Неточные совпадения
Хлестаков.
Возьмите,
возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти
рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Аммос Федорович. Однако ж, черт
возьми господа! он у меня
взял триста
рублей взаймы.
Хлестаков. Нет, вы этого не думайте: я не беру совсем никаких взяток. Вот если бы вы, например, предложили мне взаймы
рублей триста — ну, тогда совсем дело другое: взаймы я могу
взять.
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не
взял бы, свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи
рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
— Как придется. Да вот
возьми на расходы, — сказал он, подавая десять
рублей из бумажника. — Довольно будет?
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной
рублей, а денег больше
взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
Когда Левин
взял именье в управление, он, осмотрев покосы, нашел, что они стоят дороже, и назначил цену за десятину двадцать пять
рублей.
— Приятное столкновенье, — сказал голос того же самого, который окружил его поясницу. Это был Вишнепокромов. — Готовился было пройти лавку без вниманья, вдруг вижу знакомое лицо — как отказаться от приятного удовольствия! Нечего сказать, сукна в этом году несравненно лучше. Ведь это стыд, срам! Я никак не мог было отыскать… Я готов тридцать
рублей, сорок
рублей…
возьми пятьдесят даже, но дай хорошего. По мне, или иметь вещь, которая бы, точно, была уже отличнейшая, или уж лучше вовсе не иметь. Не так ли?
— А ей-богу, так! Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего… А уж я бы за них что ни дай
взял бы. Так посоветуйте вашему приятелю-то: отыщись ведь только десяток, так вот уж у него славная деньга. Ведь ревизская душа стóит в пятистах
рублях.
— Не знаю, как вам дать, я не
взял с собою денег. Да, вот десять
рублей есть.
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший на других и недурно знавший три европейские языка, несмотря на то, что дней шесть назад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить его
взять на себя половину переводной работы и три
рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
— Я ничего не брала у вас, — прошептала в ужасе Соня, — вы дали мне десять
рублей, вот
возьмите их. — Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок, развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула руку Лужину.
Да я сам знаю, и в тайне храню, сочинения два-три таких, что за одну только мысль перевесть и издать их можно
рублей по сту
взять за каждую книгу, а за одну из них я и пятисот
рублей за мысль не
возьму.
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого, — день и час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку, с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два
рубля, а на мой спрос: где
взял? — объявил, что на панели поднял.
Раскольников молча
взял немецкие листки статьи,
взял три
рубля и, не сказав ни слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но, дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину и, положив на стол и немецкие листы и три
рубля, опять-таки ни слова не говоря, пошел вон.
Взял тоже и все медные пятаки, сдачу с десяти
рублей, истраченных Разумихиным на платье.
Больше я его на том не расспрашивал, — это Душкин-то говорит, — а вынес ему билетик —
рубль то есть, — потому-де думал, что не мне, так другому заложит; все одно — пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе
возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю».
Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги — все это казенное — и бери три
рубля: так как я за весь перевод вперед
взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три
рубля прямо на твой пай и придутся.
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный
рубль, т. е. такой
рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой
рубль, нужно претерпеть большие страхи. Всех их я не помню, но знаю, что, между прочим, надо
взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести к кладбищу.
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах, заметил на подзеркальнике золотые часы Варвары,
взял их, взвесил на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем, взглянув на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три
рубля бумажками, целая горсть серебра.
А он говорит: «
Возьмите рублей пятьсот у меня, продолжим».
— Сорок три дня, 1225
рублей, а выдали нам на харчи за все время 305
рублей. И — командуют: поезжайте в Либаву, там получите расчет и работу. А в Либаве предусмотрительно
взяли у нас денежный документ да, сосчитав беженцами, отправили сюда.
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному из своих товарищей передать деньги, несколько десятков тысяч, в Уфу, не то — серым, не то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А у парня — сапоги развалились, он
взял из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три
рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы расстреляли. Дико? Правильно! Отличные ребята. Понимали, что революция — дело честное.
—
Взял я когда-то у него, уж года два будет, пятьдесят
рублей взаймы.
— Ах, да, вот Тарантьев
взял еще десять
рублей, — живо обратился Обломов к Штольцу, — я и забыл.
— Вот-с копию извольте получить, а контракт принадлежит сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич,
взяв контракт в руку. — Сверх того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, — читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят
рублей…
— Вот избаловался-то человек: с квартиры тяжело съехать! — с удивлением произнес Штольц. — Кстати, о деньгах: много их у тебя? Дай мне
рублей пятьсот: надо сейчас послать; завтра из нашей конторы
возьму…
— А издержки какие? — продолжал Обломов. — А деньги где? Ты видел, сколько у меня денег? — почти грозно спросил Обломов. — А квартира где? Здесь надо тысячу
рублей заплатить, да нанять другую, три тысячи дать, да на отделку сколько! А там экипаж, повар, на прожиток! Где я
возьму?
— А куда вы с вельможей ухлопали тысячу
рублей, что я дал ему на прожитье? — спросил он. — Где же я денег
возьму? Ты знаешь, я в законный брак вступаю: две семьи содержать не могу, а вы с барином-то по одежке протягивайте ножки.
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай лечь мне в гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и жечь сады с домами.
С собой
возьмите дочь мою;
Она сама вам всё расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня в покое.
—
Возьмите! — говорил он, бледный от волнения, подавая брошенные мной триста
рублей. —
Возьмите непременно… иначе мы… непременно!
За альбом я
взял семь
рублей девяносто пять копеек барыша на два
рубля пять копеек затраченного капитала.
Я было стал отдавать Николаю Семеновичу, чтоб обеспечить его, мои шестьдесят
рублей на руки, но он не
взял; впрочем, он знал, что у меня есть деньги, и верил мне.
— Да
возьмите четыре
рубля, — нагнал он меня уже на дворе, — ну, пять.
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я знаю, что в этой пачке радужных — тысяча
рублей, вот! — И я стал было дрожащими руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, эту тысячу я беру себе, а все остальное, вот эти кучи,
возьмите за долг, за часть долга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!
— Вот мама посылает тебе твои шестьдесят
рублей и опять просит извинить ее за то, что сказала про них Андрею Петровичу, да еще двадцать
рублей. Ты дал вчера за содержание свое пятьдесят; мама говорит, что больше тридцати с тебя никак нельзя
взять, потому что пятидесяти на тебя не вышло, и двадцать
рублей посылает сдачи.
— Мама, я сегодня жалованье получил, пятьдесят
рублей,
возьмите, пожалуйста, вот!
Я описал мои два опыта; в Петербурге, как известно уже, я сделал третий — сходил на аукцион и, за один удар,
взял семь
рублей девяносто пять копеек барыша.
После того один из нас
взял топор и начал
рубить у акулы понемногу ласты, другой ножом делал в разных местах надрезы, так, из любознательности, посмотреть, толста ли кожа и что под ней.
Ликейские острова управляются королем. Около трехсот лет назад прибыли сюда японские суда, а именно князя Сатсумского,
взяли острова в свое владение и обложили данью, которая, по словам здешнего миссионера, простирается до двухсот тысяч
рублей на наши деньги. Но, по показанию других, острова могут приносить впятеро больше. По этим цифрам можно судить о плодородии острова. Недаром князь Сатсумский считается самым богатым из всех японских князей.
Привлеченные в качестве обвиняемых Маслова, Бочкова и Картинкин виновными себя не признали, объявив: Маслова — что она действительно была послана Смельковым из дома терпимости, где она, по ее выражению, работает, в гостиницу «Мавританию» привезти купцу денег, и что, отперев там данным ей ключом чемодан купца, она
взяла из него 40
рублей серебром, как ей было велено, но больше денег не брала, что могут подтвердить Бочкова и Картинкин, в присутствии которых она отпирала и запирала чемодан и брала деньги.
Тогда не нужно было денег, и можно было не
взять и третьей части того, что давала мать, можно было отказаться от имения отца и отдать его крестьянам, — теперь же недоставало тех 1500
рублей в месяц, которые давала мать, и с ней бывали уже неприятные разговоры из-за денег.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева
взяла купон, посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2
рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
Повитуха
взяла у нее за прожитье — за корм и зa чай — за два месяца 40
рублей, 25
рублей пошли за отправку ребенка, 40
рублей повитуха выпросила себе взаймы на корову,
рублей 20 разошлись так — на платья, на гостинцы, так что, когда Катюша выздоровела, денег у нее не было, и надо было искать места.
Долго не думая, Митя тотчас к нему отправился и предложил ему
взять в заклад пистолеты за десять
рублей.
— Нуждался в десяти
рублях и заложил пистолеты у Перхотина, потом ходил к Хохлаковой за тремя тысячами, а та не дала, и проч., и всякая эта всячина, — резко прервал Митя, — да, вот, господа, нуждался, а тут вдруг тысячи появились, а? Знаете, господа, ведь вы оба теперь трусите: а что как не скажет, откуда
взял? Так и есть: не скажу, господа, угадали, не узнаете, — отчеканил вдруг Митя с чрезвычайною решимостью. Следователи капельку помолчали.
— А что ж удивительного, что он деньги
взял, — с презрительною злобой усмехнулась Грушенька, — он и все ко мне приходил деньги канючить,
рублей по тридцати, бывало, в месяц выберет, все больше на баловство: пить-есть ему было на что и без моего.
Старичок тотчас же и со слезами признался, что виноват, что
взял у Дмитрия Федоровича взаймы «десять рублей-с, по моей бедности-с» и что готов возвратить…
— И вы думаете, что он бы согласился
взять эти «права» вместо наличных двух тысяч трехсот
рублей?
„Так, скажут, но ведь он в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи
рублей — откуда же он
взял их?“ Но ведь именно потому, что обнаружено было всего только полторы тысячи, а другой половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли быть совсем не те, совсем никогда не бывшие ни в каком пакете.