Неточные совпадения
Точно так
же если бы он порешил, что бессмертия и Бога нет, то
сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю).
— Да ведь по-настоящему то
же самое и теперь, — заговорил вдруг старец, и все разом к нему обратились, — ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сказали
сейчас, и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести.
— На дуэль! — завопил опять старикашка, задыхаясь и брызгая с каждым словом слюной. — А вы, Петр Александрович Миусов, знайте, сударь, что, может быть, во всем вашем роде нет и не было выше и честнее — слышите, честнее — женщины, как эта, по-вашему, тварь, как вы осмелились
сейчас назвать ее! А вы, Дмитрий Федорович, на эту
же «тварь» вашу невесту променяли, стало быть, сами присудили, что и невеста ваша подошвы ее не стоит, вот какова эта тварь!
Старик, который меня
же корил небылицей, этой-то штуки и не знает: я никому никогда не рассказывал, тебе первому
сейчас расскажу, конечно Ивана исключая, Иван все знает.
Смотри
же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот
сейчас на него при тебе плюну, и мне ничего за это не будет!..» Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол… так и опустилась… Алеша, Алеша!
Пьяный старикашка брызгался слюной и ничего не замечал до той самой минуты, когда с Алешей вдруг произошло нечто очень странное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то
же самое, что
сейчас только он рассказал про «кликушу».
Вот я, может быть, пойду да и скажу ему
сейчас, чтоб он у меня с сего
же дня остался…
— Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та
сейчас ей бросила в глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что
же больше этой обиды? — Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того быть не могло.
Неожиданное
же и ученое рассуждение его, которое он
сейчас выслушал, именно это, а не другое какое-нибудь, свидетельствовало лишь о горячности сердца отца Паисия: он уже спешил как можно скорее вооружить юный ум для борьбы с соблазнами и огородить юную душу, ему завещанную, оградой, какой крепче и сам не мог представить себе.
Он внимательно и пытливо наблюдал группу шести школьников, очевидно его
же товарищей, с ним
же вышедших
сейчас из школы, но с которыми он, видимо, был во вражде.
— Неправда, оно с вами. Я так и знала, что вы так ответите. Оно у вас в этом кармане. Я так раскаивалась в этой глупой шутке всю ночь. Воротите
же письмо
сейчас, отдайте!
Что он подумал обо мне вчера — не знаю, знаю только одно, что, повторись то
же самое сегодня,
сейчас, и я высказала бы такие
же чувства, какие вчера, — такие
же чувства, такие
же слова и такие
же движения.
Ну в хоромах-то нечего было разговаривать, а то
сейчас маменька и девицы участие примут, — девицы-то к тому
же все уже узнали, даже еще в первый день.
— Алексей Федорович… я… вы… — бормотал и срывался штабс-капитан, странно и дико смотря на него в упор с видом решившегося полететь с горы, и в то
же время губами как бы и улыбаясь, — я-с… вы-с… А не хотите ли, я вам один фокусик
сейчас покажу-с! — вдруг прошептал он быстрым, твердым шепотом, речь уже не срывалась более.
— Мама мне вдруг передала
сейчас, Алексей Федорович, всю историю об этих двухстах рублях и об этом вам поручении… к этому бедному офицеру… и рассказала всю эту ужасную историю, как его обидели, и, знаете, хоть мама рассказывает очень нетолково… она все перескакивает… но я слушала и плакала. Что
же, как
же, отдали вы эти деньги, и как
же теперь этот несчастный?..
«Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали —
сейчас был бы рай!» «Господи, да неужто
же и это неправда, — плачу я и думаю, — воистину я за всех, может быть, всех виновнее, да и хуже всех на свете людей!» И представилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать?
Иногда
же долго и как бы пронзительно смотрит на меня — думаю: «Что-нибудь
сейчас да и скажет», а он вдруг перебьет и заговорит о чем-нибудь известном и обыкновенном.
Начал чтение,
сейчас после панихиды, отец Иосиф; отец
же Паисий, сам пожелавший читать потом весь день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и чем далее, тем более, и в монастырской братии, и в прибывавших из монастырских гостиниц и из города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и «неподобающее» даже волнение и нетерпеливое ожидание.
Он остановился и вдруг спросил себя: «Отчего сия грусть моя даже до упадка духа?» — и с удивлением постиг тотчас
же, что сия внезапная грусть его происходит, по-видимому, от самой малой и особливой причины: дело в том, что в толпе, теснившейся
сейчас у входа в келью, заприметил он между прочими волнующимися и Алешу и вспомнил он, что, увидав его, тотчас
же почувствовал тогда в сердце своем как бы некую боль.
— Ты здесь, Алексей? Да неужто
же ты… — произнес было он, удивленный, но, не докончив, остановился. Он хотел сказать: «Неужто
же ты до того дошел?» Алеша не взглянул на него, но по некоторому движению его Ракитин
сейчас догадался, что он его слышит и понимает.
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас
же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть
сейчас и в воду. Все это в один миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
К тому
же мне нужно время, я ужасно спешу!.. — прокричал истерически Митя, почувствовав, что она
сейчас опять начнет говорить, и в надежде перекричать ее.
— Как
же вы…
сейчас… вы сказали… вы выразились даже, что они все равно как у меня в кармане…
— Да где
же?.. Али у дверей?
Сейчас отворю…
С Феней могла
сейчас начаться истерика, старуха
же кухарка вскочила и глядела как сумасшедшая, почти потеряв сознание.
— Теперь слушай и понимай: через час вино придет, закуски, пироги и конфеты — все тотчас
же туда наверх. Этот ящик, что у Андрея, туда тоже
сейчас наверх, раскрыть и тотчас
же шампанское подавать… А главное — девок, девок, и Марью чтобы непременно…
— Семьсот, семьсот, а не пятьсот,
сейчас, сию минуту в руки! — надбавил Митя, почувствовав нечто нехорошее. — Чего ты, пан? Не веришь? Не все
же три тысячи дать тебе сразу. Я дам, а ты и воротишься к ней завтра
же… Да теперь и нет у меня всех трех тысяч, у меня в городе дома лежат, — лепетал Митя, труся и падая духом с каждым своим словом, — ей-богу, лежат, спрятаны…
Оказалось, что Максимов уж и не отходил от девок, изредка только отбегал налить себе ликерчику, шоколаду
же выпил две чашки. Личико его раскраснелось, а нос побагровел, глаза стали влажные, сладостные. Он подбежал и объявил, что
сейчас «под один мотивчик» хочет протанцевать танец саботьеру.
Петр Ильич, войдя к исправнику, был просто ошеломлен: он вдруг увидал, что там всё уже знают. Действительно, карты бросили, все стояли и рассуждали, и даже Николай Парфенович прибежал от барышень и имел самый боевой и стремительный вид. Петра Ильича встретило ошеломляющее известие, что старик Федор Павлович действительно и в самом деле убит в этот вечер в своем доме, убит и ограблен. Узналось
же это только
сейчас пред тем следующим образом.
Как
же мне не обожать ее, не вопить, не стремиться к ней, как
сейчас?
Знайте
же, что я уже имел эту комбинацию сам, вот эту самую, про которую вы
сейчас говорили, прокурор!
— А и я с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю жизнь с тобой иду, — раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки. И вот загорелось все сердце его и устремилось к какому-то свету, и хочется ему жить и жить, идти и идти в какой-то путь, к новому зовущему свету, и скорее, скорее, теперь
же,
сейчас!
Да нет ли у вас какого-нибудь кусочка говядинки, он вам
сейчас одну такую штуку покажет, что вы со смеху упадете, — говядинки, кусочек, ну неужели
же у вас нет?
— Во-первых, я и сам могу понимать, без научения, а во-вторых, знайте, вот это
же самое, что я вам
сейчас толковал про переведенных классиков, говорил вслух всему третьему классу сам преподаватель Колбасников…
— Не от меня теперь за-ви-сит, — нетерпеливо проговорил доктор, — и, однако
же, гм, — приостановился он вдруг, — если б вы, например, могли… на-пра-вить… вашего пациента…
сейчас и нимало не медля (слова «
сейчас и нимало не медля» доктор произнес не то что строго, а почти гневно, так что штабс-капитан даже вздрогнул) в Си-ра-ку-зы, то… вследствие новых бла-го-приятных кли-ма-ти-ческих условий… могло бы, может быть, произойти…
— Ну… ну, вот я какая! Проболталась! — воскликнула Грушенька в смущении, вся вдруг зарумянившись. — Стой, Алеша, молчи, так и быть, коль уж проболталась, всю правду скажу: он у него два раза был, первый раз только что он тогда приехал — тогда
же ведь он
сейчас из Москвы и прискакал, я еще и слечь не успела, а другой раз приходил неделю назад. Мите-то он не велел об том тебе сказывать, отнюдь не велел, да и никому не велел сказывать, потаенно приходил.
— Напротив, очень рада. Только что
сейчас рассуждала опять, в тридцатый раз: как хорошо, что я вам отказала и не буду вашей женой. Вы в мужья не годитесь: я за вас выйду, и вдруг дам вам записку, чтобы снести тому, которого полюблю после вас, вы возьмете и непременно отнесете, да еще ответ принесете. И сорок лет вам придет, и вы все так
же будете мои такие записки носить.
Однако как я в силах наблюдать за собой, — подумал он в ту
же минуту еще с большим наслаждением, — а они-то решили там, что я с ума схожу!» Дойдя до своего дома, он вдруг остановился под внезапным вопросом: «А не надо ль
сейчас, теперь
же пойти к прокурору и все объявить?» Вопрос он решил, поворотив опять к дому: «Завтра все вместе!» — прошептал он про себя, и, странно, почти вся радость, все довольство его собою прошли в один миг.
Когда
же он вступил в свою комнату, что-то ледяное прикоснулось вдруг к его сердцу, как будто воспоминание, вернее, напоминание о чем-то мучительном и отвратительном, находящемся именно в этой комнате теперь,
сейчас, да и прежде бывшем.
— То есть, если хочешь, я одной с тобой философии, вот это будет справедливо. Je pense donc je suis, [Я мыслю, следовательно, я существую (фр.).] это я знаю наверно, остальное
же все, что кругом меня, все эти миры, Бог и даже сам сатана — все это для меня не доказано, существует ли оно само по себе или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего я, существующего довременно и единолично… словом, я быстро прерываю, потому что ты, кажется,
сейчас драться вскочишь.
— «Отец святой, это не утешение! — восклицает отчаянный, — я был бы, напротив, в восторге всю жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!» — «Сын мой, — вздыхает патер, — всех благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили
сейчас, что с радостью готовы бы всю жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все
же как бы остались с носом…»
Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как от позора, при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда
же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут,
сейчас ниже шеи, и все указывает в это место.
Я
сейчас тогда
же это почувствовала, но я долго себе не верила.
Но ведь уверяет
же он сам, что еще за месяц пред тем, в один тоже самый тревожный и роковой для него момент, он отделил от трех тысяч половину и зашил себе в ладонку, и если, конечно, это неправда, что и докажем
сейчас, то все
же эта идея Карамазову знакомая, он ее созерцал.
В настоящем
же деле, которым мы так все теперь заняты, которым болят наши души, — в настоящем деле отец, покойный Федор Павлович Карамазов, нисколько не подходил под то понятие об отце, которое
сейчас сказалось нашему сердцу.