сейчас все Версилову?
— Ничего ему не будет, мама, никогда ему ничего не бывает, никогда ничего с ним не случится и не может случиться. Это такой человек! Вот Татьяна Павловна, ее спросите, коли не верите, вот она. (Татьяна Павловна вдруг вошла в комнату.) Прощайте, мама. Я к вам
сейчас, и когда приду, опять спрошу то
же самое…
— Слышите, князь, — вопил я ему через стол в исступлении, — они меня
же вором считают, тогда как меня
же здесь
сейчас обокрали! Скажите
же им, скажите им обо мне!
— Но-но-но, тубо! — крикнул он на нее, как на собачонку. — Видишь, Аркадий: нас сегодня несколько парней сговорились пообедать у татар. Я уж тебя не выпущу, поезжай с нами. Пообедаем; я этих тотчас
же в шею — и тогда наболтаемся. Да входи, входи! Мы ведь
сейчас и выходим, минутку только постоять…
—
Сейчас, сию минуту. Беги, скажи, что буду: ступай
же, ступай
же, ступай! Ну, чего еще стал?
Анна Андреевна уже воротилась, и меня тотчас
же допустили. Я вошел, сдерживая себя по возможности. Не садясь, я прямо рассказал ей
сейчас происшедшую сцену, то есть именно о «двойнике». Никогда не забуду и не прощу ей того жадного, но безжалостно спокойного и самоуверенного любопытства, с которым она меня выслушала, тоже не садясь.
— Конечно, трудно понять, но это — вроде игрока, который бросает на стол последний червонец, а в кармане держит уже приготовленный револьвер, — вот смысл его предложения. Девять из десяти шансов, что она его предложение не примет; но на одну десятую шансов, стало быть, он все
же рассчитывал, и, признаюсь, это очень любопытно, по-моему, впрочем… впрочем, тут могло быть исступление, тот
же «двойник», как вы
сейчас так хорошо сказали.