Неточные совпадения
— Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный
роман; вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе
представить; кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?
Я сама имением управляю, и,
представьте, у меня староста Ерофей — удивительный тип, точно Патфайндер [Патфайндер (следопыт) — герой
романов «Кожаный чулок», «Следопыт», «Прерия», «Последний из могикан» американского писателя Джеймса Фенимора Купера (1789–1851).]
— Можешь
представить — Валентин-то? Удрал в Петербург. Выдал вексель на тысячу рублей, получил за него семьсот сорок и прислал мне письмо: кается во грехах своих,
роман зачеркивает, хочет наняться матросом на корабль и плавать по морям. Все — врет, конечно, поехал хлопотать о снятии опеки, Радомысловы научили.
Он вспомнил, что в каком-то английском
романе герой, добродушный человек, зная, что жена изменяет ему, вот так же сидел пред камином, разгребая угли кочергой, и мучился,
представляя, как стыдно, неловко будет ему, когда придет жена, и как трудно будет скрыть от нее, что он все знает, но, когда жена, счастливая, пришла, он выгнал ее.
«Ведь не затеяла же она новый
роман», — размышлял он, наблюдая за Варварой, чувствуя, что ее настроение все более тревожит его, и уже пытаясь
представить, какие неудобства для него повлечет за собой разрыв с нею.
Почему-то невозможно было согласиться, что Лидия Варавка создана для такой любви. И трудно было
представить, что только эта любовь лежит в основе прочитанных им
романов, стихов, в корне мучений Макарова, который становился все печальнее, меньше пил и говорить стал меньше да и свистел тише.
— Да очень просто: взяла да ушла к брату… Весь город об этом говорит. Рассказывают, что тут разыгрался целый
роман… Вы ведь знаете Лоскутова?
Представьте себе, он давно уже был влюблен в Надежду Васильевну, а Зося Ляховская была влюблена в него…
Роман, настоящий
роман! Помните тогда этот бал у Ляховского и болезнь Зоси? Мне сразу показалось, что тут что-то кроется, и вот вам разгадка; теперь весь город знает.
Но придется и про него написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно: будущего героя моего я принужден
представить читателям с первой сцены его
романа в ряске послушника.
Писатели в своих
романах и повестях большею частию стараются брать типы общества и
представлять их образно и художественно, — типы, чрезвычайно редко встречающиеся в действительности целиком и которые тем не менее почти действительнее самой действительности.
Более в целом городе не было ничего достопримечательного в топографическом отношении, а его этнографическою стороною нам нет нужды обременять внимание наших читателей, поелику эта сторона не
представляет собою никаких замечательных особенностей и не выясняет положения действующих лиц в
романе.
— Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все думаю; мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться? Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой
роман; ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там
представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
Трудно
представить себе, что может произойти и на что может сделаться способен человек, коль скоро обиженное и возбужденное воображение его усвоит себе какое-нибудь убеждение, найдет подходящий образ. Генерал глубоко уверовал, что Анпетов негодяй, и сквозь призму этого убеждения начал строить его жизнь. Само собой разумеется, что это был вымышленный и совершенно фантастический
роман, но
роман, у которого было свое незыблемое основание и который можно было пополнять и варьировать до бесконечности.
Представьте себе
роман, в котором главным лицом является сильно действующий женский торс, не прикрытый даже фиговым листом, общедоступный, как проезжий шлях, и не представляющий никаких определений, кроме подробного каталога «особых примет», знаменующих пол.
В продолжение всего моего
романа читатель видел, что я нигде не льстил моему герою, а, напротив, все нравственные недостатки его старался
представить в усиленно ярком виде, но в настоящем случае не могу себе позволить пройти молчанием того, что в избранной им служебной деятельности он является замечательно деятельным и, пожалуй, даже полезным человеком [Вместо слов: «…замечательно деятельным и, пожалуй, даже полезным человеком» в рукописи было: «…если не великим, то по крайней мере замечательно полезным человеком» (стр. 50 об.).].
— Шура, позволь тебе
представить Василия Иваныча, — рекомендовала меня Наденька, продолжая улыбаться… — Он сочиняет большой
роман… Да.
Басов. Вы
представьте, дорогая… Сидим мы — я и ваш муж, вдруг Марья Львовна… (хохочет.) оказывается, они — у них
роман!
— Да; так вы
представьте себе,
Роман Прокофьич, девять месяцев кряду, каждую ночь, каждую ночь мне все снилось, что меня какой-то маленький ребенок грудью кормит. И что же бы вы думали? родила я Идочку, как раз вот, решительно как две капли воды то самое дитя, что меня кормило… Боже мой! Боже мой! вы не знаете, как я сокрушаюсь о моем счастье! Я такая счастливая, такая счастливая мать, такие у меня добрые дети, что я боюсь, боюсь… не могу я быть спокойна. Ах, не могу быть спокойна!
С одной стороны, приличия, с другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему в жизни,
представлять их до некоторой степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится в
романе действовать совершенно не в той обстановке, какой оно было окружено на самом деле, и от этого внешнее сходство теряется.
Я не предполагаю писать
роман, хотя похождения любого из ташкентцев могут
представлять много запутанного, сложного и даже поразительного.
Но эта драма существовала несомненно, и заключала в себе образцы борьбы гораздо более замечательной, нежели та, которую
представлял нам прежний
роман.
Но, следя за нею во все продолжение
романа, мы находим, что она постоянно верна себе и своему развитию, что она
представляет не сентенцию автора, а живое лицо, только такое, каких мы еще не встречали.
Представь себе, mon cher [дорогой мой (франц.).], невинное существо в девятнадцать лет, розовое, свежее, — одним словом, чудная майская роза; сношения наши весьма интересны: со мною, можно сказать, случился
роман на большой дороге.
Подобное этому явление
представляли старинные слуги, тип которых столько раз был уже изображаем в наших
романах и повестях.
Представь мое изумление: Вера Николаевна до сих пор не прочла ни одного
романа, ни одного стихотворения — словом, ни одного, как она выражается, выдуманного сочинения!
— Что нам с ним один варвар сделал? Это, я тебе говорю,
роман, да еще и романов-то таких немного — на театре разве только можно
представить.
Словом сказать,
роман г. Достоевского до сих пор
представляет лучшее литературное явление нынешнего года.
Из всех униженных и оскорбленных в
романе — он унижен и оскорблен едва ли не более всех;
представить, как в его душе отражались эти оскорбления, что он выстрадал, смотря на погибающую любовь свою, с какими мыслями и чувствами принимался он помогать мальчишке-обольстителю своей невесты, какие бесконечные вариации любви, ревности, гордости, сострадания, отвращения, ненависти разыгрывались в его сердце, что чувствовал он, когда видел приближение разрыва между своей невестой и ее любовником, —
представить все это в живом подлинном рассказе самого оскорбленного человека, — эта задача смелая, требующая огромного таланта для ее удовлетворительного исполнения.
Эпохи, подобные 1612 и 1812 гг., когда все частные, личные отношения умолкали и сливались в одном, общем деле отечества, совсем неудобны для
романа, который именно должен
представить нам частные интересы домашней жизни и для которого поэтому гораздо лучше годятся времена междоусобий и внутренних волнений.
Другое обстоятельство, представляющее также немаловажные трудности для русского исторического
романа, есть то, что русская жизнь развивалась под влиянием слишком разнородных элементов и, усвоивая себе нечто из каждого,
представляет нам какую-то смесь, в которой очень трудно отделить собственные национальные черты от чужих, заимствованных, и эти последние трудно разграничить между собою.
Цель этого рода
романа — оживить мертвую букву летописного сказания, вдохнуть живую душу в мертвый скелет подобранных фактов, осветить лучом поэтического разумения исторически темную эпоху,
представить частную внутреннюю жизнь общества, о котором история рассказывает нам только внешние события и отношения.
Я шел за ней, любовался ее спиной и плечами. Мне было приятно, что она замужем. Для мимолетных
романов замужние
представляют более подходящий материал, чем барышни. Приятно также было мне, что ее мужа нет дома… Но в то же время я чувствовал, что
роману не быть…
По-своему я (как и герой
романа Телепнев) был прав. Я ожидал совсем не того и, без всякого сомнения, видел, что казанский третьекурсник
представлял собою нечто другое, хотя и явился из варварских, полутатарских стран.
Николай Ильич Беляев, петербургский домовладелец, бывающий часто на скачках, человек молодой, лет тридцати двух, упитанный, розовый, как-то под вечер зашел к госпоже Ирниной, Ольге Ивановне, с которою он жил, или, по его выражению, тянул скучный и длинный
роман. И в самом деле, первые страницы этого
романа, интересные и вдохновенные, давно уже были прочтены; теперь страницы тянулись и всё тянулись, не
представляя ничего ни нового, ни интересного.
Роман сознательно расположен так, что первая часть богата описаниями, — информировал Боборыкин того же Пыпина в письме от 1 мая 1881 года, — вторая и третья
представляют собой большие эпизоды, четвертая — промежуточная, а пятая — сводная, с действием и чередованием небольших сцен" [Там же.].
На случай вопроса, почему избрал я сценой для русского исторического
романа Лифляндию, которой одно имя звучит уже иноземным, скажу, что ни одна страна в России не
представляет народному романисту приятнейшего и выгоднейшего места действия.
Зимой — именно в то время, в которое происходит начало действия нашего
романа, — зимой, говорю я, сад с окованными водами, с голыми деревьями, этикетно напудренными морозом, с пустыми дорожками, по которым жалобно гуляет ветер, с остовами статуй, беспорядочно окутанных тогами, как саванами, еще живее
представляет ужас, царствующий около его владельца.
Верьте или нет, мой почтеннейший, и вы, любезнейшая из любезнейших, а может статься, и прекраснейшая; говорите, если вам угодно, что я написал это предисловие именно с целью
представить картину Москвы, обновленной и украшенной великим Иоанном — картину, которая не могла попасть в мой
роман: возражать не буду.
Представляю этот сборник суду читателей, как издатель и отчасти автор его. Прошу помнить, это не
роман, требующий более единства и связи в изображении событий и лиц, а временник, не подчиняющийся строгим законам художественных произведений.
Вместо всего устройства нашей жизни от витрин магазинов до театров,
романов и женских нарядов, вызывающих плотскую похоть, я
представил себе, что всем нам и нашим детям внушается словом и делом, что увеселение себя похотливыми книгами, театрами и балами есть самое подлое увеселение, что всякое действие, имеющее целью украшение тела или выставление его, есть самый низкий и отвратительный поступок.